Что касается проектов Хэддона сделать экспедицию громким научным событием, опираясь на которое можно пробить стену консерватизма руководителей Кембриджа и учредить в нем Школу антропологии, то этот «прожект» не увенчался успехом. Более того, сам Хэддон, вернувшись из Океании, лишился даже того эфемерного положения почасовика, которого с таким трудом добился раньше. Ему пришлось возвращаться на дублинскую кафедру к своим зоологическим препаратам.
Ценность этнографического материала, привезенного из экспедиции, определялась характером его сбора в поле. Это была не лучшая полевая работа своего времени. Она имела ярко выраженный круизный характер – участники постоянно переезжали, не задерживаясь на одном месте дольше нескольких недель, так что в пути они провели больше времени, чем в общении с туземцами. Общение же это представляло собой в большинстве случаев опрос по уже устаревшим вопросникам через переводчика, чаще всего на одном из местных «пиджинов» («пиджин инглиш» либо «полицейский моту»). Все это происходило в обстановке отнюдь не дружественных чувств к белым вообще, которые как раз в это время занимались в Меланезии пиратским «бизнесом» под названием «охота на черных дроздов» – насильственной вербовкой островитян на плантации сахарного тростника в Квинсленде, что фактически было разновидностью работорговли. Доверию к ученым со стороны островитян не способствовало и то, что антропологи зачастую выступали под эгидой колониальных властей или миссионерских организаций – их сопровождали официальные лица и «туземные полицейские» (последние нередко выступали в качестве переводчиков), опрос часто проводился на веранде административных и миссионерских зданий. Этот стиль полевой работы позже получил среди антропологов ироничное наименование «этнографии на веранде», за которым закрепилось представление о том, как нельзя вести полевое исследование.
Материалы экспедиции планировалось издать в многотомной серии публикаций, но, начавшись, это предприятие ограничилось несколькими выпусками[430] и не было завершено. Причем, первый том, посвященный общей этнографии, вышел спустя 27 лет после шестого тома. Это произошло, скорее всего, как дань исторической памяти «великого научного события». Так получилось с этим изданием не только из-за финансовых трудностей, но и потому, что материал его был мало востребован, да и сами участники экспедиции довольно быстро охладели к нему. В тогдашней литературе уже были более совершенные образцы этнографии Южных морей – труды миссионера-исследователя Роберта Генри Кодрингтона[431], Л. Файсона, А. Хауитта, Б. Спенсера, Ф. Гиллена. Хэддон написал об экспедиции в научно-популярной (это был его основной жанр в социальной антропологии) книге «Охотники за головами: черные, белые и коричневые»[432].
Несмотря на все приведенные обстоятельства, кембриджская экспедиция сыграла важную роль в истории британской социальной антропологии. Благодаря энергичной пропаганде Хэддона в академических кругах сам факт ее проведения послужил утверждению полевой работы в качестве достойного для антропологов занятия, обязательной и органической части всей их деятельности. Существует мнение, что сам термин «полевая работа» (fieldwork) вошел в обиход антропологов именно благодаря ему[433]. Участники экспедиции (все они получили естественно-научное образование), преподавая в университетах Великобритании раз личные версии антропологии в качестве факультативных курсов, способствовали внедрению очевидных для них экспериментальных установок в сознание студентов. Среди тех, кто эти установки воспринял как руководство к действию, были знаменитые А. Р. Рэдклифф-Браун и Б. Малиновский. О них речь пойдет особо в последующих разделах настоящего труда. Не стоит забывать и о других последователях кембриджцев, реализовавших в своей деятельности их принципы полевой работы, но заслоненных громкой известностью основоположников функционализма. Это ученики Риверса – Артур Хокарт и Джеральд Уилер, работавшие много месяцев в Меланезии перед Первой мировой войной и оставившие богатый, по-новому собранный и осмысленный, этнографический материал[434]; Дайемонд Дженнесс, работавший около года на острове Гуденаф архипелага Д’Антркасто[435]; студентки Хэддона Барбара Фрейре-Марреко и Мария Чаплицка, положившие начало традиции «женской этнографии», впоследствии прославившей британскую антропологию; первая из них вела полевую работу среди индейцев пуэбло, а вторая – провела год (1914) в российском приполярье, изучая эвенков[436]; выпускник Кембриджа Джон Лейярд работал два года на меланезийском острове Малекула[437]; ученики Хэддона, приехавшие из Финляндии, Гуннар Ландтман и Рафаэль Карстен, провели длительный срок в этнографических исследованиях, первый – в 1910 г. отправился на два года на остров Киваи (Новая Гвинея), а второй – два года (1911–1912) провел в изучении индейцев Южной Америки[438].
Надо сказать, что полевые исследования перечисленных антропологов отнюдь не были по стилю копиями экспедиции в Торресов пролив. Участники этой экспедиции после ее завершения осознали многие ее недостатки и выработали иные методы в ходе своих самостоятельных полевых исследований в последующие годы. Этот опыт они и передавали своим студентам. А опыт был накоплен немалый за два десятилетия, прошедших после первой экспедиции 1898–1899 гг. Ч. Селигмену в 1904 г. удалось найти средства для проведения своей индивидуальной полевой работы в Меланезии, материалы которой он опубликовал в известной монографии «Меланезийцы Британской Новой Гвинеи»[439]. Позже, со своей женой Брендой, он предпринял длительные полевые исследования на Цейлоне и трижды в Северной Африке. Материалы этих исследований легли в основу серии известных трудов, нередко используемых антропологами и по сей день[440].
У. Риверс после экспедиции 1898–1899 гг. предпринял индивидуальное полевое исследование народности тода в Индии в 1901–1902 гг. и дважды совершил с этой же целью поездки по островам Меланезии (1908–1909), издав материалы своих исследований в серии публикаций, среди которых наиболее известны монографии «Тода» и «История меланезийского общества»[441]. Этот материал представляет значительный научный интерес, высоко оцененный современниками и последующими поколениями антропологов, в частности, Дэвид Шнайдер много лет спустя писал: «Его “История меланезийского общества” и его систематическая этнография тода являются первыми тщательными исследованиями родства»[442]. Но гораздо более важным вкладом Риверса в развитие этнографических исследований в британской социальной антропологии следует считать его рефлексию на собственный опыт полевой работы и, в особенности, созданную им методику этой работы.
Дополнительным стимулом этой рефлексии стала подготовка очередного вопросника Антропологического института (Notes and Queries), вышедшего в 1912 г. Комитет по его подготовке возглавил Чарльз Геркулес Рид, который заведовал также Отделом британских и средневековых древностей и этнографии Британского музея. Имея опыт работы над этим изданием (он был помощником Тайлора в подготовке предыдущих изданий 1892 и 1899 гг.), Рид был в курсе слабостей существующих вопросников по этнографии, ставших очевидными после кембриджской экспедиции 1898–1899 гг. Четверо ее участников (Хэддон, Майерс, Селигмен и Риверс) были включены в состав комитета, причем львиную долю всех методических пунктов составил Риверс. Он был автором раздела «Общее описание метода»[443], в котором четко определил разницу между «обзорным (экстенсивным) этнографическим исследованием» и «интенсивным». Последнее – это наиболее эффективная форма полевой работы, в идеале она требует, прежде всего, максимально полного знания языка изучаемого народа, конкретной постановки вопросов перед опрашиваемыми (последние не воспринимают абстрактных тем и всегда из вежливости или смущения склонны соглашаться с этнографом). По его мнению, этнограф не должен сковывать информанта рамками своего вопросника, давая ему возможность говорить о том, о чем тот хочет рассказать. Желательно, чтобы при опросе присутствовало больше людей, так как их реакция и добавления могут корректировать ответы опрашиваемого. По возможности этнограф должен лично вести наблюдение важных событий в жизни изучаемых[444]. Эти и другие соображения Риверса, разделяемые его коллегами по кембриджской экспедиции, фактически касались не интенсивных полевых исследований, в более позднем их понимании, а экстенсивных, связанных преимущественно с опросом, но не включенным наблюдением. Метод последнего он считал необходимым для исследований будущего, когда для этого будут созданы условия[445].
