в Москве речь шла об обязанности «перед Царем Царствующих») и декларируемой необходимости «навечно закрепить» вхождение Царства Польского в состав империи.
Эта на первый взгляд простая формула внутри короткого текста, впрочем, была найдена не сразу. Черновики будущего манифеста показывают, что первоначально предлагаемые установки были достаточно разноплановыми. Сохранились по крайней мере три версии будущего «Манифеста о совершившейся польской коронации» от 13 (25) мая 1829 г. Автором итогового коронационного манифеста мог быть В. А. Жуковский, в дневниках которого есть указание, что он провел вечер 12 (24) мая за «сочинением манифеста»[610]. Можно предположить, что черновики также принадлежали ему.
Согласно этим материалам, автор текстов предлагал первоначально включить в манифест достаточно большой пассаж, объясняющий церемонию в Варшаве. В окончательной версии манифеста от него было решено отказаться. Черновые варианты демонстрируют интенсивный поиск объяснительной модели и сложность, если не невозможность ее обретения. В самом пространном тексте, который не имеет точного адресата, помимо упоминаний заветов Александра I и предписаний, зафиксированных в польской конституции, содержались следующие указания: «Мы уповаем, что старшие дети наши, верные россияне принесут за нас мольбы ко всевышнему, да подаст он Нам силы устроить во благо судьбу и другого народа им соплеменнаго как они ввереннаго нам промыслом Божим… как они достойнаго нашей любви и счастья»[611]. При помощи разных нарративных структур этот вариант текста уравнивал два народа – русских и поляков. Они оказывались равны, поскольку были вверены императору богом и одинаково достойны любви и счастья. При этом император намеревался устроить судьбу польского народа «во благо». Здесь, впрочем, была задана иерархия, поскольку россияне именовались «старшими детьми». Интересно, что точек сборки этой новой структуры было сразу несколько – воля бога, персона самого Николая I (а прежде Александра I), на которого была возложена отеческая власть над теми и другими, требования польской конституции, а также «соплеменность» обоих народов и осмысленное вполне в духе философии Просвещения равное право всех на любовь и счастье[612]. Иными словами, согласно этому тексту, император короновался вторично в католической Польше по множеству причин. Количество, впрочем, было здесь компенсаторным – и суть церемонии, и основания, по которым она совершалась, ускользали от понимания. Ведь в этом варианте манифест не давал единого четкого ответа на вопрос, что и почему Николай делал в Польше.
Другой черновик, адресованный петербуржцам, объяснял все произошедшее схожим образом. Центральным здесь было указание на братство обоих народов, их принадлежность одной славянской семье и одному престолу: «…мы запечатлели братский союз между племенными народами, коих счастье вверенное Нам Провидением, тем будет неколебимее, чем тверже укоренится между ими единодушие в любви к престолу, родственное согласие и уважение взаимное»[613].
Архивные материалы показывают, что при формулировании положений манифеста В. А. Жуковскому было сложнее всего объясняться с москвичами, помнившими польские легионы на полях Бородино и в горящей Москве. В черновике манифеста, адресованного московскому военному генерал-губернатору, помимо утверждения, что коронация есть знак объединения «Царства Польского с Империею Российскою навсегда», поэт предложил жителям древней столицы молитву, которой не было в петербургском тексте и которая отсылала к московским коронационным манифестам: «Мы уповаем, что верноподданные Наши принесут за нас мольбы ко всевышнему, да подаст он Нам силы устроить во благо общее, судьбу и другого народа им соплеменного и промыслом Божьим Нам вверенного»[614]. Примечательно, что Жуковский не решился говорить москвичам о равенстве с поляками, отметив только, что последние были еще одним народом, которого бог доверил Николаю, и повторив, очевидно, самый устойчивый элемент этой интеллектуальной конструкции – трактовку о «соплеменности».
В целом, как видно из архивных материалов, работа над манифестом о свершившейся в Варшаве коронации шла по двум линиям – написания одной версии для Москвы, а другой – для Санкт-Петербурга. При этом Северной столице с ее космополитичной элитой, ориентированной на Европу, объяснить произошедшее оказывалось намного легче, чем древней православной столице, соотнесенной в дискурсе власти с легитимностью. В итоговом манифесте, адресованном жителям обеих столиц, поэт предпочел отказаться от развернутой объяснительной части и зафиксировал лишь, что действо знаменовало собой «нераздельность» Российской империи и Царства Польского. Найти точную и удовлетворявшую всех трактовку произошедшего не получилось.
Интересную картину представляют и описания коронации в российской прессе. Каждое из освещавших ее изданий – «Московские ведомости», «Сын Отечества», «Вестник Европы» и «Отечественные записки» – предсказуемо выбрало свою стратегию. Так, «Московские ведомости» опубликовали манифест, данный на имя петербургского военного генерал-губернатора, и статью «Из партикулярного письма из Варшавы, от 26‐го Мая»[615]. Содержание материала показывает, что редакторы газеты постарались держаться позиции, предлагаемой манифестом. Опустив, что примечательно, факт возложения Николаем I на себя короны, автор материала сосредоточил свое внимание на приеме, который поляки оказали императорской чете («пламенный восторг»). Здесь также появился рассказ о шествии в собор Св. Яна (названный собором Св. Иоанна и не маркированный как католический), где, как сообщало издание, «было воспето: Тебе Бога хвалим…», а также гимн «Боже спаси Царя». При этом автор сосредоточился на перечислении наград, полученных по случаю церемонии польскими и российскими чиновниками и военными[616]. Очевидно, «Московские ведомости» испытывали затруднение с передачей информации, касающейся варшавского действа. Издание даже предприняло попытку сместить внимание читателей с императора на других участников события, прежде всего наследника[617].
«Вестник Европы» трактовал коронацию в рамках своего рода культурного взаимодействия. Показательно, что заметка о произошедшем называлась «Варшава и дворец царский». Действо, упоминавшееся коротко и не получившее никакого описания, оценивалось как «напоминание» о великодушии Александра I[618]. Спустя два месяца издание опубликовало молитвы, произнесенные во время коронации примасом[619]. В этом материале Николай I сравнивался с царем Давидом, который был «посвященным в цари народу Израильскому», и провозглашался наследником Александра I[620].
Несколько детальнее события освещались на страницах ориентированной на официальную повестку дня «Северной пчелы». Здесь появились подробное описание путешествия императорской четы из Петербурга в Варшаву, перевод церемониала и рассказы о торжествах, которые прошли в столице Царства Польского[621]. Издание уделило некоторое внимание и православному контексту, опубликовав информацию, что сразу после въезда в Варшаву «Их Императорские Величества изволили отправиться, с процессиею, в Греко-Российскую церковь, в коей приносимо было Господу Богу молебствие»[622]. Кроме того, в № 63 «Северной пчелы» появился «Отрывок письма из Варшавы», в котором некий наблюдатель описывал как церемонию, так и собственные впечатления от нее[623]. Концовка опубликованного текста должна была передать официальный взгляд на происходящее: «День сей останется незабвенным в летописях Польши. Им окончательно утверждено бытие и на все времена определены границы Польского Царства.
