Королева поцеловала туфлю Папы и встала рядом с Анной, взяв ее за руку. Ладонь Шарлотты была мокра от слез. Пий Второй, оборотившись к Лоренцо, перешел к подробностям. Каждый кардинал даст по одной лошади. Кондотьер пусть выделит для охраны владычицы Кипра пятьдесят всадников. Сиена снабдит королеву и ее свиту провиантом, та же обязанность возлагается на Флоренцию, Болонью и другие провинции – вплоть до пересечения Шарлоттой границы Савойи.
Королева доверчиво склонила голову Анне на плечо. Щеки Шарлотты пылали, нос слегка припух. Баронесса погладила ее по вьющимся волосам, остро и больно напоминавшим кудри Лукреции. Глаза наполнились слезами.
– Не хотите ли вы сопровождать меня в Рокка-ди-Тентенано? – спросила королева. – Я отправляюсь туда завтра, чтобы поклониться святой Екатерине. Она ведь провела там целое лето перед тем, как отправиться вслед за Григорием XI в Рим, не так ли? Как хорошо, что нынешний Папа канонизировал ee!
– Сочту за честь состоять при вас, Ваше Величество. Но не стишком ли вы утомились, так долго пребывая в пути?
– Было бы постыдно, оказавшись в долине Орсия, не побывать в Рокка-ди-Тентенано, – ответила королева.
Анна повела ее в опочивальню. Идя по длинному коридору дворца, Шарлотта вздохнула:
– Меня предали все, даже муж. Савойский дом пальцем не пошевелил, чтобы помочь Кипру. Его Святейшество проявил мягкость, говоря о моей родне.
На площади шли торжества в честь приезда Шарлотты, но она так устала, что отказалась принять в них участие. В единственном оставшемся у нее платье королева рухнула на постель и мгновенно уснула, не обращая внимания на доносящиеся с улицы звуки флейт и пение трубадуров. Камеристка раздевала ее уже спящую.
Анна смотрела на королеву и думала: интересно, что ей снится? Наверное, владыки, даже если они женщины, видят иные сны, чем подданные. К ним приходят сновидения не о любви и нежности, а о битвах, движении войск, кораблях, груженных провиантом и оружием, о троне, о политических интригах, о гибели в сражении, о победе – то, что снилось Лоренцо, когда он еще не боялся темноты.
Шарлотта – женщина-воин. Воин-мужчина Лоренцо не может остаться к такой равнодушен. Не попытается ли он воспользоваться сложными обстоятельствами, в которых оказалась королева, потерявшая престол? Придет ночью, предложит вина, очарует силой и надежностью. Он именно тот, кто нужен сейчас Шарлотте, полководец Папы Римского.
А Папа, как на самом деле отнесся он к венценосной просительнице? Баронессе мучительно захотелось узнать, какое впечатление на Пия Второго и его кондотьера произвела встреча с королевой, для самой Анны оказавшаяся скорее благодатной, ослабившая ощущение безнадежного одиночества.
Вместо того чтобы улечься в постель, она пошла обратно в оружейный зал. И не только в досужем любопытстве дело: необходимо спокойно обсудить с Его Святейшеством будущее. Да, улиточной слизи больше нет, но есть растение, которое произрастает на земле, богатой алунитом, оно известно Анне. Она могла бы, если ей дадут для этого людей, попытаться отыскать тот самый цветок и таким образом обнаружить залежи квасцового камня. Внутренний голос подсказывает: поиски надо начинать с побережья.
Репетируя важный разговор, Анна незамеченной вошла в оружейный зал, встала у дверей и навострила слух. Лоренцо разглагольствовал о влиянии звезд на ход событий. Эта материя никогда не занимала Папу Римского. Прервав собеседника, он повел речь о человеческой природе.
– Человек изначально порочен, ибо его желания куда обширней возможностей. Но вожделения необоримы, – именно поэтому люди ненадежны, алчны, легкомысленны, подлый способны творить добро лишь по принуждению. Смерть отца человек забывает быстрей, чем потерю отцовского наследства.
– Она красива. Ты был прав, – невпопад сказал Лоренцо.
– Королева?
– Красивее, чем можно было себе представить, – не отвечая на вопрос, продолжил барон.
– И весьма умна, – добавил Пий Второй.
Анна была вне их доверительных отношений. Не глава Церкви и предводитель его войска, а двое давних приятелей, обсуждающих понравившуюся обоим женщину. Может быть, даже соперники, говорящие на «ты». Пий Второй приподнял бокал вина:
– Женщины сатанински привлекательны, именно что сатанински.
Лоренцо бросил удивленный взгляд:
– Раньше ты так не думал.
– Я стал старше. Старость и страсть плохо рифмуются. Не стоит мечтать о невозможном. Женщина – это по преимуществу тело, а не душа.
– Надо ли понимать так, что твои слова о человеческой природе в большей мере относились к женской сущности?
– Веришь ли ты в верность женщины?
– А ты – в мою? – с явным интересом спросил Лоренцо.
– Твоей мы узнаем цену перед лицом янычар с выгнутыми саблями. В один прекрасный день жизнь покажет, дорого ли стоит присяга.
Анна подошла поближе.
– Ваше Святейшество, неужели и во мне вы видите нечто сатанинское?
– Подумай сама. Ты – та, которая убила мою мечту.
– Что вы имеете в виду?
– Пурпур иссяк. Он мне нужен, а ты говоришь: его нет и не будет. Почему? Потому что женщина, нарушив клятву, исчерпала источник драгоценной краски, которой должно было хватить по крайней мере до того дня, когда, празднуя победу над султаном Махмудом, в пурпурной мантии я встану на Кагагголийском холме и назову себя Pontifex maximus!
Голос его звучал сухо и холодно, совсем не так, как в былые времена.
Услышав, что запас пурпура окончился, Лоренцо бросил на Анну горький взгляд и отвел глаза.
– Ваше Святейшество, – попыталась возразить Анна, – вы можете прибегнуть к услугам Козимо Медичи.
– Не могу. В его красильнях пользуются растительной краской, а для этого, как прекрасно тебе известно, требуются турецкие квасцы, алунит. Медичи покупают камень у султана, обогащая тем самым казну Махмуда. Каждый год – на триста тысяч дукатов. Я в этом грабеже участвовать не желаю. Ничего турецкого мне не надо – кроме Константинополя.
Анна поняла, что Папа Римский раздосадован несказанно. От страха язык, казалось, прилип к гортани, и она не произнесла приготовленных слов о том, что могла бы отыскать алунит на итальянской земле. Его правда: она – клятвопреступница. Грудь святой Агаты, собственная ночная сорочка – вот на что ушел пурпур, обетованный Ватикану. Анна почувствовала себя кругом виноватой. Казалось, Пий Второй ощутил ее раскаяние. Подчеркнуто обратившись к Лоренцо, словно никакой красильщицы в зале не было, он задумчиво произнес:
– Отныне одеяние кардиналов будет окрашиваться кармином. Пурпурные мантии предназначаются лишь для дней поста, начала адвента[26] и собрания конклава. Постоянно носить окрашенные пурпуром одежды имеет право только Папа Римский.
В оружейном зале нависла тишина. Ее прервал Пий Второй, вновь обращаясь к одному Лоренцо:
– Я видел злосчастную картину твоей жены.
Лоренцо покраснел, бросил пронзительный взгляд на Анну: я же, мол, тебе говорил, и быстро отвел глаза.
– Меня обеспокоило сообщение о том, что соски великомученицы на этом изображении изменили свой первоначальный цвет и, сделавшись непристойно красными, стали возбуждать в зрителях мысли самого богохульственного толка. Я не хотел верить, но пришлось убедиться.
Папа Римский не смотрел на Анну, попросту не замечал ее, словно она для него перестала существовать. Какие там Эней и Дидона! Он пристально глядел на Лоренцо, словно тот был виноват во всем: и в пропаже пурпура, и в создании опасной картины.
– Ты слишком часто видишься с женщиной, преступившей границы истинной веры, – произнес Пий Второй и с внезапным стоном ухватился за пронзенную острой судорогой правую ногу. Эти боли периодически мучили его со времени паломничества в Англию совершенного босиком. Они сживут меня со света, не раз говаривал Папа Римский.
– Ваше Святейшество… – начала было Анна.
Он раздраженно махнул рукой и, пересилив приступ, сказал:
– Я думал, ближе Савойи ведьмы не водятся, но, кажется, без того не обошлось и в моем родном городе.
– Не намекаете ли вы, что моя жена – ведьма? – резко спросил Лоренцо.
– Прими это за шутку, – изменил тон Пий Второй.
– Слава Богу, что нас не слышат посторонние, – с готовностью улыбнулся барон, – от таких шуток явственно попахивает гарью.
– Вернемся к присяге, которую ты дал сегодня. Если я действительно обвиню твою жену в ведьмовстве, останется ли клятва в силе?
– Не кажется ли вам, что шутки зашли слишком далеко?
– Я не щучу, – решительно отметая игривость в сторону, произнес Папа. – Ты принес присягу мне, но еще раньше поклялся перед Всевышним хранить и защищать свою жену. Как ты поступишь, если один из обетов станет противоречить другому?
Блуждающий взгляд поставленного в тупик Лоренцо перебегал с Пия Второго на Анну. Наконец, собравшись с духом, кондотьер сказал:
