– Я Чик! – воскликнул Чик, помогая милиционеру узнать себя.
– Кто не знает, что ты Чик, – сказал милиционер, останавливаясь, – но как ты здесь оказался? О, да еще с Колей!
И тут ему Чик все рассказал и про корову, и про дядю.
– Бедный мальчик, – сказала женщина, когда Чик рассказывал, и попыталась заплакать, но потом, как догадался Чик, вспомнила, что она раскрашена, и раздумала плакать.
– Ты себя пожалей, – сказал милиционер, тоже заметив, что она хотела заплакать.
– А я ни в чем не виноватая, – сказала женщина, – мне дите жалко.
– Никуда не уходи, жди меня здесь, – сказал милиционер Чику и вошел вместе с женщиной в домик.
Чик увидел открытые окна домика и подошел к ним, надеясь узнать что-нибудь о своей и дядиной судьбе. Из комнаты доносились голоса людей, и один из этих голосов принадлежал знакомому милиционеру. Другой голос Чик признал за начальнический. Третий голос принадлежал женщине, которую ввел знакомый ему милиционер. Чик понял из их разговора, что она занимается чем-то запретным, но чем именно, Чик не мог понять. Она говорила, что приехала из Воронежа, чтобы купаться в море и загорать, а не для того, чтобы заниматься этим. Но чем именно, она не говорила. А они говорили, что она приехала не загорать и купаться, а заниматься этим. Она говорила, что она этим нигде не занималась: ни здесь, ни в Воронеже. А они говорили, что она этим занимается здесь и, судя по всему, занималась этим же в Воронеже. Она говорила, что она в Воронеже этим не занималась, а работала воспитательницей. А они говорили, что она воспитательницей работала давно, а потом занималась этим, потому что нигде не работала. Она говорила, что она потому нигде не работала, что ее кормил муж и ей незачем было этим заниматься. Но они сказали ей, что согласно документам она с мужем разошлась еще до того, как она работала воспитательницей, и поэтому после того, как она бросила работать воспитательницей, муж ее не мог кормить, и она занималась этим и сюда приехала, чтобы и здесь заниматься этим. Разговор был ужасно интересным, но Чик не мог понять, чем она занималась. Чик смутно догадывался, что ее яркое платье и ярко раскрашенное лицо имеют какое-то отношение к этим занятиям, но что это за занятия, он не мог понять.
– Чтобы тебя в двадцать четыре часа в городе не было! – наконец сказал начальник, и Чик понял, что судьба этой женщины решена.
Она попробовала было заплакать, но потом то ли вспомнила, что слишком накрашена, то ли голос начальника был слишком непреклонным, и она, поняв, что это не поможет, перестала пытаться. Через минуту она вышла из домика и пошла по двору, покачивая бедрами и бросаясь в глаза ярким платьем.
– Слушай, это ты задержал мальчика с коровой? – услышал Чик голос своего милиционера.
Видно, милиционер что-то ответил, но Чик не расслышал что.
– Какого Миши? – спросил голос, который Чик еще раньше признал за начальнический.
– Миши, который директором гастронома работает, – сказал свой милиционер.
– Ах, этого Миши, – сказал голос начальника, – ну, пусть войдут…
Чик отошел от окна. Через несколько секунд вышел свой милиционер и сказал:
– Входите вместе с дядей.
Чик оглянулся на корову. Она охотно ела сочную милицейскую траву. Они прошли в комнату, где за деревянным барьером сидел начальник. Милиционер, который их привел, стоял возле барьера.
– Так это вы нарушители общественного порядка? – спросил начальник.
Чик по его голосу понял, что он добродушно настроен.
– Мы пасли корову, – сказал Чик откровенно.
– Знаю, – отвечал начальник, – но пасти корову в городской черте не разрешается… Тем более возле Дома правительства.
– А как же, – сказал Чик, чувствуя, что входит в запретную зону, но не в силах удержаться, – держать корову разрешается, а пасти не разрешается?
– Очень просто, – ответил начальник, – надо кормить ее дома, как то: сеном, отрубями, помоями, арбузными корками… А пасти в городской черте не разрешается… Понял?
– Понял, – сказал Чик.
– Я вижу, ты понятливый, – сказал начальник. – А это твой дядя?
– Да, – сказал Чик.
– С какого года он с вами живет? – спросил начальник.
– С незапамятных времен, – отвечал Чик, – он всегда с нами живет.
– Доктор Жданов его смотрел? – спросил начальник.
– Да, – сказал Чик, – доктор Жданов ему разрешил с нами жить.
– Ладно, – сказал начальник, – забирайте корову и скажите дома, что пасти ее в городской черте не разрешается.
– Хорошо, – сказал Чик и сделал дяде знак, показывая, что им можно выходить.
Чик поспешил выходить, потому что на стене милицейской комнаты висел плакат, изображавший пограничника, ставшего ногой на распластанного на земле шпиона. Дядюшка с доброжелательным интересом уже присматривался к этому плакату. Он мог, по привычке принимая за себя любое понравившееся ему изображение мужчины, сказать: «Это я».
Чик боялся, что такое самозванство дядюшки может вызвать новые осложнения, и поспешил вывести его из помещения. Когда они вышли, корова все еще жадно паслась возле забора, и Чик даже пожалел, что все так быстро кончилось. Они отвязали корову и благополучно вернулись домой.
Богатый Портной разрешил пасти корову на своем участке, где строил дом. Там росла хорошая трава и было несколько фруктовых деревьев. Корова ела траву, а если ей попадались паданцы, она съедала и паданцы.
– Пускай кушает – не жалко, – говорил Богатый Портной, заметив, что корова ест паданцы.
Так он говорил каждый раз, когда видел, что корова ест паданцы, и Чик удивлялся этому. Чик считал, что достаточно было об этом сказать один раз. Но Богатый Портной каждый раз, заметив, что корова ест паданцы, говорил об этом. Из этого Чик заключил, что ему все-таки жалко паданцы. Когда корова съела всю траву на участке Богатого Портного, Чик стал пасти ее неподалеку от этого участка, на небольшой поляне перед маленьким ветхим домиком. По наблюдениям Чика, в этом месте кончался город, и поэтому здесь можно было пасти корову.
В домике, по слухам, жил какой-то сумасшедший парень, и, хотя Чик опасался его, он все же надеялся, что встреча с ним не так уж опасна. Так как Чик сам приходил сюда со своим сумасшедшим дядюшкой, он надеялся, что сумасшедшие найдут друг с другом общий язык. Чик в своей жизни видел только одного сумасшедшего, и этим сумасшедшим был его дядя. Он был довольно мирным сумасшедшим, и Чик надеялся, что этот сумасшедший парень тоже будет достаточно мирным, тем более когда увидит, что с ним его сумасшедший дядя. Они поговорят между собой, думал Чик, про свои сумасшедшие дела, поделятся своими смешными фантазиями и мирно разойдутся.
На поляне паслась корова, принадлежащая этому сумасшедшему парню, но она, по наблюдениям Чика, была вполне нормальная и тихо паслась рядом с тетушкиной коровой.
В тот день Чик вместе с дядюшкой, Оником, Сонькой и Никой пасли корову на этой полянке. Там росло грушевое дерево с мелкими, но очень вкусными плодами, черными изнутри. Чик с Оником сначала сбивали груши камнями, но это было неудобно, потому что ветки были расположены высоко и камни редко задевали плоды. Чик решил, что можно залезть на эту грушу и потрусить ее. Он считал, что это ничейная груша, потому что она росла посреди полянки, а полянка не входила ни в чей участок.
Чик и Оник залезли на грушу и стали трясти ветки. Груши дождем падали вниз, но тут под деревом появились обе коровы и какие-то бродячие свиньи.
– Гоните свиней! – крикнул Чик с дерева.
Ему было противно, что свиньи подбирают те же груши, которые подбирают девочки. Чик в те времена не ел свинину и вообще был воспитан в нелюбви к свиньям, и это воспитание еще долго сказывалось на нем.
Девочки пытались гнать свиней, но те были такие нахальные, что отходили на несколько шагов и первыми прибегали, когда мальчики начинали трясти ветки. Они пользовались тем, что девочки не могли их огреть камнем или палкой. Коровы тоже ели груши, но они не с такой жадностью набрасывались на них. Они поедали груши более медленно и прилично. А свиньи, поедая груши, чавкали так, что с дерева было слышно.
Увидав, что Чик и Оник трясут грушу, из ветхого домика вышла старушка и стала ругать их за то, что они трясут грушу. Ругаясь, она подошла к дереву. Чику и Онику не мешала ее ругань, тем более что ругалась она по-мингрельски. Но самое смешное, что ее ругань ей самой не помешала набрать полный подол груш, который натрясли Чик и Оник, и с этим полным подолом, продолжая мирно ругаться, она удалилась к себе домой.
Чик и Оник слезли с дерева, и девочки угощали их грушами, которые собрали в подолы, а потом высыпали в одном месте на чистую травку. Несмотря на коров, свиней, старушку из ветхого домика, девочки набрали много груш, и они дружно их ели, и груши были сочные, с темным нутром и с маленькими скользкими семечками.
Дядя Коля, который сам для себя отдельно собирал груши и с особенной яростью гнал свиней, потому что был очень брезглив, сейчас тоже ел свои отдельные груши, обтирая каждую из них платком. Он бы ни за что не взял груши из девчачьих подолов, потому что был брезглив не только по отношению к животным, но и ко всем людям, кроме бабушки.