Последовала пауза, и я спросил:
— Беккерат к вам сюда еще не заявлялся? Держались они прекрасно: ни отвисших челюстей, ни выпученных глаз, ни вскинутых бровей.
— Ужасно сожалею, Драм, но ничем помочь мы вам не можем, — ответил Сиверинг.
— Вы не можете помочь мне? — переспросил я. Мне не было необходимости сохранять бесстрастное выражение лица, да я его и не сохранял. — Как вы думаете, зачем меня занесло сюда?
— Из-за денег УСС, — с ехидством вмешалась Ильзе.
— Или же из-за неоплаченного счета, — уточнил я, глядя на чек и впервые вчитываясь в означенную на нем сумму. Чек был выписан на одну тысячу долларов наличными.
— Теперь, когда я это получил, я должен убираться, так?
— Я сожалею, — произнесла Ильзе.
Я порвал чек и бросил клочки на пол. Ильзе молчала. Сиверинг заинтересовался:
— В таком случае, чего вы хотите?
— Я пришел сюда не для того, чтобы искать помощи. Да и как вы можете мне помочь? Паспорт у меня в кармане, виза проставлена. Есть даже обратный билет до Соединенных Штатов. Руки-ноги у меня целы, законов, насколько я знаю, я не нарушал, поэтому и задерживать меня не за что. Камня на душе и спящей собаки, которую не стоит будить, тоже нет: совесть моя чиста.
— К чему это вы клоните?
— Я видел ваше письмо со словами о бедняге Беккерате.
— Ильзе, — обратился Сиверинг к жене.
— Это не моя вина. Я рассказывала тебе, как водила Бормана за нос в надежде, что ты все-таки вернешься и решишь, как быть с этим шантажистом. Письмо стащил Борман, а Драм отобрал у него.
— Но я не понимаю, — озадаченно промолвил Сиверинг, — зачем вы разорвали чек.
— Этого мало, — ответил я.
Лицо Сиверинга побелело, на щеке задергалась жилка. Помолчав, он сказал:
— Драм, мне эти трюки хорошо знакомы. Я не только не дам вам больше ни цента, но вы не получите и этой тысячи долларов, даже если вы сейчас будете умолять меня на коленях. Уходите. Убирайтесь, пока я не вышвырнул вас вон.
— Этого мало, да у вас, видно, столько и не наберется. И ни у кого, и меня в том числе, из тех, кто еще жив.
— Да что вы, черт побери, имеете в виду? — спросил Сиверинг.
— Доверие, конгрессмен. То доверие, которое питал к вам Саймон Коффин. Вот почему я здесь. Только по этой, и ни по какой другой причине. Я не нуждаюсь в вашей помощи. Какого черта вы о себе воображаете? Кто вы такой, чтобы одаривать всех направо и налево своими милостями? Вы пока еще не вице-президент, и вы сидите по самые ваши предвыборные уши в дерьме.
Я подначивал его и ждал, когда он клюнет на эту приманку. Как при игре в покер, я предлагал ему на выбор любую взятку, и даже более того. Мне хотелось, чтобы он меня ударил, обругал, или, что было бы лучше всего, поддался на мою игру в шантаж. Однако он всего-навсего сказал:
— Я так и не понял, чем же я могу быть вам полезен, особенно при тех обстоятельствах, которые вы только что упомянули.
— Слушайте умных людей, конгрессмен, — посоветовал я. — Я здесь для того, чтобы вам помочь, и ни для чего другого. Потому что этого хотел бы Саймон Коффин.
Я хотел добавить еще кое-что насчет ангелов, но решил этого не делать, потому что и так ощущал себя круглым идиотом.
— А теперь давайте-ка, выкладывайте о Беккерате.
Ильзе покосилась на внимательно разглядывавшего меня мужа.
— Ильзе, разумеется, рассказала мне, как вы ее выручили, — наконец проговорил он. — Естественно, Борман погиб в результате несчастного случая.
— Я не нахожусь на службе в полиции штата Мэн, и меня никоим образом не интересуют обстоятельства смерти Бормана.
— Фред, — позвала Ильзе, но Сиверинг ее не слышал.
Я заметил:
— Так как имеется вероятность того, что вы вряд ли являетесь горьким пьяницей, то вашему пьянству, да еще в подобной ситуации, должно быть какое-то объяснение. Мне продолжать?
Сиверинг потер ладонью свои короткие светлые волосы, утвердительно кивнул, и я продолжил:
— Вы познакомились с Беккератом, когда выполняли здесь задание в конце войны. Вам он понравился, а может быть, вы остались перед ним в долгу, иначе вы бы не вернулись сюда, когда он попал в беду. Так? Хорошо. Каким-то образом вам удалось увидеться с ним в тюрьме. Скорее всего, он не оправдал ваших ожиданий. Он изменился. Сейчас он вам уже не нравится, но вы посчитали, что остались перед ним в долгу. Я очень хотел бы надеяться, что это не вы помогли ему совершить побег.
— Разумеется, нет, — подтвердил Сиверинг.
— А сейчас вы собираетесь ему помогать?
— Не совсем так, — отозвался Сиверинг.
Меня это удивило. Пока я говорил, он принял решение. Ему была нужна помощь, а я был тем, за кого себя выдавал. К тому же, я успел слишком во многое влезть, и если бы он взял меня в компанию, то ничего бы не терял. Но он, по крайней мере, мог хотя бы сказать «спасибо». Через минуту я решил, что это было бы не совсем справедливо, ведь я не только собственноручно вручил Сиверингу веревку, которая с каждым шагом все туже затягивалась на его шее, но еще и помог накинуть петлю. У него были свои трудности, и благодарности от него следовало ожидать потом, если, конечно, я бы ее заслужил.
— С Беккератом интересно получается, — сказал Сиверинг. — Во время войны, когда мы встретились в последний раз, он был этаким мальчиком-идеалистом. Потом, когда он уже был в тюрьме, я получил от него письмо. Он писал, что попал в отчаянное положение, и просил о помощи. И я приехал. Я думал, что приехать меня заставило его письмо. Если бы он не изменился до такой степени, я, может быть, продолжал бы считать так до сих пор. Но я обманывал себя. Я приехал вовсе не для этого.
— Беккерат-идеалист превратился в фанатика? — уточнил я. — Такое случается довольно часто.
— Нет, это не фанатизм. Если, конечно, не считать фанатиком человека, который и днем, и ночью не может думать ни о чем ином, кроме как о затерявшихся где-то здесь, в Альпах, деньгах. Нет, Драм. Сейчас у меня уже нет желания помогать Беккерату. Но, с другой стороны, хотя я и встречался с ним уже после побега, и собираюсь встретиться еще, я не могу передать его полиции.
— Но он убил тюремного охранника, — заметил я.
— Я в этом деле не специалист, Драм, но мне кажется, что Беккерат не совсем в своем уме. Он не доверяет ни мне, никому. Ему чудится, что все его преследуют, поэтому он и пошел на убийство. Видите ли, добраться туда, где находятся эти деньги, или вернее, туда, где, как он полагает, они находятся, в одиночку невозможно.
— А вы не считаете, что они там?
— Я не знаю. Думаю, что скоро мы это выясним.
Эта тема либо совсем не интересовала Сиверинга, либо его голова была занята чем-то другим.
— У Беккерата был напарник, и они вдвоем пошли в горы. Однако Беккерат начал что-то подозревать, возможно, безосновательно, и убил его. По крайней мере, такой ход событий кажется мне наиболее логичным.
Но ему опять нужен напарник. Одному туда не добраться, надо идти вдвоем, в связке.
— И вы собираетесь идти с ним?
— Для него это было бы идеальным вариантом. Мне золото безразлично. По понятиям Беккерата, я богат. Я хочу пойти туда по другой причине.
Я молчал и ждал. Он взглянул на стоявшую на ночном столике бутылку и отвел глаза в сторону. Говорил он совсем тихо и очень быстро.
— На войне это случается, когда решение необходимо принимать в большой спешке. У нас троих, майора Киога, меня и Бормана, была с собой огромная сумма денег, и мы были должны передать их либо одному, либо другому партизанскому отряду. Я был молод. Других оправданий я не ищу, если и это можно считать оправданием. То, что я совершил, возможно, будет стоить мне шанса быть выдвинутым в кандидаты на пост вице-президента. Сейчас я это понимаю, но мне это глубоко безразлично. Борман и я встали на сторону одного из этих отрядов, он контролировался «красными», но тогда это казалось неважным. Пожалуй, это даже говорило в их пользу, ведь разве русские не были нашими союзниками? Как бы там ни было, мы полностью противопоставили себя майору Киогу. Он выступал в поддержку местных партизан.
— Это был мой отряд, — вмешалась Ильзе.
— А разве вы были не вместе со Штрейхерами? — некстати ляпнул я.
Ильзе бросила в мою сторону ледяной взгляд.
— Безусловно, нет, — отрезала она.
Даже через такую пропасть лет она восприняла это как оскорбление.
— Мы с Борманом были настолько самоуверенными, насколько можно быть только в юности. Майор Киог мог свести на нет вес наши усилия и, возможно, погубить несколько сотен американских жизней, выбрав не тех партизан. Надо было что-то предпринимать. И мы это сделали, — сказал он с горечью. — Мы отдали майора в руки Штрейхеров под их честное слово, что они лишь задержат его, не причинив никакого вреда. И мы с Борманом приступили к осуществлению своего плана. А потом, через пару дней между двумя партизанскими отрядами завязалась перестрелка. Впоследствии Штрейхеры утверждали, что майору Киогу для самозащиты выдали автомат, и он погиб в этом бою. Я не знаю. Правды я так и не выяснил.
