Теперь бычок уже подрос, набрался силы. Наступила пора приучать его к определенным обязанностям. Но каким? Однажды вечером решили обсудить этот вопрос сообща. Фриц считал, что надо готовить бычка к верховой езде, как это делали готтентоты. Возражений не было. Постановили доверить животное малышу Францу, который согласился воспитывать бычка и приучать его к верховой езде.
Далее думали-гадали, как назвать бычка. Вспомнили даже швейцарские пастушьи песни, чтобы мальчику — хозяину бычка легче было сделать выбор.
— Я хочу назвать его Ревушкой или Ревуном, он же будет реветь, когда я начну усмирять его.
Против такого логичного объяснения было трудно устоять, все согласились. Заодно дали имена буйволу и двум щенкам-догам.
Жак заявил, что имеет право придумать кличку своему любимцу буйволенку. Он хотел называть его Буяном, поскольку думал, что звучит красиво и связано с представлением о чем-то сильном и мятежном. Ребячье тщеславие рассмешило меня.
— Хотелось бы посмотреть, как ты, хвастунишка, будешь носиться на своем Буяне!
Двух щенят назвали сразу, не раздумывая, Каштанкой и Буланкой в соответствии с цветом их шерсти. На том крестины и закончились.
И еще несколько слов насчет хлопка. Ребята хотели немедленно использовать хлопок в домашнем хозяйстве. Но возникли трудности. Собранные белые комочки перепутались нитями и семенами из коробочек, чтобы разъединить их вручную, требовалось много сил и терпения. Я подумал об изготовлении механического приспособления, знакомого аборигенам Азии и Северной Африки. Индийцы, персы и бухарцы[46] нечто подобное называют «чуркой». В Лондоне, в музее Ост-Индской компании, я видел такое устройство: два тонких, толщиной в палец и длиной немногим более одного фута валика насажены один на другой на две вертикальные, укрепленные на толстой и тяжелой доске стойки так, что выступают наружу только на ширину ладони. Верхний валик на одном внешнем конце четырехгранный, там помещается пусковая ручка; на обоих концах, выступающих по другую сторону механизма, винтовые валики — они приводят друг друга в движение.
Матушка и ребята не могли сначала понять, что такое я сотворил. Но через два дня кропотливой работы, вбив клинья для установки механизма, я выставил свое детище на площадку перед пещерой и скомандовал:
— Ну-ка, хлопок!
Жак не заставил себя долго ждать, побежал и принес целую охапку.
— Пускаем в ход валики! — С этой новой командой я крутанул правой рукой пусковую ручку, а левой поднес к валикам белую волокнистую массу. Валики захватывали ее и тащили за собой, отбрасывая круглые зернышки вниз на доску. Громкое «ура!» означало, что труд мой оценен по заслугам. Матушка подбежала к валикам и тоже захотела попробовать, но от возбуждения крутила то назад, то вперед. Жак, сидевший рядом, повторял:
— Мамочка, ну не так! Хлопок ведь ползет назад!
Машинка, конечно, с точки зрения столяра-мастера, казалась грубоватой, но все же не хуже, по-моему, чем у индийцев или у бухарцев. Кроме того, приятно было наблюдать, как искренне и неподдельно радуется матушка. Она, наверное, уже представляла себя за прялкой. И вскоре мы действительно увидели, как веретено закрутилось-завертелось в ее руках быстрым веселым танцем. Она расщепила верхний конец бамбуковой палки, превратив ее таким образом в прялку, и вставила толстый пучок очищенного хлопка.
Почти два месяца мы занимались благоустройством соляной пещеры. Хотелось успеть до наступления зимы с ее проливными дождями управиться с главным, а именно: установить, хотя бы предварительно, дощатые перегородки и стены-плетенки между нашими покоями и помещениями для животных, настелить, где надо, полы…
В ход пошли балки, доски, фанера с разбитого корабля, хватало и бамбука, и всевозможных вьющихся растений для плетения. Что же касается прилежания, так его нам было не занимать. Строительными материалами мы пользовались бережливо и аккуратно. В целях значительной экономии на плотницких работах перегородки наших комнат покрывались гипсом, оштукатуренные, они выглядели чище и приветливее; кроме того, гипс отчасти задерживал холодный воздух и препятствовал проникновению неприятных запахов из помещения для животных. Пол мы равномерно покрыли толстым слоем глины, предварительно хорошо ее вымесив, как это обычно делают на гумне. Для уюта и тепла изготовили из овечьей шерсти и козьего волоса большую войлочную подстилку и расстелили ее в комнате, служившей одновременно столовой и гостиной. (В нескольких словах все-таки сообщу, как мы это сделали: хорошенько промыв, высушив и прочесав шерсть и волос, мы разложили их равномерно тонким слоем на парусине, размер которой соответствовал размеру будущего «ковра»; растворили в кипящей воде рыбий клей и залили им парусину, свернули ее валиком и стали колотить что есть мочи деревянными дубинками, потом еще раз залили все кипящим раствором и мяли ногами эту мешанину сильно и долго, пока от парусины не отделилось вполне приличное войлочное покрытие, — оставалось только разложить его на солнце для высыхания.)
Закончив эти работы, мы почти сразу принялись за «голубиную жатву» — год назад у Соколиного Гнезда мы настреляли много диких голубей, которых матушка зажарила и, залив маслом, законсервировала. Таких «консервов» нам хватило надолго. Славное получилось кушанье! Однако запасы его уменьшались, пришла пора их пополнить. К тому же дикие голуби опять появились на деревьях Соколиного Гнезда. В нас вновь проснулся охотничий азарт, а вот интерес к строительству заметно поутих.
Итак, всем семейством — к Соколиному Гнезду. Поохотиться, пострелять. Но при этом израсходовать, конечно, поменьше пороха. Что делать? Размышляя над тем, как выполнить задуманное, вспомнил вдруг об обычаях вест-индского населения или жителей островов Палау:[47] они готовят из сока каучука или смолы, разбавленных жидкими маслами, такой сильный птичий клей, что в нем увязают даже большие птицы — павлины и индюки. Фриц и Жак немедленно отправились в лес за смолой. Возвратились они только под вечер, собрав смолы больше, чем я предполагал.
— Подъем, дорогие мои, — провозгласил я, лишь начало светать. — Дел у нас по горло!
Все быстро встали и после обычного утреннего туалета и завтрака взялись за работу. Ребят я послал наломать побольше прутиков, а сам взялся готовить клей: смешал стоявшую на слабом огне жидкую смолу с довольно большим количеством растительного масла, добавил на свой страх и риск скипидара и как следует перемешал — получилось сильно вязкое и липкое вещество. Когда мальчики возвратились из лесу, я показал им, как обмазывать клеем прутья, а сам пошел прикинуть, где лучше установить липучки. Год назад мы, по всей вероятности, пришли к концу голубиного перелета; теперь же на всех деревьях сидело столько птиц, что даже слепой и тот не мог бы промахнуться. Совершенно ясно: слетелись они за сладкими желудями в соседнюю дубраву; помет на земле указывал, что голуби ночевали здесь и не собираются улетать. Нам это было на руку. «Если не хватит прутиков, — решил я, — организуем ночную охоту на манер американских поселенцев в Виргинии: будем отлавливать голубей при свете факелов». Поэтому пошел за лучинами и сухим хворостом.
Когда я возвратился с лучинами и сухим хворостом, ребята уже заготовили достаточно прутиков с клеем. Теперь Жак должен был взобраться на наше большое дерево и укрепить силки на сучках.
Но едва он привязал первую дюжину и слез, чтобы взять новый запас, голуби, не подозревая подвоха, расселись на самых опасных для них местах. Приклеиваясь, они начинали дергаться, крутиться и взмахивать крыльями. Прутики от этих резких движений обрывались и падали вниз — голуби становились нашей легкой добычей. Прутики мы не выбрасывали, снова смазывали клеем и запускали в «повторное производство». Ребята так наловчились, что могли уже без меня заниматься голубиной охотой; матушка и Франц начали общипывать птиц, а я занялся приготовлением факелов для предстоящей ночной охоты — за неимением смолы использовал в работе свежий скипидар.
Неожиданно подбежал Жак, держа в руках голубя необычайной красоты, отличного по виду от других особей.
— Папа, — воскликнул мальчик, — посмотри, какой большой! И словно ручной! Кажется, я его знаю.
Подошедший Эрнст не преминул заметить:
— Конечно, знаешь! Это ведь наш голубь, выпущенный на свободу. Его следует оставить для расплода.
Взяв пленника в руки, я согласился с умником Эрнстом, протер золой перепачканные маховые перья европейского голубя и посадил в корзину, наказав ребятам выловить еще пару-тройку таких же красавцев.
Ребятишки успешно справились с заданием — уже к вечеру в нашей импровизированной клетке поместилось две пары европейских голубей. Что касается голубей диких, то тут нечем было особенно хвастаться — охотничьи трофеи оказались не столь богатыми, как ожидалось, — бочка заполнилась только до половины. Вполне возможно, птиц пугало беспрестанное лазанье ребятни вверх-вниз по дереву.
