− Я давно подозревал, что не смогу долго скрывать от Бурого некоторые детали своего бизнеса, а когда об этом узнала Ольга… Она хотела денег, в противном случае, она грозилась слить все это, сама понимаешь, кому. Когда ее жадность достигла того, что она решила от меня избавиться, я воспользовался этим шансом… Она сама невольно помогла мне и в день, когда прогремел взрыв, Марк Тихомиров навсегда исчез, а вместо него появился Раду Одобеску. Меня буквально собрали по кусочкам, хорошая моя! Уже потом, когда я приходил в себя и зализывал раны в одной из больниц Мюнхена, я нашел выход! Но я не мог предупредить тебя!
По телу забегали мурашки. Получается, он еще тогда знал, что каждый день может стать последним в его жизни и, больше того, он мог также стать последним и для меня. Мне сказочно повезло, что я осталась стоять на пороге салона вместо того, чтобы садиться в машину.
− Ты замерзла, − Марк помог мне выбраться из ванны и, завернув в пушистое полотенце, отнес обратно на кровать.
Я послушно спрятала ноги под одеяло: на меня навалилась апатия. Не хотелось ничего, только лежать и слушать этот голос, стараясь уловить в нем знакомые нотки прежнего Марка.
− Надо же, − сказал он озадаченно, − я чувствую себя виноватым.
− В кои-то веки.
− Нет, правда. Я не мог сказать тебе, намекнуть − все это сразу же поставило бы под удар все то, что я собирался − и собираюсь сделать. Тем более что тебе было явно легче, чем мне. Все эти месяцы я только и делал, что старательно уничтожал любые вещи, которые могли бы связать меня с моей прошлой жизнью.
Да, конечно. Они всегда думают, что уж им-то тяжелее всех!
− У тебя даже глаза другие.
Марк усмехнулся, а затем убрал линзы. Пронзительно-голубые глаза смотрели с такой щемящей заботой, что у меня перехватило дыхание.
− Я действительно не мог иначе. Ты привыкнешь. Обязательно привыкнешь. Когда-нибудь все вернется назад и все будет по-прежнему как и раньше.
− Как мне теперь?..
Он что, действительно ничего-ничего не понимает?
− Когда я… этот ошейник… когда я его увидела, то подумала, что не в себе или вовсе давно сошла с ума.
Марк лег рядом обнял и меня. Как бы ни хотелось этого, но под его руками я таяла, словно мартовский снег на солнце. Все злость, вся обида и недопонимание — вдруг исчезли.
− Я никогда не мог сдержаться, когда речь заходила о тебе. И вот теперь снова не смог. Прилетел, рискуя всем, только чтобы встретиться с тобой, убедиться, что ты в порядке…
−…а еще попутно вернуть свою фирму, ага?
Едва заметная улыбка тронула его губы:
− И это в том числе.
Картинка в голове наконец-то начала складываться. Оставалось пояснить только пару моментов.
− Когда Ян решил меня убить… как ты узнал, что мне нужна помощь?
− Камеры. Я все еще имею к ним доступ.
Теперь ясно, как смог Павел так быстро отыскать мои документы и привезти их: вероятнее всего он получил инструкции о их местонахождении от своего прямого начальника! Он, блин, еще бы маячок мне вшил, что уж мелочиться-то! Хотя, надо признать, если бы не его пристальное внимание, меня бы уже не было на этом свете.
− Я помнил о тебе каждое мгновение. Каждый долбанный день после взрыва, я мучился, не зная, жива ты или нет, и если да, то насколько сильно пострадала сама! Я помнил о тебе!
Его голос сорвался и Марк замолчал. Каждый думал о чем-то своем. Временами я ловила на себе его взгляд, Марк словно старался запомнить меня, оттиснуть в памяти каждый изгиб тела. Наконец, он сказал:
− Через неделю я должен уехать обратно в Мюнхен. Ты… ты поедешь со мной?
Я вжалась в его грудь, вдыхая почти забытый аромат.
− Ты всерьез думаешь, что после всего этого я просто возьму и отпущу тебя? Решил свалить, я так понимаю?
Марк засмеялся. И хотя его слова звучали ободряюще, сердце все равно сжалось от предчувствия надвигающейся беды.
Мы провели в кровати весь день, до самого вечера, изредка вставая, чтобы дойти до кухни и поесть. Но как бы я ни старалась оттягивать этот момент, вечером Марк все равно надел костюм и позвонил водителю, который должен был отвести его обратно в отель.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В дверях мы целовались так, что не сразу заметили Павла, уже давно припарковавшего машину у ворот и терпеливо ждущего момента, когда можно будет ехать. Еще минута и Марк уйдет, а я останусь тут, с каждой минутой все сильнее веря в то, что все произошедшее мне просто приснилось.
− Почему ты не останешься? Это ведь и твой дом.
− Ты сама понимаешь, что это невозможно. Я приеду за тобой через двенадцать дней.
В глазах Марка снова плескалось расплавленное золото. Он держал мою руку, поглаживая большим пальцем запястье. Я вдруг отчетливо осознала, что в это мгновение на всей этой истории с Клубом он ставит жирную точку, а на нас с ним − запятую. Мне казалось, впереди будет еще много чего хорошего и не очень: в конце концов, с таким человеком, как Тихомиров вряд ли будет все так же, как в фильмах про любовь, нет. Будет трудно. Будет по-разному. Но, может, выпадет шанс начать все заново, там, где мы сможем сделать это вместе. И пускай мне придется долго привыкать к чужому лицу самого знакомого человека на свете, но что ж… придется проявить терпение.
***
Над головой размеренно шумели сосны, качая ветвями в такт порывам ветра. То и дело раздавались хриплые голоса ворон, слетевшимся со всей округи в ожидании поживится оставленными на могилах, угощениями. Карканье кладбищенских птиц больше напоминало издевательский смех. Ольга остановилась возле одного из крестов. Земля на ней была еще свежей, а цветы еще не успели поникнуть, до последнего цепляясь за жизнь. С фотографии Ольге улыбался Ян.
− Мы еще посмотрим, − сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь. Злые слезы стекали по щекам, мешая сфокусировать взгляд. − Мы еще поглядим…
Конец
