Опоздавший рассказывает следующую историю.
Пиво было разлито в "бокалы" — картонажные стаканчики, и я вызвался первым (это
вполне соответствовало темпераменту моего двойника, который в это время уже
любовался Южным Крестом на бурском небе).
— Директор Эрмитажа академик Орбели (дело происходило в середине тридцатых), — я
рискнул открыть, скорее всего, неизвестную для них страницу советской истории, —
открыл в Эрмитаже роскошную выставку на грузинские темы, а сам уехал за
границу…
— Насовсем?
— Нет! Когда он вернулся, как раз убили Кирова, и его вызывает инструктор
ленинградского обкома и спрашивает: дошло до нас…
— Ну, прям, гоголевский стиль!
— Дошло до нас, что вы в вашем музее даете приют разным махровым дворянам и
прочей контре. "Да какие это дворяне?!" — возражает Орбели. — "У них одно-два
поколения дворянства! Вот я — царского рода в одиннадцати поколениях!"
— Надо думать, они больше не встречались, — резюмировал Титомиров. Он же
рассказал следующую историю.
— Вы когда-нибудь видели вблизи эсэсовскую форму? (Все энергично закивали,
особенно я). Когда у нас снимали фильмы о немцах, актеры с большой неохотой
снимали после съемов эти доспехи, а чтобы наши люди не выглядели рядом с немцами
штатским мальчиками на побегушках, в 45-м году мы ввели свою униформу по типу
дореволюционной. А эсэсовскую форму разрабатывала в двадцатые годы
германо-американская дизайнфирма "Баухауз".
Какие-то размышления помещали рассказчику первым осушить "бокал", и оп
заколебался, припоминая следующую историю:
— Хотите такой анекдот: беседуют два еврея. Один говорит: "Дядя, я хочу жениться
на Розе" — "Зачем тебе Роза. Женись лучше на Сарре" — "Дядя, что ты?! Она старая
и кривоногая" — "А вот представь, женишься ты на Розе. Ты знаешь, какие у нас
дороги! Она переломает себе все ноги. Ты знаешь, какая у нас медицина! Ноги у
нее так и останутся кривыми. А так на всем готовом!"
Мы с Титомировым снова вышли в тамбур. Метрах в пятидесяти от железнодорожного
полотна в таежной чаще мелькал хвост черно-бурой лисы. Мысли Титомирова, видно,
шли в совсем другом русле, потому что через минут десять он сказал мне:
— Что это ты в последнее время пристаешь к Аллочке? Тебе, что, одной мало?
У меня язык отнялся. Пользуясь статусом моего двойника, я неизбежно становился
виноватым во всех его поступках.
— Ты эт, смотри, — продолжал Андрей, не дождавшись моего ответа, — а то ведь я
могу и на дуэль вызвать.
— Изволь, — наконец выдавил я, поскольку предчувствие говорило мне, что я
останусь жив и невредим.
— Стой, нам нужны секунданты, — он заглянул в купе и кивнул Малиновскому и
Борису, те вышли; в глубине купе наш бригадир что-то сказал, но что, мы не
слышали из-за грохота встречного состава.
— Я прошу вас, коллега, — обратился вполне официально Титомиров к Малиновскому,
когда поезда разминулись, — быть моим секундантом.
— А что? что произошло? — спросил Борис.
— Он смертельно оскорбил меня, — все это, сказанное Андреем, относилось ко мне.
— Чем же? — Борис все еще хотел обратить дело в шутку.
— Оставь… это тайна, если, конечно, он не выдаст.
— Как же вы это собираетесь провернуть? — поинтересовался Малиновский.
— При первой же возможности, а жертву свалить на самураев.
— Вот это и будет у нас единственная жертва в этом конфликте, а потом начнутся
международные осложнения — и целая война. Архипова и так критикуют за
мягкотелость внешней политики: янкам поблажки делаем, немцы уже скоро будут в
каждой семье…
— Ладно. Выбор оружия за тобой, — это опять мне.
— Я надеюсь, Борис будет моим секундантом, — (Борис подтвержающе кивнул). - — И
я в качестве оружия выбираю что-нибудь из холодного оружия.
(Должен заметить, что я весьма хорошо фехтую, а в детстве два года занимался в
фехтовальном клубе, году в 86-м.)
— Но нам не выдадут никакого холодного оружия… Разве что саперные лопатки
достать.
— Ладно. Тогда на пистолетах.
— А в чем дело? — все допытывался Борис.
Ему никто не ответил.
АВЕНТЮРА ВОСЕМНАДЦАТАЯ,
в которой я все делаю назло пацифистам.
Гром победы, раздавайся,
Веселися, храбрый росс!
Г.Р.Державин
Еще через двое суток поутру наш эшелон наконец дотащился до путейного тупика
Благовещенской станции. Слева от нас затих городок, сжавшийся между путями и
Зеей, впадающей в Амур. Накрапывал дождь. Так далеко на востоке я еще никогда не
бывал.
Под дождем, вскоре превратившимся в проливной, мы долго и трудоемко разгружали
наш багаж — заклепанные деревянные ящики, похожие на артиллерийские. Потом, даже
не помыв рук, мы втроем: я и оба Андрея, мокрые и грязные как сто чертей,
подкреплялись мясными консервами (Малиновский что-то иронизировал по доводу
сопок Маньчжурии). Потом мы все это загрузили в машины, загрузились сами и
поехали на запад — это я подсмотрел по карте нашего командира. В одном грузовике
с нами ехал тот самый Доберман-Пинскер, которого за "скандальность и
национальное самомнение" упекли в эту поездку, сулившую ему приступы ревматизма
и потерю двух месяцев научной работы. А дальше все дождь, дождь, дождь…
Через четыре часа очень неудобной езды мы приехали в огромный военный городок.
Как раз был тихий час, и пустые улицы и плацы трещали от струй дождя. В казармах
(нас поместили в большом двухэтажном корпусе, хотя все сортиры, кроме
офицерских, естественно, располагались во дворе — в темной и по щиколотку
залитой водой ложбине) проверили численность легионеров, а потом вместо нашей
парадной формы выдали повседневную: кальсоны, нижнюю рубаху, брезентовые штаны,
тренировочные брюки, свитер, френч болотного цвета без погонов и петлиц,
двубортный плащ, буденовку-богатырку с курсантским значком слева, каску, очень
похожую на немецкую, пару кирзовых сапог, пояс и смену постельного белья с
огромными расплывчатыми печатями интендантской службы в/ч N такой-то. Все это
барахло мы побросали кое-как на койки и побежали на плац.
Двести легионеров-студентов выстроились буквой П, большинство чесалось и
соскребало пропитанную потом грязь. Но тут пришел пожилой капитан, и все
выстроились по струнке.
— Здравствуйте, товарищи легионеры!
Мы, как и полагалось, ответили дружным ревом.
— Вы в составе студенческого легиона Ленинградского Государственного
Университета имени А.А.Жданова прибыли в распоряжение в/ч N… Дальневосточного
особого военного округа, — продолжал капитан. — В течении двух месяцев вы будете
проходить военную подготовку в нашей части наравне с рядовыми-срочниками.
Распорядок вашего пребывания будет сообщен вам позже, а сейчас вы поступаете в
распоряжение старшин.
Нас разделили на четыре группы по пятьдесят человек и развели в разные концы
необъятного плаца. Наш старшина —- усатый азовский немец — неприязненно оглядел
нас и сказал:
— Интеллигенция понаехала. Я ИЗ ВАС ВЫБЬЮ ВСЮ ЭТУ ЧУШЬ! Быть штатским — позор
для мужчины! Неужели вы на всю жизнь хотите остаться книжными червями,
академическими хлюпиками, чтобы все девки ушли от вас к бравым солдатам?! Кому
нужны ваши сгорбленные спины и закомпасированные мозги?! Почему не смеетесь,
балбесы?! Я сделаю из вас людей! Вы меня всю оставшуюся жизнь благословлять
будете! Военная служба — лучшее средство от рака и старости! — он сделал паузу и
резко окликнул крайнего студента. — Фамилия!
— Альтшулер, товарищ старшина.
— Скрипач-проходимец, — перевел с немецкого старшина. — Ну и фамилии! Это ж надо
такое придумать! Развели жидов! Выйти из строя!.. Живо! Это что на вас надето?!
Это френч, а не лапсердак! Я из вас пугало сделаю, Альтшулер! Чему вас там
учили?! Оденьтесь правильно! Получаете наряд…
— на мясокомбинат, — пошутил кто-то из строя.
— Кто это прорезался?! Выйти из строя!
Я — а это был я — вышел.
— Фамилия?!
— Легионер Тарнавский, товарищ старшина!
— Тоже еврей?
— Никак нет, товарищ старшина!
— Да сам вижу. Слава богу, единственный порядочный ариец в этой шараге.
Получаете наряд на кухню! Кто это там ржет?! Выйти из строя! Фамилия?!
— Легионер Малиновский, товарищ старшина!
— Всем посмотреть на него!
— Какая з…ца!
— Да вы не туда смотрите, олухи! Вот как надо носить обмундирование. Всем! Как
ваша фамилия, я запамятовал?!
