света в горе — хорошо умели передавать греки, — говорил Шадр. — Поэтому я и остановился на герме. Сперва хотел вазу — уж очень красивая форма, но совершенно нерусская. У нас ее ставить нельзя, сразу романтические баллады вспоминаются. А у гермы спокойные линии…»
Надгробие сделано, но памятник не закончен: Шадр приступает к архитектурно-садовой планировке. Идеал кладбища для него — сад. Природа должна быть включена в надгробный ансамбль.
Прямоугольная площадка перед гермой покроется зеленым ковром газона. Вокруг нее вырастут березы и плакучие ивы. Над скамейкой — трельяж вьющихся роз. Неподалеку от гермы квадрат бассейна с неподвижной прозрачной водой. Все это создаст впечатление тишины и душевной задумчивости.
Шадр сам наблюдает за установкой памятника на Новодевичьем кладбище. Возвращается удовлетворенный. В надгробии есть величие скорби — воплощение живых человеческих чувств. Но нет безысходности отчаяния — его грусть поэтична. Она не гнетет человека, она напоминает о достоинстве и нравственной красоте умершей.
Впервые ему удается полностью выразить в мемориальной кладбищенской скульптуре свои раздумья о жизни и смерти.
15. «ТЕМА, КОТОРУЮ НЕ ИСЧЕРПАЕШЬ…»
Шли годы, появлялись новые замыслы, рождались новые произведения, но в течение всех этих лет Шадр вновь и вновь обращался к образу Ленина. «Тема, которую не исчерпаешь; образ, в котором заложены неизмеримые возможности: идея, которую, кажется, никогда не воплотить достаточно глубоко».
На протяжении многих лет в его мастерской стояли и менялись десятки глиняных эскизов — он относился к ним с огромной ответственностью: и половина того, что было начато, не переступило порог мастерской. По многу раз Шадр передумывал и переделывал каждый замысел. Трудно даже приблизительно сказать, сколько погибло эскизов, разработок проектов, карандашных рисунков, схем — Шадр не берег своих бумаг, не жалея, мял модели, был самым строгим, самым нелицеприятным судьей своих работ.
Взыскательно вглядывался и в произведения современников. Больше всего нравились ему работы Н. Андреева. Правда, их точная, немного холодноватая рациональность была противоположна его взволнованному, романтическому ощущению бытия и образа вождя, но Шадр не мог устоять перед психологическим мастерством Андреева, перед его превосходным знанием облика Ленина (Андреев имел возможность зарисовывать Ленина в деловой обстановке с натуры), перед выверенностью деталей, композиционной собранностью и строгостью мысли.
Каждый раз, берясь за создание образа Ленина, Шадр стремился раскрыть в нем какие-то новые — и непременно принципиально важные! — черты характера. Он не хотел и не мог удовлетвориться удачей во Мцхете — ему хотелось раскрыть образ вождя широко, всесторонне, в разных его проявлениях и аспектах.
«За тринадцать лет после смерти Ленина, — писал Шадр в 1937 году, — я сделал шестнадцать скульптурных его изображений. В этих шестнадцати работах я старался каждый раз по-новому дать образ».
Это не всегда получалось. Гипсовая скульптура, сделанная в 1927 году для Музея революции, почти повторяет памятник на ЗАГЭСе: в ней изменены лишь те детали, которые были невозможны в сравнительно небольшой станковой статуе. Мраморный «В. И. Ленин в Мавзолее», созданный в 1931 году, несмотря на большую обобщенность форм и изменение поворота головы, близок к посмертному портрету, над которым скульптор работал в Колонном зале. Близнецами смотрятся и памятники, спроектированные в 1932 году для Горького, Мытищ и Сахалина.
В глубине души Шадр сам понимал причину своих пе-удач-повторов. Размышлял: «Ведь сколько раз Андреев лепил Ленина! И каждый раз превосходно! А образ — один: «Ленин — вождь» вобрал в себя все».
В таком же положении был и сам Шадр — попытка создать шестнадцать различных трактовок образа была невыполнима. «Потолком», шедевром его трактовки образа Ленина был памятник на ЗАГЭСе — он отдал ему все силы ума и души. Некоторые другие его монументы были великолепно выполнены профессионально, но повторений ведущей идеи загэсовского монумента он избежать не мог — в уже существующий образ романтического, вдохновенного преобразователя мира привносил лишь дополняющие его частности.
Семь городских монументов, не считая ЗАГЭСа. Как внести в них разнообразие? Пространные схемы, подробнейшие разработки, десятки рисунков, моделей. Иногда Шадр придавал неожиданные повороты фигуре, усиливал экспрессию движений. Но и это не всегда приводило к желанному результату — статуя для Днепропетровска, с резким выбросом руки, напряженной расстановкой ног, перекосом всего тела, кажется внешне эффектной, нарочито беспокойной.
Постоянный учет места, на котором станет памятник, тоже не был залогом успеха. Сколько бы ни размышлял скульптор о разноликости «хребта чудесного днепропетровского бульвара, соединяющего вокзал с Днепром», и «старых развалин казанского кремля с казематами бывшей царской тюрьмы в его каменных степах, с острой башней Сююмбеки и фаталистическим серпом полумесяца», большого количества вариантов вертикального памятника оп предложить не мог.
Страницы поисков. Долгие месяцы творческих исканий. Годы одержимости мечтой. Почти до конца жизни, в промежутке между другими работами, Шадр возвращается к воссозданию образа Ленина.
Успех ждал его в тех работах, которые и по сюжету и по замыслу были далеки от монумента. Удивительной точностью моделировки, гармонией пластики исполнена выполненная им в 1934 году 2'/2-метровая статуя Ленина. Долгим, сложным путем шел он к ее созданию.
За несколько лет перед этим, размышляя о возможностях скульптора в увековечении памяти Ленина, Шадр говорил о двух основных видах памятников. Первый — это монумент, который воссоздает Ленина-вождя, «олицетворение и синтез ленинизма». Второй — более интимный и камерный: «Ленин — «Ильич», таящий в себе все тончайшие, характерные для него нюансы быта и привычек», с формами черепа, отмеченными чертами величавой мудрости, превосходящими по красоте своей прославленные формы головы Сократа».
От этого второго положения и отталкивается Шадр, изучая и воссоздавая Ленина-человека. Первые попытки — два эскиза сидящей фигуры. В руках свертки бумаг, на коленях — листы с записями. Но смотрит он не на них, а куда-то в сторону, вдаль.
В эти дни в бумагах Шадра неоднократно встречаются пометки о том, как должен был выглядеть Ленин в Разливе. Хотел ли он приурочить сидящую фигуру к этому периоду жизни Ленина? Или это случайное совпадение?
Судить об этом трудно — скульптор никому не рассказывал о замысле эскизов, да и их оставил незаконченными. Он начал собирать портретный материал о Ленине, более подробный, чем во время работы над памятником для ЗАГЭСа.
«Как ни странно, — пишет он, — но самый верный портрет Ленина дала царская охранка. Все обозначено: цвет волос, глаз, рисунок рта».
Еще выписка: «Ленин — нормального среднего роста — 167 с половиной сантиметров. Голова — двадцать четыре. По классическим канонам — идеальное соотношение».
Шадр приступает к расчетам. Размер задуманной статуи чуть меньше чем в две натуры. Она будет стоять в зале заседаний Верховного Совета. В закругленной нише,
