Эти твари безмозглые.
Солнце заходило за горизонт, а солдаты забаррикадировались в форте. Где-то под снегом примерзало к земле тело растерзанного интенданта. Жил своей жизнью госпиталь, нервно принимались за ужин солдаты. Кан сидел в кабинете и вертел в руках печати, уставившись в потолок. Никто не выпускал из рук оружия.
Спустя час раздался треск: что-то навалилось на частокол с северной стороны и заревело. Во мраке этому кличу вторили другие голоса, и нечто пришло в движение, хватая колья и пытаясь забраться на них.
– Рано… Неужели рядом разлом открылся? Небо, сохрани нас… – пробормотал один из офицеров.
– Дожили как-то до этой ночи – доживём и до следующей, – буркнул Лян, но и ему было не по себе.
Вой усиливался. Что-то хлюпало, взбираясь на колья и нанизываясь на них, хрипело и рычало уже и с южной стороны, и с восточной. Кан вздохнул. Ребёнком ему всё было интересно, сейчас же смотреть не хотелось, но приходилось. Из окна он видел, как в кромешной тьме одиноко горели оставленные на стенах факелы, и в их слабом отсвете клубились тени. Скрежет и рёв становились всё громче, пока вдруг не мелькнула нечеловеческая фигура, которая в прыжке попыталась добраться до стены, но рухнула на колья, видимо, за предшественником. За ней последовала ещё одна, и ещё, словно эти твари не ощущали боли. Хотя… Демоны отца при Канрё шли, сгорая на солнце заживо. Может, они и впрямь ничего не чувствуют, кроме голода?
Тени взбирались на стены, подтягиваясь, цепляясь когтями за себя и соседей, хищно скользя вперёд, будто пытаясь обогнать друг друга. Прямо на глазах у Кана из темноты вырастали зубы, множились глаза, сверкали когти; чернильная мгла стекала во двор, разделяясь и собираясь во что-то чудовищное. Твари словно повторяли за их миром, но рвано и неверно, выламывая кости, обнажая морды, которые походили то на человеческие лица, то на звериные пасти. Ноги с треском ломались, превращаясь в лапы, а затем обратно; вой переходил в хохот, и всё это месиво ползло к стенам форта, не обращая внимания ни на что.
Кан вцепился в подоконник, пытаясь унять стук сердца. Это не Канрё, он уверен, что всё сработает, – всегда же работало. Кан не мог оторвать взгляда от затопившей двор тьмы, клубившейся у дверей. Когти полоснули по воротам и вдруг ударились о невидимую преграду. За ударом тут же последовал следующий, хохот вновь обернулся воем, и орда плотно окружила форт, пытаясь пробить барьер или вскарабкаться по нему.
– Господин Цинь? – Лян зашёл в кабинет, не поднимая глаз на окно, над которым висела печать.
– У вас так… всегда, Лян?
– Нет. Их слишком много. Видимо, разлом рядом.
Лян помолчал и добавил:
– Вовремя вы к нам, господин Цинь… вряд ли бы мы отбились.
– Подожди до утра, – нервно усмехнулся Кан. – Хорошо, что лошади им не интересны. В вашей деревне привыкли же как-то справляться, да, Лян?
– Я потерял в шествиях двух братьев, мать и трёх сестёр. Но мой дядя долго жил в столице и говорил, что в трущобах не лучше. – Лян пожал плечами. – Насколько я знаю, ваш отец защищает только Запретный город и прилегающие кварталы.
– Да. – Кан посерел лицом. – А жрец Линьцана?
– Он другой. Не разбрасывается жизнями людей, в отличие от придворного шэнми. Уж простите за прямоту, господин Цинь. Если разлом рядом, то скоро мы его увидим: Лин не допустит такой грязи на земле своего народа.
Кан нахмурился, вспомнив о мальчишке, который скрывался где-то в бедняцком квартале Лояна.
Дэмин выглядел умным. Должен выжить.
16. Философы
Рис, который Дэмин выменял на последние подарки Кана, заканчивался, а работы почти не было – слишком много карманников жило в трущобах: таких же грязных оборванцев, как он, готовых убить, если зайдёшь на их территорию. Дэмин считал, отмеряя крошечную порцию: остатков риса ему должно хватить ещё на два дня. Может, стоит сходить к старшим и упросить их разрешить ему поработать в другом месте? Правда, тогда они заберут большую долю и смекнут, что так можно делать постоянно. Дни перед Ночным шествием, как и после, всегда были пустыми: слишком внимательными становились люди, да и не выходили никуда. Плохо.
Вздохнув, Дэмин достал неприкосновенный запас мяса, решив обменять его. Чего доброго, ещё сожрут этой ночью менялу на углу, тогда у его соседа Дэмин в два раза меньше получит. Голод скрутил его, пальцы на секунду дрогнули, но он отдёрнул руку от мяса.
Хао байчи. Именно им и был Цинь Кан в глазах Дэмина – добрым идиотом. Только доверять ему он всё равно не спешил. Меняла рис не отравит, а вот этот выскочка… Сегодня он добрый и подкармливает, а завтра проснётся в дурном настроении, наденет бэйцзы[9] с клановым гербом наизнанку и подмешает что-то в еду. Нашёл дурака. Пускай другие умирают.
Дэмин завернул в тряпку бесценное мясо, спрятал свёрток за пазухой и вышел из клетушки, которую считал своим домом. Раздобыть бы ещё где-нибудь одеяло – скоро совсем похолодает…
Стоило добраться до нужного места, как Дэмин замер на секунду и отошёл в тень. Около лавки стояли несколько монахов и оживлённо беседовали с торговцем. Этого ещё не хватало! Он не собирался подпускать к себе кого бы то ни было, когда нёс еду на размен.
Пойти к другому? Остаться здесь? Дэмин решил подождать и послушать, надеясь, что гости скоро отправятся восвояси.
– Смерть означает лишь то, что дух оторвётся от бренной своей оболочки и вернётся к истокам, – мягко говорил один из монахов. Или обманщиков? Дэмин быстро оглядел их одежду, мешковатую, будто бы снятую с чужого плеча, без эмблем или опознавательных знаков. Он плохо разбирался в видах нахлебников, кормившихся за счёт суеверных крестьян, пустого трёпа и чужих подачек. – И каждый должен стремиться к единению с миром на своём жизненном пути. Всевидящее Солнце очистит бессмертную душу и вернёт к Шести небесным дворцам, восстановив гармонию.
Всё-таки обманщики. Дэмин закатил глаза. Даже он знал, что настоящие монахи сидели в храме и вслепую разрисовывали тушью намоленные бумажки, а эти шарлатаны только мутили умы людей – и делали это, насколько он мог судить, прескверно.
Меняла со скептическим выражением лица жевал хлебную горбушку, опираясь на разноцветный переносной прилавок, и куда больше беспокоился о руках, то и дело тянущихся к товару.
– Недеяние есть благо. Путь учит нас, как следовать миропорядку, а не сиюминутным человеческим желаниям, и ведёт к воссоединению с Небом.
Дэмину категорически не нравилось разгуливать с запасом еды в руках, но это представление становилось даже интересным. В последний раз, когда он видел таких же мошенников с просветлёнными лицами, они не оправдывали своё безделье волей небес, зато рассказывали удивительные сказки. Он был маленьким,
