животных. Каждую ночь демоны выходили на охоту, и она казалась даже честной: они не отнимали вещи, не били и не угрожали просто так. В их поведении была успокаивающая логика, и единственное, что действительно злило Дэмина, – это то, что он не мог взять их под контроль.
17. Переговоры
Тао снился дракон, но это был не Юнсан.
Громовой змей взмывал он над Сорааном; искры извергались из его огромной пасти и разлетались, рассеиваясь по небу и оседая на нём белыми звёздами. В глазах дракона плескался свет, испепеляющий и яркий – приходилось щуриться, глядя на существо, сотканное из стихии, величественное и пугающее даже дэва. В чистом небе полыхали клинки молний; земля под ногами Тао стонала и вздымалась, наседая на стены города, а где-то вдалеке ревело море. Циян бунтовал, по велению неизвестного дракона пытаясь отторгнуть от себя чужаков: Тао никогда не видел чего-то столь разрушительного и завораживающего одновременно. Тяжёлая когтистая лапа вцепилась в стену, собираясь смять её…
Но стена о ж и л а. Камень просел под когтями, выгнулся, меняясь на глазах Тао и становясь мягким, а затем и вовсе распался на что-то дышащее, пульсирующее, обволакивающее лапу, точно щупальца, и затягивающее внутрь. Серый камень обернулся в алые вены, на нём вспухли белые жилы, открылись глаза, проросли зубы, тут же цепляясь за чешую. Дракон взревел и попытался вырвать лапу, а в следующее мгновение то, что Тао принимал за дерево или дворец в центре города, – зашевелилось. Пространство дрогнуло и вскрылось разломом, из которого Тень скользнула наружу, вцепившись в морду дракона.
– Я же говорил тебе, Юань, это моё место.
Он знал этот голос. Тао попятился, потому что рык совершенно точно принадлежал Заану. Тень даже не собиралась принимать конкретную форму, она кружила вокруг дракона, срывая с него чешую, оплетая своими щупальцами и вбивая мордой в стену, прямо в это живое месиво. Чем сильнее существо пыталось вырваться, тем больше увязало: вот уже и вторую лапу поглотило нечто, из которого на самом деле состоял этот проклятый город.
Тень хохотала.
– Твоя проблема в том, что ты даже не дождался своих сыновей. Так хотел уничтожить всё сам. Ох уж этот жестокий свет Неба…
Тень скользнула вокруг огромной морды дракона, тугими кольцами сомкнувшись на его шее. Хрустнули позвонки. Свернув голову существу, Тень проникла в его глаза и заползла внутрь. Земля осела, молнии исчезли, а ветер улёгся. Стало темно и холодно.
– Может, Юнсан не будет столь глупым лун-ваном, а, Юань? – шелестела Тень. – Ты много на себя взял. Тебе пора на покой.
Тень вырвала из пасти дракона огромную жемчужину и сбросила уже разлагающиеся останки вниз, ко рву. Мир дрогнул, точно время ускользало вперёд. От колоссального тела остался лишь скелет, переброшенный через ров, точно мост.
И Тао вдруг понял, что уже шёл по этому мосту.
Он проснулся с криком, невольно сжав метлу и не сразу понимая, где находится. Крылья забились, но Тао не мог взлететь, только отскочить в угол, нервно оглядываясь. Вслед за испугом пришла боль, обнявшая виски огненным кольцом, и Тао застонал. Его мутило, кружилась голова, но вокруг не было ни странного дракона, ни страшной Тени, ни той живой погани из камня.
– Плохой сон?
Из другого угла комнаты, играясь с каким-то омерзительным многоногим насекомым, на него смотрела Первая. Её рыжие волосы окончательно спутались, а глаза горели в темноте, точно у кошки. Икнув, Тао замотал головой. Это был совершенно лишний жест, вызвавший новый виток острой боли.
– Так… Приснилась старая история. И голова раскалывается.
– Кувшин пустой валяется. Наверное, у тебя похмелье.
– По… что?
– У людей всегда болит голова, когда они пьют много вина. – Первая вдруг как-то незаметно оказалась перед ним, положила когтистые пальцы ему на колени и требовательно заглянула в глаза. Тао невольно вздрогнул. – Какие они, сны?
– Эм… Разные. Иногда яркие, иногда страшные. И наоборот. Отец говорил, что во сне душа отдыхает, вот и фантазирует всякое. А у вас…
– Нет души, да. – Первая посадила на плечо Тао многоножку и покачала головой. – У нас есть Тень. Это одна душа на всех, дэв.
– Неправда!
– Правда.
– Тень не перерождается, Тень извращает. Ваша Бездна – это просто… просто…
– Ну? – Первая выглядела серьёзной, но её выдавали ехидно приподнятые уголки рта.
– Ошибка! – Кричать тоже было невероятно плохой идеей. Тао стиснул зубы и стал оглядываться: есть ли где-то рядом кувшин с водой?
– Слова Юнсана. А он повторяет Юаня. А Юань уже ничего не повторит. – Первая хихикнула, встала, отряхнула шаровары и, пританцовывая, закружилась по дому Цена. – Не цените речь, пташки. Вот и городите всякое, придумываете, изворачиваетесь, а потом голова болит. Зато чешуя яркая, крылья пушистые, глаза слепые, а уши глухие. Смешно.
– Я тебя совсем не понимаю.
– Вот и я о том же. Не это искал? – Первая ткнула пальцем в один из кувшинов, и Тао, кое-как встав в полумраке, подобрался к нему, чтобы жадно сделать глоток…. и тут же выплюнуть всё на пол.
– Вино! Фу! Ты… Да ты!..
– Клин клином, – хихикнула Первая, наблюдая за Тао. – Знаешь же, как дрова рубят? Застрянет клинышек, не расколет полено, – так только другим и выбивают. Вот и вас так же.
– Где вода, небо милостивое? – взмолился совсем обезумевший Тао.
– В речке. Хочешь пройтись? – Первая моргнула и хмыкнула. – А я-то хотела рассказать тебе, какой ты полезный клинышек.
– Пить… Прошу тебя. Пойдём. – Тао мрачно наматывал цепь на руку. – Не рассказывай мне новых тайн, пожалуйста.
– Так это даже не тайны, глупенький, это истины для щенков. Ладно, братья говорят, что ты помрёшь от жажды. Опять они заняты, а мне следить.
– Тебя Цен послал?
– Нет. Но у них свои дела, а ты смешной. Или хочешь гулять один?
– А можно?
– Да кто же запрещает? – Первая пожала плечами. – Сораан большой.
– И ты отстанешь?
– Нет. Пока ты смешной.
– Небо…
Из дома он выбрался с опаской, расчихавшись от пыли и впервые радуясь полумраку Сораана – от света голова раскалывалась бы ещё больше. «Клинышки» Иды, – или как она там говорила про полено? – совершенно не помогли: жажда мучала Тао. А Первая шла за ним, кружась на ходу и мурлыкая что-то под нос.
Она сумасшедшая, наверное, если действительно Первая. Это же сколько ей лет?
– Первая, а ты… Знала Юнсана маленьким?
– Недолго. – Первая подцепила коготками фонарик. – Смешной был. Знаешь, вы любите это… Как же Цен говорил? А! Обречённость, вот! Река направо.
– Спасибо. С чего это ему быть обречённым?
– Ну как же. Старший сын большого и опасного папы. Такая глупость – эта ваша жертвенность. Обязательно нужно свернуть себе шею, чтобы на твоё место встал кто-то другой, юный и готовый тянуть бремя выдуманных обязанностей, а затем вновь умереть. Круг за кругом. Людей ещё этому учите. Мне кажется, всё потому, что вы знаете о том, что
