Он ушел, не медля здесь больше.
За дверью дома Микя, плача, упала к его ногам и просила его принять от нее то, что муж ее у него так позорно выманил. Но он отстранил ее со словами:
— Уйди от меня, женщина, и кайся вместе с твоим мужем. Обо мне позаботится Отец Небесный.
Уходя и пробираясь среди народа, он слышал, как говорили, указывая на него:
— Вот тот, что погубил Натю и ее дитя!
Он кротко смотрел на говорившего и спрашивал:
— Кто призван судить, кроме Господа? Не осуждайте невинного, друзья мои!
Любопытство и удивление перед таким странным поведением сделали то, что народ бежал за ним, одни с насмешками и бранью, другие — проникнутые невольным уважением.
Долговязый Маттисен, глядя на все это, ударил тестя по плечу и сказал, указывая на Петера Блуста:
— Вот настоящий апостол, так как он оставил все свое имущество и ушел искать Царствия Божия, и вот, как видишь ты меня, старый язычник, я сделаю то же и последую за ним.
— Вы себе много позволяете с отцом вашей жены, — проговорил с гневом Стратнер из Гельдерна.
Маттисен презрительно засмеялся и сказал:
— Виновата ли грязная раковина в том, что в ней помещается прекрасная жемчужина? Должен ли я благодарить соломинку за то, что на ней возрастает пшеница сам-шестьдесят?
— Ах ты, Боже мой, опять он принялся сравнивать все с мукой, из которой печет хлеб! — проговорил Стратнер со вздохом, закрывая уши руками.
Но Маттисен отнял его руки и сказал спокойно и решительно:
— Ты напрасно старался направить и меня по своему пути, старый ростовщик. Господь просветил меня, и я продал все, что имел, и оставил ремесло. Вчера я покончил со всем этим, а сегодня ухожу учиться Святому Евангелию и распространять это учение на земле.
— О, святые угодники, помогите! — воскликнул Стратнер в ужасе. — Правда ли это, дочь моя?
— Он так сказал — ответила она гладя на мужа блуждающими глазами.
Стратнер стоял, как окаменелый, и едва мог проговорить:
— Дитя мое, дитя, что случилось с тобой!
— Господь, Отец наш Небесный, просветил нас после долгой ночи невежества и мрака, — ответил Маттисен. — Как Саула; отвратил Он нас от зла, чтобы исцелить нас. Мы идем искать Новый Иерусалим, идем воздвигнуть его. Да, мы прощаемся с тобой и твоим богатством, старый мытарь и грешник.
— Прости ты, кого я должна звать отцом на земле! — сказала в свою очередь Дивара. — Да просветит и тебя также Отец Небесный.
— Но прежде, чем мы уйдем отсюда, — проговорил Маттисен, — я чувствую в душе желание познакомиться с Яном Бокельсоном, о котором здесь, в Лейдене, и далеко за пределами его так много говорят неверующие Это его дом. Пойдем. Дивара, к нему.
Стратнер бросился вперед, стараясь удержать их и умоляя.
— Не входите в этот дом. Это вертеп, в который не должны ступать честные люди. В этом доме живут раздор и стыд.
— Тем лучше, старый язычник. Сын Божий охотно посещал такие места, ибо где грех, там и раскаяние, когда наступит час.
— Дивара, дитя мое, мое милое дитя! Ты в ослеплении порываешь все узы крови. Дивара, услышь меня! Не следуй за мужем по крайней мере в этот вертеп.
— Он господин мой, — ответила кротко Дивара.
— Стратнер, не сдерживая более своей ярости, с проклятием отвернулся от дочери и быстро удалился.
Маттисен и Дивара вошли в дом, покрытый дурной славой.
Они нашли Микю с распущенными волосами, на руках Ринальда и Ротгера.
— Помогите! — кричала она. — Спасите! Он убьет меня, он поклялся убить меня, чтобы увенчать этим все свои преступления.
В то же время предстал перед ней супруг, в легком дорожном платье, с широкой шляпой на плече и с палкой в руке, между тем как под мышкой он держал Библию.
Микя закрыла лицо. Дивара с трудом узнала черты некогда любимого ею мальчика, ученика отца, и ее глаза оставались прикованными к его лицу. Его черты оставались серьезны и строги, — в них не было ни следа безумства или гнева. Но голос его строго звучал, когда он заговорил с женой.
— Не бойся, жена! — сказал он. — Я не ищу смерти. Еще твой час не наступил. Но ты опять усомнилась во мне. Ты поверила дерзкой клевете ложного пророка и змеиным речам неверующих, а потому я отрекаюсь от тебя, уходя отсюда добровольно в изгнание. Видишь ли этот плащ на мне, видишь ли этот посох?… То и другое я принес с собой в дом твой, и только это я беру, уходя отсюда. Смирение будет моей опорой, пока не исполнится пророчество, пока Господь не вложит меча в мои руки… Будь это теперь — ты искупила бы твою вину, но… Смирение — посох мой. Исправься ты; а мне, своему недостойному сыну, укажет путь Отец Небесный.
Маттисен быстро подошел к нему и, с минуту пристально глядя на него, сказал:
— Ты будешь орудием Господней воли: дай мне братский поцелуй.
— Я давно уже знаю тебя, по духу знаю тебя, — ответил Ян, благословляя его. — Приветствую тебя, брат Маттисен!
— Благослови также жену мою. Иоанн!
И Маттисен указал на Дивару, опустившуюся на колени у ног Яна.
— Дивара! — воскликнул Ян, пораженный изумлением. — Если благословение грешника может принести благодать, прими его, Дивара.
Микя, в слезах изливая беспокойство и сомнения, выбежала за дверь. Ротгер толкнул студента и спросил:
— Как вам нравится комедия, разыгрываемая этим актером?
Но Ринальд взглянул на него с упреком и сказал:
— Вы ничего не смыслите в этом, милый друг. Этот человек предназначен совершить великое, и он на пути к этому.
Городской стражник просунул в это время голову в дверь и сказал:
— Квартальный послал меня к вам. Соседи жалуются на шум в вашем доме. Говорят, вы дурно обращаетесь с женой, гоните в дверь гостей? Я должен остановить беспорядок, а вы, мастер, пожалуйте объясниться сами…
— Иди! — сказал ему повелительно Ян. — Иди и скажи пославшему тебя, что ты видел меня завязывающим башмаки и готовым отрясти прах от ног своих.
Стражник стоял с открытым ртом. Ян, заметив Ринальда, сказал ему ласково и с тихой грустью:
— Вы видите меня, ученый муж, в нищей одежде, тогда как оставили меня в брачном наряде. Но только в пыли и покрыв голову пеплом, можно войти в Новый Иерусалим. Не напоминаю ли я вам оленя, преследуемого охотниками и собаками в лесу между серебряными стволами? Но поистине исполнится пророчество, хотя бы тирания держала топор тысячами рук. Я не стану говорить о гидре, потому что это — языческое сравнение, и кто поверит, что животное может иметь сто голов? Но срубите ольху — из ствола ее вырастут новые побеги: так и Новый Израиль возродится из собственной крови и почерпнет благородство в своем позоре. И таким-то образом возрастет новое колено Давидово и воссияет вновь, как утренняя звезда.
Ринальд пожал протянутую руку.
Маттисен снова обнял только что приобретенного друга.
— Ты будешь также первым в Новом Сионе и займешь место рядом со мной, — сказал он хвастливо. — Следуй за нами, оставь все за собой, как я, и следуй в путь за нами!
Ян хотел о чем-то спросить, но в это время вдали раздался звучный напев и в конце улицы показалась процессия мужчин, женщин и детей, наподобие пилигримов. Но песни их не походили на песни богомольцев; то были песни нового рода, и некоторые из них казались странными. Впереди всех этих людей с котомками и нищенскими сумами шел бледный как смерть, истощенный человек, одетый во власяницу.
— Кто эти люди? — спросили в один голос Ринальд, Ротгер и сам Ян.
Маттисен торжественно ответил:
— Эти люди оставили родину, чтобы уйти от язычества и пойти навстречу Спасителю. Они идут в Вестфалию и Фрисландию, где воздвигнуты прекраснейшие амвоны проповедников Евангелия. Они идут учиться, чтоб потом самим стать апостолами и проповедниками учения.
Тот, кто впереди всех, — это Петр Шомакер — святой муж. Я горжусь тем, что этот святой человек также и мой учитель. Эмден, Аурих, Оснабрюк, Подерборн, Мюнстер, как заблудшие овцы, примут этих людей и будут собирать в свои сердца семена истинного учения. Следуй за нами, Ян!..
— Следуй за нами! — повторил за ним сам Шомакер, поравнявшийся в это время с гостиницей.
Он остановил пение и сказал:
— О, сын благочестивой, святой матери! Покайся, как мы все, и пойди искать Отца. Тебя ждет великое будущее — так сказано в пророчестве. Оставь все, что имеешь, и возьми крест! Бедные да будут богатыми, и Господь пошлет нам манну небесную для утоления голода.
Ян мучительно раздумывал. Между тем на улице собрался народ, и все зашумело, забурлило.
— Перекрещенцы! Перекрещенцы! — кричали взрослые и дети, не понимая хорошенько, что это значит.
Стражники бежали к ратуше звать бургомистров. Квартальные делали напрасные попытки разогнать анабаптистов и народ. Странники снова начали петь. В одном из окон верхнего этажа гостиницы показалась Микя с ребенком на руках.
