— Скорее, скорее, товарищи! — торопили их командиры и сами, обдирая пальцы о колючки, с корнями рвали все, что попадало им под руки, и охапками относили в сторону.
Рота Озерова вплотную примыкала к правому флангу москвичей. Быстро окопав свою пулеметную точку, Николай Чайка и Иван Озеров стали помогать соседям.
— А ну-ка, девочка, дай мне свою лопату, — сказал Озеров Катюше и, взяв из ее рук большую саперную лопату, словно плугом, стал бороздить ею землю. Он работал так усердно, что массивный черенок лопаты жалобно поскрипывал в его руках.
Степан Данилович не торопил людей. Они и так работали изо всех сил. У него от усталости тряслись коленки, а в спине ломило так, будто по ней били тяжелыми кувалдами. И все же он не выпускал лопаты из рук.
Как ни торопились люди преградить путь огню, он уже был рядом и обдавал бойцов своим жарким дыханием. Багровые языки пламени лизали ноги людей, дымились на их одежде, обжигали руки.
В это время среди бойцов появился комиссар. Сдернув со своих плеч плащ-палатку, он занес ее над головой.
— Плащ-палатками сбивайте пламя!.. — закричал он и сам, взмахивая плащ-палаткой, стал тушить наступавший на бойцов огонь. Его примеру последовали остальные.
Люди, увлекшись борьбой с огнем, не заметили появления гитлеровской пехоты. Прикрываясь естественной дымовой завесой, фашисты без единого выстрела двигались по почерневшему полю.
— Смотри, Антоныч… — незаметно толкнув в бок комиссара, сказал Степан Данилович.
Воронов, опустив плащ-палатку, вытер рукавом шинели пот с лица и посмотрел в ту сторону, куда указывал Пастухов. Сквозь рассеиваемый ветром дым он увидел силуэты приближающихся немецких солдат.
— К бою! — скомандовал Иван Антонович.
Бойцы бросились к оружию и открыли огонь по гитлеровцам. Чайка, зло прищурив глаза, бил из пулемета короткими очередями. Стрелял только тогда, когда в дыму видел мелькающие фигуры немецких автоматчиков. Было жарко. Вокруг него ползали огненные змейки, слизывая с поверхности земли остатки примятой травы. Николай стрелял из пулемета и не чувствовал, что подстилка, на которой он лежал в окопе, уже начала тлеть, а вместе с ней тлела и его шинель. Все его внимание было приковано к прицельной рамке пулемета, сквозь прорезь которой он видел ненавистных ему гитлеровцев.
— Горишь, Коля! — крикнул Озеров своему другу, совсем не замечая, что левая пола его шинели, откинутая в сторону, давно уже сгорела. — Передвинься на мое место.
— Ладно, смени диск, — пробурчал Чайка и, приподнявшись немного, выгреб из-под себя тлеющие пучки травы и снова припал к пулемету.
Стрелял и Воронов, Он старательно целился из автомата. Стреляя, с горечью думал о том, что хотя и твердо держится их полк и вся армия, а все-таки верх берут пока что враги.
16
К вечеру, когда уже начало смеркаться, полк оставил свои позиции и, сбив слабый вражеский заслон, стал отходить на Сосновку. На людей страшно было смотреть. Измученные многодневными боями, голодные, в обгорелой одежде, с черными от гари лицами, с кровавыми повязками, бойцы угрюмо шагали по проселочной дороге.
Через полчаса полк вступил в Сосновку. Подразделения шли посредине улицы, а Воронов, Асланов и Кожин — слева, вдоль заборов. Хмурый и злой Кожин шагал рядом с Вороновым и думал невеселую думу. А из некоторых окон домов, из-за заборов в спину ему и его товарищам смотрели грустные укоряющие глаза…
— И чего нас черт понес через это село? — глядя по сторонам, возмущался Кожин.
— А чем тебе не нравится этот путь? — спросил Воронов, делая вид, будто он не понимает, почему недоволен командир.
— Чем?.. Ты взгляни в их лица.
— Смотрят так, будто мы их должники вечные. Как на дезертиров смотрят. Честное слово! — горячился Асланов.
Так они дошли почти до середины села. Возле большого дома, с резными наличниками на окнах и окрашенными в голубой цвет ставнями, Кожин увидел девушку в белом свитере. В ее добрых, широко раскрытых глазах было, скорее, сочувствие, чем укор. Она понимала, что эти командиры и бойцы, проходящие сейчас по ее селу, сражались с врагом до последней возможности, сделали все, что могли.
Кожину страшно хотелось пить.
— У вас есть вода, девушка? — обратился к ней Александр.
— Есть, как же…
— Дайте попить. А то все во рту пересохло.
— Я сейчас… сейчас принесу, — ответила девушка и скрылась за калиткой. Через минуту она уже снова была на улице. Зачерпнув из ведра полную кружку воды, сказала: — Пейте, пожалуйста…
Александр потянулся рукой к кружке. Но в это время позади них раздался чей-то властный голос:
— А ну-ка стой, Нюша!
Кожин обернулся. От ворот соседнего двора быстрым, твердым шагом шла к ним высокая, темнолицая женщина лет сорока пяти. Она была в больших мужских сапогах и теплом сером платке.
Подойдя к Нюше, она вырвала из ее рук кружку, ведро и всю воду выплеснула на землю.
— Не дам. Нет у нас воды для них! — сказала она и с гневом посмотрела на Кожина.
— Вы что, тетя Даша?.. Разве можно отказывать им в кружке воды? Это же не по совести… — краснея, сказала Нюша.
— Не дело делаешь, Дарья, — произнес худощавый дед с большой суковатой палкой в руках. — Они животы кладут за нас, а мы им кружку воды жалеем.
— «Не по совести»? «Не дело делаю»? — набросилась на них женщина. — А они по совести с нами поступают?.. На кого они оставляют нас? Вот шестилетнего Андрюшку моего, — показала она на мальчика, прижавшегося к забору и во все глаза смотревшего на военных. — Или, скажем, тебя с больной матерью, от которой ты и шагу сделать не можешь! На кого они оставляют всех нас? Чтобы враги издевались над нами? Мучили и убивали? Так, что ли?
Кожин был потрясен. Суровые слова этой женщины острой болью отдались в сердце. И с этим ничего нельзя было поделать. Никакими словами невозможно было оправдаться перед этой женщиной. Разве можно было объяснить ей, что там, позади, у автострады и на выгоревшем лугу, его батальон держался целых семь дней, что на том клочке советской земли остались лежать сотни его товарищей… Что и у них были дети, отцы, матери, любимые девушки… Женщина не поняла бы этих слов. Она думала только о том, что та армия, которая должна была отстоять ее деревню, дом, семью, уходит и оставляет ее детей беззащитными. Только об этом думала она сейчас, только это волновало ее.
Уткнув взор в землю, Александр молчал. Не проронил ни слова и Воронов. Только Асланов не мог вынести такой незаслуженной обиды. Бледный, злой, разъяренный, Вартан выступил вперед и сказал запальчиво:
— Я очень люблю свою мать, гражданка. Очень. Но если бы она поступила вот так же, как вы, я убил бы ее. Своими руками убил. Такое… такого не было с тех пор, как стоит земля. Не было! Это Асланов вам говорит. Кто может поверить, что русская женщина не дала глоток воды русскому, советскому воину? — волнуясь, с трудом выговорил командир батареи. А потом все-таки не сдержался, резко бросил ей в лицо: — Плачешь, что оставляем тебя с сыном?.. А почему не эвакуировалась? Фашистов ждешь?.. — Асланов понимал, что говорит не то, что следует, но уже не мог остановиться. — Для них бережешь холодную воду, молоко, продукты?
— Прекрати, Асланов! — приказал Воронов. — Как я могу прекратить, если она…
— Ладно, Вартан, хватит, — сказал Кожин и обернулся к плачущей Нюше: — Спасибо тебе, девушка. Огромное спасибо… — И, круто повернувшись, зашагал к восточной окраине села.
— Э-эх, люди!.. — выдохнул Асланов и последовал за командиром.
Воронов постоял еще немного и пошел за своими друзьями. Но вскоре его догнала Нюша. Вытирая слезы, она сказала:
— Вы не обижайтесь на тетю Дашу. Она хорошая, добрая. Только… горе у нее большое. Похоронную получила на мужа, вот и ожесточилась. А так она совсем, совсем другая. И остались мы в селе по необходимости. У меня мать прикована к постели, а она колхозное добро бережет. Все зерно зарыла, чтобы фашистам не досталось, и инвентарь тоже. Многие уехали из села, а какие в леса вместе с партизанами подались. В селе совсем мало осталось людей.
— Я понимаю, Нюша. Понимаю… Ты не волнуйся. Иди. Спасибо тебе.
Уже за околицей Воронов догнал Кожина. Когда Иван Антонович поравнялся с ним, тот обернулся и злыми глазами посмотрел на него:
— Ну что, комиссар?.. Слыхал? Видел, как некоторые встречают нас?
— Ты путаешь. Не встречают, а провожают. Провожают тех, которые не отстояли этот клочок земли, это село, не сумели защитить этих людей от врага.
— «Защитить». А может, она ждет не дождется фашистов. От такой стервы всего можно ожидать.
— Правильно, командир. Такая ведьма на все способна!.. — поддержал Кожина Вартан.
— Глупости. Ни черта вы не поняли! — разозлился Воронов.
— Я не понял? — с обидой спросил Александр.
