наука. Любопытный тезис так называемых реформаторов – Академия наук нуждается в омоложении. Есть утверждение великих, не помню, кому точно принадлежат эти слова, Тимирязеву или Вавилову? «Истинным учёным человек становится только после пятидесяти. А шестьдесят, семьдесят лет для учёного – возраст расцвета». Вот так, господа реформаторы. И изгонять директоров научных институтов после шестидесяти лет могут только идиоты, и как мне кажется, в нынешней системе управления они в избытке.
Задача конструктивной оппозиции – остановить творящийся абсурд в системе управления страной. Именно по этой причине существование конструктивной оппозиции социально значимо. Тогда, в начале девяностых, в политической жизни был хаотичный этап становления, рождения норм её существования. Разруливались общественные потоки – кто с кем, кто против кого.
Рудимент рядом стоящей КПСС, переаттестованной в КПРФ, олицетворял неприкасаемую оппозицию в лице нового режима. Она полностью заполнила нишу основополагающей оппозиции. Именно основополагающей, стоящей на страже прежних политических основ социалистического государства, которое распалось. Все остальные виды оппозиционности рождались заново, объединяя разные слои общества, поэтому они были несопоставимы по численности с многолетней КПСС. Авторитет новых партий опирался на авторитет новых лидеров, а знаковых фигур среди них, которые готовы были возглавить новые партии, до этого никому неизвестные, были единицы. Создатель новой партии может быть продуктивным, когда для автора проект становится делом его жизни.
В девяностые годы, именуемые эпохой младореформаторов, к власти пришли… рискну использовать афоризм, рождённый Виталием Игнатенко, в то время возглавляющим ИТАР ТАСС: «К власти пришли люди с высшим, но без среднего образования». Появилось некое общее объединяющее понятие. Демократы и младореформаторы стали определённым флагом этого движения. Они создавали власть, и оказавшийся во главе страны Борис Ельцин не был лидером какой-либо партии. Его сделало главой государства некое лишённое партийной конструкции движение демократической России. Я, кстати, тоже входил в это движение. Так и случилось – в 90-х сначала появилась власть, а уже потом, как грибы после дождя, стали появляться партии, претендующие впоследствии на эту самую власть, но не имевшие ранее к ней никакого отношения.
Одной из первых была ЛДПР, она появилась ещё в пору Горбачёва. Именно в этот момент Жириновский оказался в сетях политики, но так или иначе, в отличие от других персоналий, крутящихся в политическом водовороте, он создал партию ЛДПР. Она оказалась одной из первых в числе партий новой эпохи для России. Эпохи начала нового российского капитализма.
Первый российский парламент стал таковым в результате самых свободных демократических выборов, практически внесистемных, системы как таковой ещё не было, и только после выборов внутри парламента стали образовываться партийные фракции. Пришло понимание, что лучшей структуры создания парламента, как на основе фракций, представляющих в парламенте ту или иную партию, не существует. Поэтому пошли по этому пути. Зачем изобретать велосипед, когда существует мировая практика создания парламентов в демократических государствах Европы и не только.
Однопартийная система у нас уже была. КПСС существовала как диктатурная партия. Да, выдающаяся, держащая в своих руках управление громадной страной, но диктатурная. Иных партийных игроков на территории СССР не было. Таких проблем, как межпартийные конфликты, в СССР не существовало. В России с начала 90-х всё сотворили с нуля.
Парламент тем не менее был создан, бесспорно, он был по сути продуктом стихийности, каких-то сложившихся управленческих взглядов не было. Я помню, как после первого заседания российского парламента, именуемого в тот момент Верховным советом России, я вышел в фойе. В то время в журналистских кругах я был человеком известным, и ко мне бросились мои коллеги, интересуясь моим мнением о парламенте. Мой ответ привёл в ярость демократов, тем более что я числился в их кругах. Я сказал, что первый раз вижу собравшихся в одном месте и в одно время такое количество некомпетентных людей. Это было действительно так. Судя по вопросам, задаваемым в зале, как и ответам на них, масштабы непонимающих и незнающих были невероятными. Трудно было представить, что людям предписано управлять страной, создавать законы, по которым этой стране придётся жить. Но получилось то, что получилось.
Люди с мощной школой советского управления, не принявшие идею массовой приватизации, оказались не нужны. Младореформаторы не понимали, какой сокрушительный удар они наносили системе, которую хотят построить. Они обрекли её на кадровый голод и нашествие непрофессионалов. Я видел это и понимал, что происходит, и, оказавшись в круговороте событий, мне следовало самому себе ответить на вопрос: чего ты хочешь? Где и в каком качестве видишь себя в этом малопонятном мире? Будучи убеждённым демократом и сторонником перемен в новой России, я понимал, что первое, что следовало создавать, это как профессиональную, так и интеллектуальную среду новой власти. Ибо и то, и другое в ней отсутствовало. Незнание жизни во властных структурах было вопиющим.
Во власти образование и жизненный опыт – две равные составляющие, отсутствие одной из них делает руководителя любого уровня неполноценным. Но для того, чтобы решать проблему интеллектуального окружения высокой власти, надо самому быть значимым для неё.
В российском парламенте я числился заместителем зампредседателя комитета по СМИ. Это было логично – у меня был громадный опыт редакторской работы на посту главного редактора всесоюзного журнала. Затем я перешёл в «Московские новости» к Егору Яковлеву в качестве первого заместителя. Эта газеты была бесспорно чисто политической и едва ли не самой авторитетной в политических кругах в начале 90-х. Время стремительно менялось, и демократия 90-х, не имеющая никаких организационных ограничений, превратилась в среду обитания по принципу «что хочу, то и ворочу».
Цензура как таковая перестала существовать, и в этих условиях газеты, журналы, издательские холдинги возникали стихийно. Всё это следовало принимать как реальность, но в мире свободы без границ начинала брать верх вакханалия. Поэтому надо было вырабатывать новые правила игры, а проще говоря, навести элементарный порядок в мире СМИ. Неприятие новой властью, а точнее, отторжение советского прошлого по принципу «всё, что угодно, но только не так, как в советское время» породило массу глупостей и опрометчивых шагов. Мне памятны слова Сокурова, прекрасного кинодокументалиста, произнесённые им много позже, когда сотворённый младореформаторами развал экономики страны стал очевидным: «Театр начинается с вешалки. А партия – со средств массовой информации, которые она создает, как рупор своих идей, газет и журналов».
И гигантская плеяда изданий ЦК КПСС, и аналогичные холдинги, созданные ЦК ВЛКСМ. Профсоюз, по сути, сотворил мир выдающихся, самых популярных изданий, таких как газета «Правда», «Известия» с их аналогами во всех областях и республиках страны, как и журналов; да, они решали идеологические вопросы, но затем динамично расширяли свой тематический мир. В этом смысле буквально выдающийся газетно-журнальный мир создало ЦК ВЛКСМ: «Комсомольская
