— Я тебе ничего не говорила! — Она взяла у меня плащ и швырнула его мне в лицо. — Убирайся!
Я поймал плащ и снова сложил его.
— Вот теперь наш разговор направляется в нужное русло. Так зачем же ты приехала, Дана? Повидать меня? Ты соскучилась?
Она недоуменно помотала головой.
— Поверить не могу, что это говоришь ты, Винсент. Ты хоть понимаешь, кому ты это говоришь?
— Отвечай, Дана. Я уже сказал, что не буду играть с тобой в эти игры. Ты меня не ударишь и не убьешь, спать нам не нужно, я не голоден, так что мы можем сидеть тут так долго, как вздумается.
— Ты жесток со мной, Винсент. Я не заслужила такого отношения.
— Я тоже думал, что я его не заслужил. И уж точно не мог подумать, что оно достанется мне именно от тебя.
Дана в сердцах топнула ногой.
— Ты мной манипулируешь! — крикнула она со слезами в голосе. — Зачем?! Ты ведь знаешь, что если бы я могла, то я рассказала бы тебе все!
Я встал и бросил плащ в кресло. Теперь мы стояли совсем рядом, как тогда, в аптеке, с одним-единственным отличием: за дверью не топтался напуганный происходящим Эдуард. Дана подняла голову и посмотрела мне в глаза. Что-то неуловимо изменилось в ее лице, которое я, несмотря на годы разлуки, помнил до мельчайшей черточки. Она была другой, совсем чужой. Впрочем, так оно и должно было быть: она мне не принадлежала. Она больше никому не принадлежала, только самой себе и Великой Тьме, которая должна была решить, когда настанет ее черед уйти. Но разве я отказывался от своей клятвы? И разве Дана не добровольно, а под чьим-то давлением или в результате чьих-то угроз сняла с себя все обязательства перед Орденом, включая клятву хранить неприкосновенность?
— Я не могу рассказать, Винсент, — сказала Дана тихо, почти шепотом. — Можешь считать, что сама Великая Тьма запечатала мне уста. Я не имею права выдавать тайны Великих.
— Кого из Великих?
Она покачала головой.
— Я оказала большую услугу Ордену, согласившись на это, и я до сих пор свободна, но это еще не значит, что меня не могут развоплотить. Ты в курсе, как это важно порой — держать язык за зубами.
Я сделал шаг в сторону, но Дана взяла меня за руку.
— Пожалуйста, Винсент, не уходи. Ты не можешь уйти, ты пришел сюда не для этого!
— Интересно, и для чего же?
Она снова подняла на меня глаза. Еще до того, как мы поклялись друг другу в любви и верности, наши друзья часто шутили и говорили, что стоит только мне войти в комнату — и взгляд Даны из холодного вампирского тут же превращается в теплый и человеческий. Наверное, они и сами не подозревали, сколько истины было в этих шутках.
— Для того чтобы побыть со мной, — ответила она, наконец. — Но я не буду настаивать — такое поведение тебя не красит, да и с точки зрения закона оно сомнительно…
— Кто запретит мне, если я сам — закон?
На губах Даны промелькнула улыбка. На этот раз, не чужая и холодная, а знакомая мне улыбка — такая, которую я видел тысячи раз.
— Ты не изменился, Винсент, — сказала она. — Крови вакханки, как я уже говорила, у меня нет. Взамен могу предложить свою.
Я обнял ее за талию, наклонился к ней и поцеловал. Знакомое, но давно забытое ощущение от прикосновения — такое невозможно испытать ни с одним существом, будь то греческая гетера высшего класса или опытная вакханка, из тех, которые дают уроки любви молодым карателям. Тонкая ткань халата позволяла почувствовать температуру ее кожи: как всегда, чуть холоднее, чем у смертных, и в первые секунды это показалось мне странным, но тело мгновенно настроилось на нужный лад. Инстинкты, которых наши предки были лишены: им было оставлено только одно — жестокость. Инстинкты, на которых основывалась наша человеческая часть сущности — в этом была и наша слабость, которую темные хозяева так часто использовали для того, чтобы нами манипулировать, и наша сила: мы могли чувствовать, это отдаляло нас от животных и приближало к людям.
— Я принимаю угощение, — произнес я. — Это ценный дар.
(2)
Небо за окном начинало светлеть: это означало, что через пару часов мне следует отправляться домой, иначе мы с Лореной рискуем опоздать на поезд. Но о поезде мне сейчас хотелось думать в последнюю очередь. Я был бы рад остаться тут еще на день или даже на несколько дней. Совсем как раньше, когда мы с Даной, мотавшиеся по миру и имевшие возможность видеться не чаще чем раз в полгода, проводили наедине все предоставленные нам часы, зная, что в следующий раз к нам будут менее благосклонны, и при встрече у нас будет время разве что улыбнуться друг другу и пожать руки.
Я провел пальцами по губам. Хотелось запомнить ощущения и сохранить их как можно дольше. Обычай пить кровь друг друга был одним из древнейших, он уходил корнями в наше вампирское прошлое, в те темные времена, когда наши предки не могли жить днем и не питались человеческой пищей, предпочитая охотиться на людей. Раньше его проводили прилюдно, на церемонии предназначения, но потом Темный Совет решил, что это дело интимное, и с тех пор обычай стал достоянием двоих — молодая пара пила кровь в первую брачную ночь.
С момента принятия этого решения прошло больше тысячи лет, и во время нашего с Даной венчания обряд преследовал двойную цель: чисто техническую — обмен кровью позволял сблизить двоих и настроить их на одну и ту же волну, и тайную, духовную — символизировал абсолютную преданность, открытость и доверие. Как ни крути, это не так-то легко психологически — позволить себя укусить, даже если учесть, что это делает кто-то из «своих».
Дана отвлекла меня от созерцания светлеющего неба, обняв за плечи и прижавшись щекой к спине.
— Это были странные, но знакомые ощущения, — сказала она, проводя пальцем по моей шее — я знал, что означает этот жест. — Мне показалось, что у тебя такая холодная кожа! По сравнению со смертными.
— Можно, — ответил я на незаданный вопрос.
— Совсем чуть-чуть, пару глотков, — пообещала Дана. — Чертовски странные ощущения, но приятные.
Я вздрогнул от укуса, несмотря на предупреждение. Дана это почувствовала, но пересилить себя не смогла, и на поверку «пара глотков» оказались значительной порцией. Через минуту она оторвалась, будто опомнившись, и принялась торопливо зализывать крошечные ранки, останавливая кровь.
— Я сделала тебе больно, извини, — проговорила она, не отрываясь от своего занятия.
— Это было терпимо. — Я протянул руку и погладил ее по волосам. — Не трудись. Заживет.
Дана послушалась и легла, положив голову мне на колени.
— Я люблю тебя, Винсент, — сказала она.
— И я тебя люблю. Не думал, что когда-нибудь снова скажу эти слова. — Я помолчал. — Завтра я еду к Амиру. Хочешь присоединиться?
— К Амиру? — вяло удивилась Дана. — Зачем?
— Хочу посоветоваться с ним насчет Эдуарда и Анны. Что-то мне не нравится в этой истории.
Дана устроилась поудобнее.
— Веришь или нет, мне тоже. Ненавижу делать что-то, не зная подробностей.
— Неужели твой Великий не посвятил тебя в подробности?
— Да ты издеваешься, Винсент. Не знаю, кто он такой, этот твой Эдуард и кто такая Анна, и почему Магистр нашел меня и попросил о помощи, но вокруг них столько шумихи, что только Великая Тьма знает, что происходит на самом деле. Я тебе уже говорила, что Анна — не совсем обычная дама, это легко почувствовать. Что до Эдуарда… не знаю. Но вполне вероятно, что он не совсем человек.
— Быть такого не может.
Дана перевернулась на спину и прикрыла глаза.
— Есть много темных существ, которые выглядят как люди, но таковыми не являются. Вполне может статься, что мы и не знаем о таких. Меня послали присмотреть за тобой и убедиться, что ты не делаешь глупостей. А заодно и за Эдуардом.
— Тогда какого черта ты бросила его под поезд?
— Его необходимо уберечь от Незнакомки любой ценой. Кроме того, я была уверена, что ты найдешь его, вернешь с того света и спасешь. Иногда ты бываешь предсказуем.
— А зачем ты устроила этот концерт в доме Эдуарда?
Дана зевнула.
— Так много вопросов, Винсент. Я хочу поспать. Езжай к своему Амиру, потом расскажешь, что узнал. Я и так попала в переплет — хочется верить, что в этом лабиринте мы будем блуждать недолго.
(3)
В Праге я бывал часто, и поэтому мы с Лореной не заплутали в узких улочках — дом Амира и Таис был найден буквально минут за двадцать. На вопрос «где ты был прошлой ночью» я предпочел ответить уклончивым «у меня были дела», но она не поверила: не до конца зажившие ранки от укусов на шее говорили не в мою пользу. Лорена понимала, что я позволил бы проделать с собой такое только существу, равному мне по статусу, а остальное додумала сама. Поэтому всю дорогу до дома Амира она хранила молчание, а я не торопился его нарушать, зная, что рано или поздно она заговорит.
