нес на руках Лили, вышли из аэропорта и остановились в неловком молчании.
Он, возможно, не знал, что делать дальше. Я – не представляла что сказать. Нужно было расходиться, расставаться, но никто из нас не решался сделать первый шаг, произнести первое слово…
Наконец он негромко откашлялся и сказал:
– Может, переночуете у нас дома?
У нас… Я поняла, что подспудно ждала этого предложения. Что была бы разочарована, если бы он просто посадил нас на такси или спросил, куда отвезти…
Конечно, соглашаться не собиралась. Просто мне очень хотелось знать, что ему тоже непросто разойтись сейчас в разные стороны, словно и не было всех тех слов, что он произнес и что так взбередили мою душу…
– Нет, – решительно качнула головой. – Я…
Господи, а куда же я? В городе уже стояла ночь. Я не предупредила маму о том, что приеду к ней. Но, с другой стороны, у меня все еще были ключи от квартиры, а все остальное… я сумею объяснить и утром.
– Мы к маме, – ответила твердо после паузы.
– Тебе понадобятся твои вещи, – заметил Кирилл. – Ты почти ничего не взяла. Давай заедем домой – заберешь, что тебе нужно, а потом я отвезу вас к маме.
Я закусила губу. Кирилл не спорил, практически уступал. От прежнего диктаторского тона не осталось и следа. И противостоять ему становилось все труднее…
Но и отказываться от его предложения объективных причин не было. У меня ведь действительно практически не было при себе сменной одежды…
– Ладно, – согласилась коротко, и вновь ощутила тянущее чувство слева, когда увидела, как обрадовало его это единственное, самое простое, слово.
Кирилл отлучился на несколько минут: отправился на парковку, чтобы пригнать оставленную там машину. Мы в молчании погрузились внутрь, и так же безмолвно добрались до дома…
Машина въехала во двор и первым, что бросилось мне в глаза, был свет, лившийся из окон гостиной…
– Мария ночует здесь? – не удержалась я от вопроса.
Кирилл недоуменно хмурился. Похоже, и сам не понимал, как объяснить увиденное.
– Нет, – произнес наконец задумчиво. – Возможно, я просто забыл выключить свет.
Мы выбрались из машины и направились к дому. Что-то внутри у меня стиснулось, появилось предчувствие чего-то страшного, дурного…
Кирилл жестом показал, чтобы мы с Лили задержались у порога, пока он все проверит. Я с тревогой смотрела на его удаляющуюся спину и вздрогнула, когда вдруг до меня донесся его рык:
– Какого черта?!
Что-то заставило меня ринуться внутрь, вбежать в гостиную и…
Замереть, похолодев. Показалось, что по всему моему телу вместо крови пронеслась ледяная волна…
Я все поняла раньше, чем услышала пугающий диалог…
– Это что такое? – мрачно процедил Кирилл.
Юля встала с дивана, на котором я сама столько вечеров ожидала возвращения мужа, потянула за руку мальчика лет двух и, улыбнувшись, ответила:
– Это твой сын, Кирюша…
Глава 35
Я переводила взгляд с Юли на ребенка и обратно: оглушенная, растерянная, ошарашенная.
Нужно было развернуться и уйти, оставить этих двоих наедине выяснять отношения, но ноги словно приросли к полу, а глаза, не подчиняясь разуму, все смотрели на представшую им картину, словно приклеившись к этим двум лицам.
Юля робко улыбалась. Совсем не так, как в первую нашу встречу. Ребенок взирал огромными глазищами на незнакомых ему людей, и все норовил спрятаться за юбку матери…
Перевести взгляд на Кирилла я боялась. Все казалось: снова увижу на его лице ту радость, что уже убила меня однажды. Пойму, что все его слова были не больше, чем вода, и что теперь, когда у него обнаружился сын от той, кого он любил, мы с Лили и вовсе станем ему не нужны.
Но разве не этого я и хотела? Чтобы он оставил нас в покое. Чтобы я сумела наконец обрести самостоятельность и независимость…
Так почему же тогда стою на месте, как статуя, и не могу сделать и вдоха? Не могу унять взбесившегося сердца, выбивающего в груди надрывную, отчаянную мелодию?
Просто я успела дать себе надежду. А теперь, прямо на моих глазах, эта надежда разбивалась. Все возвращалось к тому, с чего и началось…
Но ведь я уже не та. Я не стану ни рыдать, ни умолять, ни ждать. Мне больше не нужны были объедки чувств, которыми муж потчевал меня годами. Мне больше не нужен был он, чтобы суметь наконец стать счастливой.
И хотя боли, резавшие все тело и душу в клочья, говорили об обратном, я твердо повторила себе последнюю фразу. А после… развернулась и пошла вместе с Лили на выход.
И совсем не ожидала, что Кирилл кинется следом за нами. Что потянется ко мне с таким отчаянием в глазах, что оно проникнет в мою собственную душу. Что станет просить, почти умолять…
– Софи, нет! Не уходи!
Его срывающийся голос бил по нервам, доставлял боль едва ли не более сильную, чем его же былое предательство.
– Я здесь лишняя.
– Не ты, – выдохнул он хрипло. – Она.
Мы замерли: во всем его облике читалось страдание, глаза – два огромных темных колодца, в которых плескался страх, первый раз в жизни – откровенный, ничем не прикрытый. С дрожью, пронесшейся по всему телу, я осознала, что впервые вижу мужа перед собой вот таким: обнаженным до последнего уголка души. Без попыток прикрыть свою уязвимость, без намерения силой настоять на желаемом…
Он не протянул ко мне рук, чтобы удержать, но, казалось, что ко мне тянется все его существо, вся душа и это приковывало сильнее любых пут. Боль прошила все тело: от макушки до пят, делая этот миг невыносимым, самым тяжелым в жизни испытанием.
Лишь одна мысль отрезвила, помогла выбраться из этого мучительного круговорота эмоций: если останусь сейчас, никогда уже не смогу стать по-настоящему свободной. Навсегда останусь на рабских позициях, в глухом плену чувств к этому мужчине…
– Мы уезжаем, – попыталась сказать как можно тверже, хотя все внутри меня дрожало. – А ты, пожалуйста… не беспокой нас, пока не разберешься… со всем этим.
На трясущихся, едва гнущихся ногах я вышла из дома. Остановилась у дороги, чтобы вызвать такси. И едва не взвыла, когда Кирилл вновь оказался рядом.
– Софи, пожалуйста, – заговорил он горячо. – Я не знаю, что происходит, но все решу. Пойми, просто пойми, что это ничего не меняет. Не обесценивает того, что я тебе сказал…
– Разве? – не сдержала я горечи, которая нарастала внутри, как снежный ком.
Он не выдержал. Развернул меня к себе, заключил в ладони лицо, заставляя посмотреть
