– Яна, не дави на него, Владимир, может быть, действительно ничего не может сделать… – заступился за друга Рустем.
– Что? А кто может?! Я?! Ты?! Кто? Скажи мне! Если он ничего не может сделать!
– Вот что значит истеричная женщина, – покачал головой Владимир. – Лишь бы кого обвинить. Если Егор Шимякин многоженец, хотя по закону у него одна жена, подчеркиваю, это еще не означает, что этих двоих людей убил он или они погибли при его участии.
– Он прав, – согласился Рустем, – это мог сделать кто угодно, здесь полно отдыхающих и местных жителей.
– А для чего надо было отрезать пальцы и уши и вкладывать их в матрешки? Для чего? Матрешки-то предоставил Егор! – не сдавалась Яна. – Его праздник, его инвентарь.
– Никто ничего не предоставлял. Эти люди живут, еще раз повторяю, по своим законам. У них нет телевизоров, они не интересуются новостями, и с наступлением темноты после тяжелого трудового дня развлекают себя, как раньше, в старину. Гуляют, ходят друг к другу в гости, играют на баяне, танцуют, разводят костры, водят хороводы, а также играют в эти игры. Разбирают и собирают матрешки на скорость. Эти деревянные куклы валялись в сарае без присмотра. Кто-то решил пошутить и положил туда отрезанные части тела тех, кого убил.
– Как мило! Хорошие у вас тут шутники, – скривилась Яна, – так сказать, местный колорит.
– Будем пытаться разбираться, – без особого энтузиазма ответил следователь. – И, надеюсь, вы понимаете, что пока покидать гостиницу вам нельзя. То есть не только вам, а вообще всем.
– Хорошо, мы пока отдохнем в здешних хлебосольных местах, даже можем поселиться в номере, где убили эту пару, – предложила Яна, – может, и на нас нападут? Тут-то мы с Рустемом противника и скрутим.
Тот явно не разделял ее энтузиазма – даже закашлялся от неожиданного предложения.
– Ладно… пойду я тогда, дела, знаете, дела, – неопределенно сказал Владимир, виновато пожимая плечами, – даже не знаю, что сказать, друг. Ты смотришь на меня, словно видишь в первый раз.
– Для меня это так и есть…
– Вот-вот, а для меня – полная дикость. Мы столько пороха нюхали вместе, клялись, что, если выживем, будем как братья…
– Я сам проклинаю все на свете, но память после определенного момента не возвращается.
– Это так странно. Если вернется, заходи – поболтаем, – улыбнулся Владимир.
– Да уж, странновато, – откликнулась Яна, – если она не вернулась к Рустему за несколько лет, вряд ли это произойдет сейчас.
– И все же… – сказал следователь и тихо вышел из номера.
– Ну что? – посмотрел на нее Рустем.
– Не знала, что ты ни хрена не помнишь.
– Есть такое дело, хотя сейчас, пока общаюсь с тобой, у меня забрезжила слабая надежда на ее возвращение. Ты просто склонна шокировать всех окружающих, а может, даже мне перепадет по голове и память вернется?
– Приступим к исцелению прямо сейчас? – покосилась на него Яна, беря тяжелую пепельницу в руки.
– Аминь!
Глава 16
Их милую беседу прервал стук в дверь.
– Войдите! – крикнула Яна, понимая, что покой им только снится.
Паренек лет шестнадцати в холщовых руссконародных одеждах протянул большой бумажный конверт.
– Яне, – пояснил он, испуганно посматривая на них из-под выгоревших на солнце светлых бровей.
– Да, это я, – взяла она конверт, – что это?
– Я не знаю, велено передать. – Парень неловко поклонился и испарился.
– Открывать? – покосилась на Рустема Яна, держа большой конверт двумя пальцами.
– Вот в этом и есть женская логика. Ты только что собиралась жить в номере, где еще можно найти кровяные пятна, а тут принесли «письмецо в конверте, подожди, не рви», и ты уже в обмороке. Как это называется?
– Я полагаюсь на своего рыцаря. Судя по всему, ты можешь выходить из разных передряг, ты даже на войне был.
– Ага! А еще я легко теряю сознание и все забываю, – хмуро ответил Рустем.
– Но мастерство-то не пропьешь! Я надеюсь, ты в минуту опасности вспомнишь все навыки кунг-фу, карате и черт знает еще чего?
– Скорее черт знает еще чего, – ответил Рустем и с грустью добавил: – Я бы на это сильно не рассчитывал.
– Пока ты меня не подводил, кроме пары позорных обмороков, – похлопала она его по мускулистому плечу.
Он поднял на нее темные проникновенные глаза, в которых опять зажглись веселые огоньки.
– Не боишься?
– Чего? Что отрежут ушко? Нет, а вот что останусь с тобой в номере наедине… Ты помнишь о Нелли?
– Какой? – улыбнулся Рустем.
– Рустем!
– Сливочной? Пудинговой? Творожной?
– Она – Молочная!
– А! Такая кукольная блондинка? Вроде актриса? Нет, не помню, – сделал скорбное выражение лица Рустем.
– Рустем! – повторила Яна.
– А что? Я могу принести справку, что страдаю амнезией. Это удобно в отношениях с женщинами. – Рустем снова принялся гипнотизировать ее своими красивыми глазами.
– Нахал! Твоя амнезия распространяется на прошлое, а Нелли была и тогда, и сейчас, – ответила Яна, приближая к нему лицо, словно ее тянуло магнитом.
Рустем резко притянул ее к себе, скинув с кровати, и принялся целовать прямо на полу. Яна с трудом остановила его, села, тяжело дыша.
– Это неправильно! Я в отличие от тебя не потеряла память и помню, что люблю другого человека. А ты искушаешь меня, ты очень красив и умен, ты знаешь?
– Я смотрюсь в зеркало… Прости, я стараюсь держать себя в руках, – глухо ответил он.
– Постарайся, пожалуйста… ради меня. Я не хочу потом мучиться угрызениями совести.
– Удивительная ты, Яна Цветкова, – снова улыбнулся он, лукаво спрашивая: – Ну, на этот раз мои поцелуи тебе тоже показались странными?
– А… ты все еще помнишь… Нет, знаешь, на этот раз обычные, очень даже сексуальные поцелуи…
– Так обычные или сексуальные? – уточнил он.
– Рустем! – Яна снова не нашлась что ответить: этот парень явно сбивал ее с толку, словно змей-искуситель.
– Да, да, меня так зовут, я помню, – ответил он.
– Вспоминай о Нелли. Ваша любовь прошла сквозь годы, это нельзя вот так разменивать на сиюминутную страсть, это стоит дороже, вернее, бесценно, – прочла лекцию Яна, все еще не сумев нормализовать дыхание.
– У тебя есть закурить? – спросил он у нее таким тоном, как спрашивают подвыпившие мужики в подворотне.
– Я не курю.
– Я тоже, – ответил Рустем, откидывая темные волосы со лба.
– Что с тобой? – придвинулась к нему Яна, снова обжигаясь о его взгляд.
– Эх, Яна! Как ты не понимаешь… Ты права, Нелли Молочная была в моей жизни до амнезии и после. Но любовь к ней осталась в прошлой жизни. Ты же видишь, что я ничего не помню! Я не помню, что любил ее… Она все время преследовала меня, рассказывала о нашей неземной любви, о нашей клятве в верности. Неудивительно, что я стал избегать ее, я чувствовал себя клятвопреступником, обвиненным во всех смертных грехах. Я пробовал ей объяснить свое состояние, но все бесполезно. Я для Нелли остался тем влюбленным в нее парнем, она не понимает, что я – совсем другой человек.
Яна была ошарашена.
– Совсем-совсем ничего не испытываешь?
– Совсем, – вполне серьезно ответил он.
– Кошмар! Она так влюблена, она так надеется… Рустем, но она же красивая, талантливая, ты можешь влюбиться заново! Что только в жизни не бывает! – искренне говорила Яна, не задумываясь, – иначе сама бы не поверила в то, что говорит.
– Яна, ты о чем? Как можно влюбиться по желанию?
– Даже кино такое было. А у тебя, может, что-то подсознательно всколыхнется, – продолжала уговаривать его Яна.
– Ничего у меня не колышется, и мы не в кино, – ответил Рустем, вновь по привычке глядя в одну точку.
– Какой ужас! Как же это объяснить Нелли? А может, не надо ничего объяснять? Вот и Владимир сказал, что к тебе еще может вернуться память!
– Что-то мне верится с трудом, – ответил парень, поднимая конверт с пола. – Мы отвлеклись, тебе же принесли конверт с порошком чумы или холеры.
– Вот, а говоришь, что памяти нет, я уж забыла, – с недоверием покосилась на конверт Яна.
Рустем осторожно ощупал конверт.
– Да там ничего нет, кроме бумаги. – Он разорвал один край и вытащил рисунок, с обратной стороны которого было письмо, написанное ровным, каким-то детским почерком по заранее намеченным простым карандашом линеечкам.
«Дорогая Яна. Мы плохо расстались, а я так не люблю. Очень тронута вашей заботой и желанием поучаствовать в моей судьбе. Вы люди из другого мира, и вы имеете право на свое собственное мнение, равно как и я на свой собственный выбор и личную жизнь. Хочу заверить тебя и твоего очень красивого спутника, что я очень счастлива. Я вполне отдавала себе отчет, что становлюсь четвертой женой великого человека, и сознательно на это шла. Егор Шимякин – очень мудрый, добрый, талантливый, и он никогда не обидит без повода. Так что не беспокойтесь за меня, и всего вам хорошего, не поминайте лихом. Олеся». После следует: «Хочу подарить на добрую память свой рисунок».
