Ничего, Василий Дынгай учил меня этому делу.
— Василий Карпович? — спрашивает он с изумлением. — Что, знакомы с ним?
— Знаком! — Я коротко рассказываю ему, как встретился с нанайцем и как шел с ним на ловлю даурской жемчужницы.
— Не худо. Дынгай мой добрый приятель. — И почти с восхищением добавляет: — Отличный таежник Василий Карпович!
Мы осторожно меняемся местами. Я беру из его рук гибкий шест и начинаю толкать лодку. К удивлению Ивана Федоровича, оморочка даже не покачнулась.
— А я, паря, покурю, — говорит Нечебуренко.
Почти час я вел оморочку, потом Иван Федорович сменил меня.
В третьем часу дня мы устроили привал, выбрав для этого песчаную косу, всю испещренную следами даурской жемчужницы. Мы не стали разводить костер, а наскоро перекусили, чтобы не терять времени и, пока погода благоприятствовала, идти дальше к Алге.
Иван Федорович заметил, что на Алге мы, возможно, встретимся с охотниками-нанайцами, потому что путь на солонцы лежит по берегу этой речки.
— А вы, Иван Федорович, не ходите на солонцы?
— Ходил, бывало.
— А теперь?
— Своего изюбря подстерегу и на Алге, — уверенно сказал он. — Раньше, когда не было ограничения, ходил и на солонцы. Даже свои искусственные солонцы готовил для приманки рогача.
Перед вечером погода немного испортилась.
— Будет дождь, — сказал Нечебуренко. — Пожалуй, поставим палатку.
Пристали к берегу, вытащили в заросли оморочку и раскинули палатку. Только мы залезли туда, как хлынул сильный грозовой ливень. Он шел долго, весь остаток дня и всю ночь, а когда на раннем рассвете я высунул из палатки голову, то увидел светлое, без единого облачка, небо.
Мы двинулись дальше. Должен сказать, что весь сегодняшний день почти ничем не отличался от вчерашнего — та же река несла нас, тот же густой лес плыл нам навстречу. Используя протоки, которых здесь множество, мы значительно сокращали свой путь до Алги. Таким образом, к вечеру мы уже были в пяти километрах от нее. Когда выглянула из-за сопок луна и ярко осветила лес, Иван Федорович сказал:
— Поплывем, пожалуй, дальше, светло как днем.
Как зачарованный, следил я за берегами, щедро залитыми лунным сиянием. Через край была им переполнена и река; казалось, она никогда не погаснет.
Сказочный, светлый мир!..
2
Вот наконец и долгожданная Алга!
Тихая хрустальная речка. Она совершенно неподвижна под лучами встающего солнца. Если долго следить за ней, то кажется, что она течет туда, куда дует ветер. В отличие от других таежных рек — стремительных, шумных, — Алга выглядит легкой и воздушной. Оморочка бесшумно скользит по ней, и Иван Федорович лишь слегка, едва касаясь воды, подгребает веслом.
Сейчас на Алге никого нет. Темные тучки гнуса кружатся над водой, а когда наступит вечер и улетят насекомые, Алга начнет жить бурной жизнью. Табунами придут сюда кормиться и пить светлую, чистую воду изюбри. В Алге в изобилии растет и водяной лютик, и кувшинка, и стрелолист, и много других цветов и трав, любимых оленями.
Как только мы сошли на берег, Иван Федорович принялся изучать многочисленные следы оленей, побывавших здесь в прошлую ночь.
— Вот погляди, следы самок, — сказал он. — Следы у них узкие и чуть заостренные. А вот здесь ходили рогачи — у этих след пошире да потупее... — Он задумался, что-то соображая про себя. — Самок здесь было много, а рогачей всего несколько... Понятно, да?
— Стараюсь понять, — сказал я. На самом же деле при всем желании мне очень трудно было отличить след самца от следа самки на траве, которая уже почти выпрямилась.
Иван Федорович ушел в заросли и вскоре вернулся с огромными рогами оленя.
— Этой весной изюбрь сбросил, — сказал он, с любопытством разглядывая чудесные ветвистые рога. — Только на Алге такие попадаются. Возьми их себе...
Рога действительно были красивые, почти семьдесят сантиметров высотой, с девятью отвилками-ростинами на каждом стволе. Как, наверно, берег их изюбрь в начале прошлого лета, когда молодые рога только наливались кровью и затягивались нежной шелковистой кожицей! Удивительно, как он сумел сберечь их, не попался на выстрел охотнику-пантовару. Мысль о том, что этого красавца, у которого через месяц-другой могли бы вырасти точно такие же огромные ветвистые рога, может быть, не сегодня-завтра застрелят, — волновала меня.
— Только бы он не попался нам! — подумал я вслух, и Иван Федорович, глянув на меня, заулыбался. Мне показалось, что он заметил мою слабость, в душе смеялся над ней, и мне стало очень неловко перед бывалым таежником.
— Ну что ж, надо готовить засаду, — сказал он с обычным для него спокойствием.
Мы сели в оморочку и поплыли по Алге в поисках укромного местечка для ночной засады. Тишина кругом была поразительная. Лес по берегам реки стоял дремучий, как бы застывший; ни одна веточка не колыхалась. Просто диву даешься, как такая тихая речка, как Алга, могла пробиться через высокие сопки, сквозь гущину тайги.
Мы обогнули широкий каменный выступ, вошли в узенькую протоку, над которой нависли густые тальниковые заросли. Иван Федорович затормозил оморочку, огляделся вокруг и решительно заявил:
— Пожалуй, лучшего места не найти. Оно немного в стороне от звериных троп, однако Алгу видно отсюда отлично.
Пристав ненадолго к берегу, мы срезали зеленых веток, замаскировали оморочку так, что она стала похожа на зеленый куст; и когда опять сели в нее, то зелень нас хорошо скрывала. Нечебуренко вонзил в дно реки шест и, держась за него, не давал лодке сдвинуться с места. Так мы должны были стоять на приколе до позднего вечера.
И пока мы стояли, Иван Федорович рассказывал о жесточайших драках изюбрей во время осеннего гона. В это время самцы без всякой опаски бродят по тайге в поисках маток. Их жалостливые трубные звуки слышны повсюду. Только заревет где-нибудь один изюбрь, как тотчас же ему отвечает из глубины леса другой. На рев самца начинают «сбиваться» в стадо матки, но много остается и холостых быков, которые, опустив голову, продираются сквозь заросли, сбивают рогами ветки и жадно нюхают землю. А при встрече с противником вступают с ним в отчаянную драку. Случается и так, что оба самца, крепко сцепившись рогами, уже
