– За удачу, парни! – предложил тот.
– За удачу! – дружно поддержали его.
Они выпили до дна; шнапса не осталось даже в рюмке Марты, и Лаубэ распорядился:
– Все, расходимся! Первыми уходят Курт и Шульц!
– Когда и где встречаемся? – поинтересовался Курт.
– Только не здесь, дополнительно сообщу. А пока на время залечь, я сам выйду на вас. Все ясно?
– Да, – подтвердил Курт и присоединился к Шульцу.
Марта отправилась их проводить. Лаубэ и Дырман остались одни.
– Неужели гестапо засекло работу нашей радиостанции? Но если это так, то почему взяли радиоинженера? Почему? – задавался вопросами Дырман и не находил ответа.
– Я могу сказать только одно: сегодня нам крупно повезло, – признал Лаубэ.
– Не повезло радиоинженеру, бедолага отдувается в гестапо.
– Надеюсь, для него все закончится благополучно, а вот для нас – не знаю.
– Второго такого раза может и не быть, – согласился Дырман и спросил: – Так что делать?
– Первым делом прекратить работу Марты в эфире! – решительно заявил Лаубэ.
– Ну раз так, то надо разгружать тайник.
– Само собой разумеется.
– У кого спрячем?
– Надежнее всего у Эриха. У него свой дом, места более чем достаточно.
– К тому же есть машина, можно работать с нее, – напомнил Дырман.
– Нет, – возразил Лаубэ, – пока будем поддерживать связь с Андреем по рации Функа.
– С Функом проблема, точнее не с ним, а с рацией.
– Проблема? В чем?
– Лампа вышла из строя.
– Что-о?! А почему я узнаю только сейчас?
– Неисправность возникла вчера.
– Черт, как некстати!
– Так, может, Функу передать рацию Марты? – предложил Дырман.
– Да, других вариантов не остается, – согласился Лаубэ и снова вернулся к указанию Судоплатова, – как будем работать по Миклашевскому, кого подключим?
– Курта, он первым его засек, вот пусть и продолжает.
– Логично. От кого или от чего будем отталкиваться?
– От места, где Миклашевский скорее всего появится.
– Нам известны два: спортивный клуб и курсы для власовских пропагандистов в Дабендорфе.
– Понадобится минимум две группы наблюдения, – заключил Дырман.
– Нам одной едва хватает на слежку за Власовым. Надо что-то придумать. Вот только что? – искал выход Лаубэ.
– А если к установке Миклашевского подключать антифашистов Йошке, но только самых надежных?
– Как вариант пойдет.
– Тогда я выхожу на Йошке и занимаюсь комплектованием еще одной группы наблюдения.
– Хорошо, действуй.
– С какого времени начнем работать?
– С 28 декабря. Где-нибудь на новогоднем банкете он обязательно засветится.
– Логично, а какой из объектов беру я? – уточнил Дырман.
– Ты остаешься в резерве. Миклашевский тебя знает, и если засветишься, все может пойти насмарку, – рассудил Лаубэ.
– Ты прав, но как мои парни опознают его? Нет ни фотографий, нет ничего!
– По портрету.
– Арнольд, я не Рембрандт, да и Курт рисовать не умеет!
– У нас есть Функ. Дадите ему описание Миклашевского, он и нарисует.
– Точно, не хуже фотографии получится, – согласился Дырман.
– На том и договорились, – подвел итог Лаубэ и предложил: – Все, расходимся, ты, Леонард, уходишь первым.
– До встречи, удачи тебе, Арнольд, – пожелал на прощание Дырман и направился на выход.
Лаубэ возвратился в гостиную и прошел к окну. Метель утихла, и ничто не напоминало о разгуле стихии. Снежинки кружились в неторопливом хороводе и оседали на подоконнике. Ветер устало урчал в печной трубе. Лаубэ открыл створки, втащил в комнату мешок с убийственными уликами, спрятал в тайник и затем покинул конспиративную квартиру.
На улице уже ничто не напоминало о прошедшей облаве. Но, следуя испытанному правилу, на пути к дому Лаубэ не один раз проверился и, лишь не заметив слежки, поднялся к себе. На следующий день он нашел Эриха и вместе с ним перевез к нему содержимое тайника, а вечером связался с Дырманом. Леонард времени даром не терял и укомплектовал две группы наблюдения. 26 декабря он и Лаубэ проехали к спортивному клубу «Сила через радость», а затем в Дабендорфе к центру подготовки власовских пропагандистов и там определили места для наблюдения. 27 декабря они собрали командиров групп, вручили им портреты Миклашевского и довели схемы расположения постов.
28 декабря после обеда две группы разведчиков резидентуры «Арнольд» заняли исходные позиции. Погода выдалась пасмурная. Свинцовые тучи нависли над Берлином и, казалось, цеплялись за островерхие крыши кирх и мрачную громаду купола рейхстага. Легкий ветерок шершавым языком поземки стелился по мостовой. Слабый морозец слегка пощипывал за уши и ярким румянцем играл на лицах берлинцев. День выдался без бомбежек, на улицах и у магазинов наблюдалась оживленная суета. Приближающийся Новый год заставил немцев на время забыть о тяготах и лишениях войны. О ней напоминали развалины – следы американских и британских бомбардировок, огороженные высокими заборами, и серые туши аэростатов над Берлином.
Группа наблюдения Курта расположилась в нескольких десятках метров от подъезда спортивного клуба «Сила через радость». Прошел час, на улице начало смеркаться, и посетители клуба стали выглядеть все на одно лицо. Курт решил сменить позицию и перебраться ближе. Подходящее место находилось у строительной конторы. Она располагалась напротив клуба, и появление на стоянке «фольксвагена» вряд ли могло привлечь внимание полиции и военного патруля. Сменив позицию, разведчики продолжили наблюдение.
Время приближалось к 17 часам, у подъезда клуба стало заметно оживленнее. К нему все чаще подъезжали машины, из них выходила нарядная публика, среди которой выделялись мужчины спортивного вида. Сбывался прогноз Лаубэ – накануне Нового года в клубе готовились к проведению праздничного банкета.
– Парни, кажется, он! – нарушил затянувшееся молчание Курт, сверился с портретом Миклашевского и уверенно заявил: – Точно он!
Характерная посадка головы и движения, описанные Лаубэ и Дырманом, убедили как Шульца, так и Германа, что перед ними тот, на кого они вели охоту.
Миклашевский первым вышел из машины и подал руку даме. Она, опираясь, ступила на тротуар. Вслед за ней показалась вторая дама. Последним с трудом выбрался громила. Их тут же окружили праздные зеваки.
– А этот Миклашевский, похоже, важная птица, если его охраняет такая горилла! – заключил Герман.
– Ты че, Герман?! Какая еще горилла! Это же Макс Шмелинг! Чемпион мира по боксу! – не мог поверить своим глазам Шульц.
– Точно он, – присмотревшись, Курт узнал кумира наци.
– Вот это везуха! Первый же заход, и вышли на кого надо! – ликовал Шульц.
– Не знаю, какой этот Миклашевский боксер, но прохиндей первостатейный, – оценил все происходящее Герман.
– С чего ты взял? – спросил Шульц.
– А ты посмотри, каких шикарных фрау он подцепил!
– Завидуешь, Герман? Гляди, а то потом на жену смотреть не станешь.
– А я холостой, так что мне можно.
– Ладно, холостяк, шутки в сторону! – положил конец пикировке Курт и распорядился: – Герман, смени позицию, чтобы не мозолить глаза патрулям, а мы с Шульцем сядем на хвост Миклашевскому.
– И так всегда, мне баранку крутить, а кому-то шнапс пить и сосисками закусывать, – заворчал Герман.
– Не бурчи, когда пойдем на пивзавод, я тебя обязательно возьму, – пообещал Курт, похлопал Германа по плечу и вышел из машины.
К нему присоединился Шульц, и они направились к подъезду клуба. На входе членов и гостей встречали два свирепых «цербера», об этом говорило множество шрамов на их физиономиях. Шульц замялся и высказал опасение:
– Курт, а если пускают по членским билетам и пригласительным?
– Скажем, что спортивные журналисты из Der Angriff, – на ходу импровизировал тот.
– А поверят?
– Чего гадать, пошли! – позвал Курт и перешел улицу.
Опасения Шульца оказались небеспочвенны. «Церберы» остановили их и потребовали предъявить пригласительные билеты. Курту ничего не оставалось, как идти напролом. Он смерил их строгим взглядом, помахал перед носом блокнотом и объявил:
– Пресса, Der Angriff! Министерство пропаганды доктора Геббельса, готовим специальный репортаж!
Фамилия Геббельса и название газеты – рупора нацистской пропаганды подействовали на «церберов» подобно удару бича. Они дернулись и, склонившись в низком поклоне, поспешно отступили в стороны. Курт с Шульцем вошли в холл, сдали пальто, шляпы в гардеробе и поднялись в банкетный зал. Яркий свет светильников, нарядно одетая публика, тут и там взрывавшаяся залпами смеха, белоснежные скатерти на столах, ломившихся от спиртного и закуски, оркестр, располагавшийся на эстраде и наигрывавший медленный фокстрот, создавали хрупкую иллюзию мирной жизни. Курт и Шульц невольно поддались ей и на время забыли об опасности и кровопролитной, не на жизнь, а на смерть, войне.
