Ему, конечно, досталось тогда от родителей. В воспитательно-профилактических целях у Калле даже временно конфисковали все его собственные накопления, полученные за работу в оранжерее у матери. Но зато вместо свечек в глазах его с тех пор постоянно горели две яркие лампочки, которыми по ночам освещаются портовые улицы Копенгагена. Ну а если такая лампа загорается в помещении, то обыденные предметы начинают светиться по-особенному, и мысли тут же уносятся на берег дальний, где зыбким парусом маячит иная и неведомая жизнь.
Закончив естественную линию гимназии, Калле решил не торопиться с дальнейшей учебой. Около года проработал в маминой цветочной лавке, а потом его призвали в армию.
В семидесятых годах в шведской армии сохранялись и субординация, и дисциплина, а еще солдаты обязательно изучали русский язык – на тот случай, если все-таки развяжется война с Советским Союзом и им придется допрашивать военнопленных.
И в школе, и в гимназии языки давались Калле без труда. Но с учебой он в принципе никогда не усердствовал. В армии же, когда ему волей-неволей пришлось сидеть за столом и заниматься, у Калле обнаружились мощные филологические способности. Его товарищи еще никак не могли выучить этот хитрый алфавит, дружно путали русскую букву «в» и латинскую «b», русскую «m??» и родную «m», а из чащи шипящих не могли выбраться даже коллективными усилиями, – а Калле в это время уже запросто произносил фразу, вроде «какое звание у вас было в красной армии?» Его даже перевели из обычной части в специальную школу военных переводчиков, где весь его армейский долг собственно и ограничился изучением русского языка.
Отслужив, он по-прежнему не мог с определенностью сказать, чем ему хочется заниматься дальше. Как и в детстве, манила романтика – леса, моря и дикая природа. Но Калле понимал, что профессия должна кормить, – и после месяца раздумий остановился на лесном факультете сельскохозяйственного института. Уверенности, что именно этому делу он посвятит всю свою жизнь, не было. Но в глубине души Калле надеялся, что обстоятельства сами подбросят ему что-нибудь интересное.
И подбросили. Однажды ему позвонил его армейский командир, капитан Элен, которого на курсах военных переводчиков за глаза называли агентом 007.
Справившись о его делах и учебе, Элен сообщил, что Швеция и Советский Союз недавно подписали экспериментальный договор, включавший в себя несколько программ долгосрочного сотрудничества, одной из которых был обмен рядовыми специалистами в области сельского хозяйства. В связи с чем Калле предлагалось ни много ни мало, как отправиться в Россию, куда-то под Вологду, и шесть месяцев проработать простым трактористом в колхозе имени XXIII съезда коммунистической партии.
– Ты же вроде с сельским хозяйством в ладах! – заявил командир. – Видишь вот, и профессию выбрал родственную. И жилка приключенческая в тебе, как я помню, есть. Так что подумай, посоветуйся с родными и перезвони мне через неделю-другую!
«Вологда… Курлыкающее голубиное название…» – рассеянно повторил про себя Калле. После чего сосредоточился и решительно ответил:
– Мне не нужно время, я сразу могу ответить, что согласен…
Калле оформил отпуск в институте и временно перебрался в Стокгольм, где четыре месяца учился водить трактор, посещал интенсивные курсы русского и еще кое-какие занятия, разглашать содержание которых запрещал подписанный им специальный документ. Он ничего и не разглашал. Хотя, если честно, иногда ему казалось, что беседы с инструктором так скучны, что не вызовут ни у кого и мало-мальского интереса – даже если ему вдруг вздумается пересказать их в самых мельчайших подробностях. Но закон есть закон! И о том, как следует покупать еду в советских магазинах, как разговаривать с советскими девушками и сколько пить за советским столом, Калле не проронил ни слова – ни братьям, ни друзьям, ни родителям…
В Москву он прилетел в конце топленого тополиного июня 1978 года. В аэропорту его встретил ответственного вида малоразговорчивый мужчина, представившийся сотрудником шведского посольства. Формально поинтересовавшись самочувствием и тем, как прошел полет, он помог Калле загрузить чемоданы в посольское «вольво», и уже через час они оказались на территории дипломатической миссии Швеции, где Калле предоставили комфортабельный номер в маленькой гостинице.
Обращались с ним почтительно и церемонно. Калле это немного смущало. На следующий день для него была организована автомобильная экскурсия по Москве с заездом в Третьяковскую галерею. Калле показалось, что такого яркого, мгновенно порабощающего шарма, как у Копенгагена, у Москвы не было. А, может, она была слишком большой и хаотичной для того, чтобы ее очарование можно было почувствовать сразу. В Третьяковской галерее строгая русская женщина ровно полтора часа расстреливала в него пулеметные ленты гидовского текста. Но в сознание попадали только отдельные словосочетания и фразы – какой-нибудь, «золотистый декор», «классическая колористика» или «техника передвижников». При этом «техника передвижников» незамедлительно превращалась в шеренги мощных лапчатых тракторов, энергично перемещающихся по «золотистого декора» полю, – и Калле мысленно уносился в эту далекую неизвестную пока Вологду… Впрочем, и в советской столице, и в музее было много красивого – не заметить этого импортированный из Швеции сельхозрабочий не мог.
Вечером его привезли на вокзал и познакомили с двумя молодыми людьми – Виктором из Вологодского горкома комсомола и Сергеем, который работал трактористом в том же колхозе имени XXIII съезда партии.
– Они будут сопровождать вас на место, – сообщил тот самый встречавший его сотрудник посольства, фамилию которого Калле так и не смог запомнить.
– Ну что, за знакомство? За встречу? – предложил Сергей, едва они успели расположиться в купе. И из его сумки выпрыгнула бутылка водки. Калле неуверенно пожал плечами.
– Э-э, нет, так у нас не делается! – воскликнул Сергей после того как швед, сделав робкий глоток, поставил почти нетронутый стакан на столик. – Если ты так пьешь, значит, ты нас не уважаешь! Или показываешь нам свое капиталистическое превосходство! У нас принято до дна!
Калле вспомнил свои скучные секретные занятия, казавшиеся иногда даже глуповатыми. Ну разве можно было поверить в то, что его будут насильно заставлять пить?! Теперь же оказывалось, что инструктаж-то был весьма полезным!
– Понимаете, – произнес Калле, – я себя не очень хорошо чувствую. Устал немного, дорога… впечатления…
– Тогда тем более надо выпить! – не унимался его будущий коллега. – Водка, она же усталость в момент снимает!
– Нет, – с нарастающей решительностью, как и рекомендовали на уроках, ответил Калле, – дело в том, что у меня проблемы с желудком, я вообще пью очень мало. А когда устал, то совсем не пью. – И быстро, опять же в точном соответствии с инструкцией, переменил тему и вежливо поинтересовался: – Кстати, а вы не знаете, где здесь находится туалет?
В мокром туалете отвратительно пахло. Калле сначала даже подумал, что сопровождающие ему отомстили за то, что он отказался с ними пить, и показали не настоящий туалет, а что-нибудь другое. Правда, что?.. Похожий запах в Швеции использовался для наказания людей, которые плохо ухаживали за своими домашними животными. Если инспектор по защите прав животных, к примеру, обнаруживал, что какой-нибудь хозяин не соблюдает должную чистоту и гигиену, то он приходил к нему домой и вскрывал специальную ампулу, после чего по жилищу разносился жуткий запах, избавиться от которого можно было только через несколько дней. Но вообще такие истории случались крайне редко. А тут туалет в поезде – и такая вонь! Калле вернулся в купе, прилег на свою полку и почти сразу же уснул – под мощным гнетом только что полученного обонятельного шока, а также всего увиденного и пережитого в советской столице.
– Сразу видно, не наш человек! – глубокомысленно заключил Сергей, допивая водку и сочно закусывая помидором «бычье сердце». Помидор был тяжелый, дольчатый, с синеватыми венами, по которым, казалось, действительно текла алая бычья кровь.
– А ну, орел, давай потише! – строго одернул его больше помалкивавший комсомольский вожак. – С чего бы ему «нашим»-то быть? Он из вражеского лагеря. Но международные скандалы нам при этом совершенно не нужны! Так что ты, смотри, следи за собой!..
У вологодского вокзала их встретил водитель на белой «Волге».
– От города до колхоза ехать больше двух часов, – сообщил Виктор. – Председатель машину свою прислал, чтобы вы могли получше рассмотреть наши края. Я с вами дальше не поеду, но телефон горкома комсомола в колхозе есть, так что, если что – помощь там понадобится или вопрос какой возникнет – сразу же звоните!
