ему в глаза…
– Софи, только не вычеркивай меня. Не убивай безразличием. Ты нужна мне, ты мне так нужна…
– Зачем? – рассмеялась, ощущая, как по лицу сами собой текут слезы. – Там, в доме, осталась точно такая же. Тебе же не привыкать заменять одну куклу на другую…
Он прикрыл глаза, словно смертельно раненый, отступил в сторону…
– Я это заслужил. Жаль только, что ты ничего так и не поняла…
Желтый свет фар внезапно больно ударил по слезящимся глазам – подъехало такси, которое я вызвала. Всего шаг, чтобы разорвать этот круг страдания, в который мы все оказались заключены, но как же тяжело его было сделать!
И все же я решилась. Распахнула дверцу машины, усадила внутрь Лили и, не оглядываясь, прыгнула в салон сама.
Но все то время, что машина отъезжала прочь, ощущала, как Кирилл провожал нас глазами, словно надеялся, что я передумаю, обернусь… Словно умолял безмолвно там, где не смогли подействовать слова…
Но машина неуклонно уносилась все дальше. А мне – становилось все больнее, все нестерпимее…
У независимости оказалась безумно дорогая цена.
В две души.
Глава 36
Солнечный свет коснулся лица, заставляя поморщиться, невольно приоткрыть глаза…
Вместе с наставшим утром в голову ворвались и мысли: тяжелые, давящие. На сознание лавиной обрушились воспоминания о том, что случилось накануне, отчего на душе мигом стало тошно и муторно…
Я нехотя приподнялась, взглянула на сладко спящую рядом дочь: Лили, к своему счастью, еще совсем не понимала, как за последнее время изменилась наша жизнь. И я очень надеялась, что сумею в итоге сделать так, что она никогда и ни в чем не упрекнет меня. Что сумею дать ей все, чего она заслуживает.
Но для начала не мешало бы разобраться со своей собственной жизнью.
И именно для этого – в том числе – я тут и находилась.
В старой квартире, оставшейся еще от бабушки, которой я и не знала. Или это была даже не моя бабушка вовсе? Прав ли был Лев, говоря о том, что наше с Юлей сходство неслучайно? Какую правду о моем отце знал совершенно незнакомый человек из другой страны – Ахмет? И почему женщина, которую я привыкла считать своей матерью, столько лет держала со мной дистанцию?
От того ли, что я была ей не родной, а значит – была безразлична? Или причины всего куда запутаннее и глубже?
Я намеревалась это выяснить.
Взяв дочь на руки, я направилась в первую очередь на кухню. Знала, что мама начинает свой день именно там. Кроме того, мне нужно будет приготовить завтрак для Лили, как только она проснется…
Я не ошиблась. Мама уже стояла за плитой. И, судя по развешанным, по старинке, на кухне вещам, в которых я узнала наш с Лили скромный гардероб, наше явление не осталось для мамы незамеченным.
Я застыла на пороге, не зная, с чего начать. Весь боевой настрой, с которым шла сюда, чтобы выяснить правду, стремительно гас от вида ее прямой, неприступной спины…
– Здравствуй, мама, – наконец выдавила я из себя.
Она обернулась. Лицо – все та же непроницаемая маска, лишь в глазах промелькнуло что-то непривычное, незнакомое…
– Доброе утро.
Как невыносимо официально… до кома в горле. До парализации чувств и мыслей…
Но через эту стену просто необходимо было перепрыгнуть. Иначе мне так никогда и не сдвинуться с мертвой точки.
– Я ушла от мужа.
– Я поняла.
Сухой, лишенный эмоций голос. Невидимая преграда, за которую так сложно перешагнуть…
Я снова обвела взглядом знакомую маленькую кухоньку, собираясь с духом. Заметила коротко:
– Совсем необязательно было стирать наши вещи. Я бы сделала все сама…
В ответ – лишь короткое пожатие плечами. Годы шли, но ничего не менялось…
Кроме меня. И в этот раз я не собиралась отступать, так и не получив ответов на свои вопросы.
– Не хочешь спросить, почему мы разошлись?
Вопрос вышел злым, похожим на взмах хлыста. Собственная резкость была неожиданной, незапланированной, но под ней ясно виделась уязвимость. Казалось, только взгляни в мое лицо – и все поймешь. Легко прочтешь, как все внутри меня буквально кричало: обрати на меня внимание! Поинтересуйся хоть чем-то в моей жизни! Позволь наконец заглянуть в твою!
– Какая разница? – спокойно откликнулась мама. – Если вам нужно где-то жить – оставайтесь.
Я неверяще качнула головой. Устроив дочь на диванчике, подошла вплотную к матери, остановилась прямо напротив нее, вынуждая наконец на меня посмотреть…
– Есть разница, – отчеканила твердо. – Как выяснилось, мой муж уже был женат. На моей точной копии. И теперь она вернулась.
Мама явно пыталась остаться привычно-равнодушной, но от неожиданности все же дрогнула.
Я пошла дальше, действуя напролом, ощущая, что это мой единственный шанс прорвать эту блокаду.
– А еще я только что вернулась из Стамбула, – продолжила я говорить, – и встретила там человека по имени Ахмет Чилик. Он сказал, что знал моего отца. Что я должна у тебя многое спросить…
Мама сжала губы, словно пытаясь выстоять под градом моих слов. А я в этот момент еще сильнее, еще отчаяннее ненавидела это непробиваемое упрямство, это никому не нужное проклятое молчание!
– Не хочешь рассказать мне, как два человека могут быть настолько похожи? А может, я попробую угадать? Ты не моя мать, ведь так?
– Нет!
Ее лицо исказилось, перекосилось. Вырвавшийся крик мало походил на человеческий, скорее это был рев животного.
– Я – твоя мама!
С замершим сердцем, не зная, как реагировать и что сказать, я смотрела молча на то, как по щекам ее внезапно потекли слезы. Я смотрела и не могла вспомнить, видела ли ее плачущей хоть когда-нибудь прежде…
– Вся моя жизнь пошла под откос, – выдавила я из себя и голос прозвучал надрывно, глухо. – Я заслуживаю наконец узнать правду… мама.
Она прижала руку к сердцу, словно хотела унять его стук, жадно схватила ртом воздух и повторила – уже спокойнее:
– Я – твоя мама. Я тебя родила.
– Кто тогда мой отец? И кто та женщина, что так на меня похожа?
Она молчала так долго, что мне показалось, будто она так и не ответит. Но вот губы ее разомкнулись и я услышала:
– Это случилось в конце девяностых…
* * *
Двадцать шесть лет назад
Солнце жадно припекало спину, лизало обжигающими лучами незащищенную кожу шеи и плеч, но она почти этого не замечала: ей казалось, что жизнь кончена, так какая разница, даже если она сгорит сейчас дотла?
Хрупкие плечи сотрясались от рыданий, слезы
