К трем часам я подъехал к мотелю, что стоял неподалеку от лагеря, и снял комнату. Пришлось переплатить – Пит не вовремя высунулся и мяукнул.
– Когда приходит утренняя почта из Лос-Анджелеса? – осведомился я у хозяина.
– Вертолет прилетит точно в семь тридцать.
– Чудесно. Разбудите меня в семь. Ладно?
– Мне вас жаль, мистер, если вы надеетесь доспать здесь до семи. Я ни разу не смог. А теперь позвольте, я запишу вас.
К восьми часам мы с Питом позавтракали, я побрился и умылся. Потом я учинил Питу медосмотр и убедился, что из битвы он вышел невредимым, если не считать пары синяков.
Я выписался из мотеля и по частной дороге поехал к лагерю. Мне повезло – грузовичок с почтой только-только уехал оттуда.
Никогда в жизни я не видел столько девчонок сразу. Они веселились, как котята, а скаутская форма делала их совершенно одинаковыми. Всех их очень заинтересовал Пит, хотя большинство из них благоразумно поглядывали на него издали. Я направился к домику, на котором было написано: «ШТАБ». Там я встретил еще одну скаутку, но уже далеко не девчонку.
Ко мне она отнеслась с презрением: как еще прикажете относится к типу, который решил навестить маленьких девочек, которые только становятся девушками?
Я объяснил, что прихожусь дядей одной из девочек, что зовут меня Дэниель Б.Дэвис, и что я должен сообщить племяннице нечто важное, касающееся семейных дел. Она заявила, что к детям допускаются только родители, а все прочие – лишь в сопровождении родителей, да и то, после четырех часов пополудни.
– Мне не обязательно видеть Фредерику, я должен лишь сообщить ей кое-что. Это очень важно.
– В таком случае, напишите все, что нужно, я передам ей, как только закончатся гимнастические игры.
Я расстроился (и попытался показать ей это).
– Нет, так не пойдет. Такое нельзя сообщить письмом.
– У вас в семье кто-то умер?
– Нет. Скажем так: семейные неприятности. Простите, мэм, мне не хотелось бы говорить об этом с посторонними. Это касается ее матери.
Она смягчилась, но не до конца. Тут в дискуссию вступил Пит. Я не хотел оставлять его в машине, зная, что Рикки непременно захочет увидеть его. Он не любитель лежать на руках и как раз в этот момент ему это надоело.
– Уарр? – сказал он.
– Ой, какой хороший. У меня дома тоже есть кошка и, похоже, тех же кровей.
– Это кот Фредерики, – торжественно объяснил я. – Мне пришлось таскать его с собой, потому что… ну, некуда девать. О нем некому позаботиться.
– Ох, бедненький! – и она почесала его под челюстью. Обычно Пит резко пресекает все поползновения незнакомых людей, но она, слава Богу, сделала все, как надо, и он разомлел до неприличия.
Наконец, блюстительница юных сердец велела мне подождать за столом, что стоял под деревьями, недалеко от штаба. Там можно было присматривать за мной, не нарушая приватности разговора. Я поблагодарил ее и стал ждать.
Я не заметил, как подошла Рикки.
– Дядя Дэнни! – услышал я. И тут же, стоило мне обернуться. – Ты и Пита привез! Как чудесно!
Пит мурлыкнул и перескочил к ней на руки. Она ловко поймала его, уложила, как он больше всего любил, и с полминуты они не обращали на меня внимания, исполняя тонкости кошачьего протокола. Потом она посмотрела на меня и совершенно спокойно сказала:
– Дядя Дэнни, я очень рада тебя видеть.
Я не стал целовать ее. Даже не прикоснулся к ней. Я с роду не любил тискать детей, да и Рикки с малых лет терпеть этого не могла. Наше своеобразное родство всегда держалось на принципах взаимного уважения личного достоинства.
Зато я пожирал ее глазами. Мускулистая, с торчащими коленками, еще не сформировавшаяся, она уже была не такой миленькой, как маленькие девчонки. Шорты, рубашка навыпуск, шелушащийся загар, царапины, синяки и необходимое количество грязи тоже не добавляли ей женских чар. Это был набросок женщины, но вся ее угловатость с лихвой окупалась огромными сияющими глазами и неистребимым очарованием эльфа-замарашки.
Она была восхитительна.
– И я рад, Рикки, – ответил я.
Пытаясь совладать с Питом одной рукой, она порылась в набитом кармане шорт и достала смятый конверт.
– Удивительно. Я только что получила письмо от тебя, даже не успела распечатать. Ты писал, что собираешься приехать?
– Нет, Рикки. Я писал, что должен уехать. Но потом решил, что непременно должен попрощаться с тобой лично.
Она расстроилась.
– Ты уезжаешь?
– Да. Я все тебе объясню, Рикки, хотя это займет много времени. Садись, я тебя обо всем расскажу.
Итак, мы сидели за столом под кронами деревьев, а между нами, словно пресс-папье, лежал Пит. Передние лапы он положил на смятое письмо и щурил глаза, мурлыкая на басах, словно пчелы жужжали в клевере.
Оказывается, она уже знала, что Майлз женился на Белле – и слава Богу. Мне не хотелось бы первым сообщить ей об этом событии.
– Я знаю, – сказала она невыразительно. – Папа написал мне.
– Да, да.
Тут она взглянула на меня совсем не по-детски.
– Я больше не вернусь туда, Дэнни. Никогда не вернусь.
– Но… Послушай, Рикки-Тикки-Тави, я знаю, что ты должна чувствовать. Конечно, тебе нечего там делать… я бы с радостью взял тебя с собой, если бы мог. Но тебе придется вернуться. Он твой отец, и тебе только одиннадцать лет.
– Не придется. Он же не настоящий мой отец. Приедет бабушка и заберет меня с собой.
– Что? А когда она приедет?
– Завтра. Она живет в Браули. Я написала ей обо всем и попросилась жить у нее. Я больше не хочу жить с папой и этой… – В простое местоимение она вложила столько презрения, сколько иной взрослый не выжмет и из ругательства. – Бабушка ответила, что если я не хочу жить там, то и не должна. Он никогда не удочерял меня, а мой «официальный опекун» – бабушка, – она серьезно посмотрела мне в глаза. – Они ведь не могут силой забрать меня, правда?
Нет слов, чтобы описать мое облегчение. Все это время я думал, как уберечь Рикки от подчинения Белле и ее вредного влияния на протяжении… пары лет. Мне казалось, что после смерти Майлза Рикки придется жить бок о бок с Белл.
– Если он не удочерял тебя, то все права на стороне бабушки, и вы можете делать все, что задумали. – Я нахмурился и пожевал губу. – Но вам могут помешать. Тебя могут не отпустить к ней.
– А кто мне помешает? Я просто сяду в машину, и мы уедем.
– Не все так просто, Рикки. Здешнее начальство должно соблюдать правила. Твой отец – Майлз. Я имею в виду, что именно Майлз привез тебя сюда. Они отдадут тебя только ему, и никому больше.
Она выпятила нижнюю губу.
– Я не хочу к ней. Я хочу к бабушке.
– Да. И я помогу тебе – расскажу, как это лучше сделать. На твоем месте я не стал бы никому говорить, что собираюсь уезжать из лагеря насовсем. Скажи, что едешь с бабушкой на прогулку, а потом – только тебя и видели.
Она повеселела.
– Верно!
– И не собирай чемодан, а то они догадаются. Оставайся в этой одежде, возьми с собой деньги и то, что в самом деле нельзя бросить, но чтобы все уложилось в карманы. Надеюсь, у тебя здесь немного такого, что жалко оставить.
– Немного, – согласилась она и тут же грустно добавила. – Только вот мой новый купальник…
Невозможно объяснить ребенку, что бывают случаи, когда нужно плюнуть на весь багаж. Дети бросятся в горящее здание – лишь бы спасти куклу или игрушечного слона.
– Ммм… Рикки, а что, если бабушка скажет, будто вы хотите искупаться в Эрроухед, а потом пообедать в гостинице и пообещает вернуться с тобой к отбою? Тогда ты сможешь взять с собой купальник и полотенце. Но больше ничего. Сможет бабушка солгать ради тебя?
– Думаю, сможет. Да, конечно. Она говорит, что не будь невинной лжи, люди давно бы перегрызлись между собой. Но ложь, говорит она, нельзя употреблять во зло.
– Твоя бабушка – очень умная женщина. Надеюсь, вы так и сделаете.
– Так и сделаем, Дэнни.
– Вот и хорошо, – я взял многострадальный конверт. – Рикки, я уже говорил тебе, что должен уехать. И очень надолго.
– На сколько?
– На тридцать лет.
Ее глаза распахнулись шире всех человеческих пределов. Когда тебе всего одиннадцать, тридцать лет – это не просто «надолго», это значит – навсегда.
– Прости, Рикки, – добавил я. – Но это необходимо.
– Почему?
Я не мог ответить. Правда была невероятна, а ложь – недопустима.
– Это очень трудно объяснить, Рикки. Я должен, и никуда от этого не денешься, – и поколебавшись, добавил, – я ложусь в анабиоз. Гипотермия – ты ведь знаешь, что это такое.
Она знала. Дети вообще усваивают новые понятия быстрее, чем взрослые. К тому же, анабиоз был любимой темой комиксов.
– Но ведь я тебя никогда больше не увижу, Дэнни! – воскликнула она с ужасом.
– Увидишь. Это долгий срок, но я еще увижу тебя. И Пит – тоже. Ведь Пит тоже ложится в анабиоз.
