добавила очередная едва перевалившая тринадцатилетие козявка.
– Достаточно, – прекратил прения папринций. Его собственной версии так и не прозвучало, мысли были где-то далеко. Он встал. – Вы хорошо поработали. Главное, чем мы сегодня занимались – учились думать. Кто насколько и в правильном ли направлении – покажет время. Все свободны. Двадцать минут личного времени и отбой.
Шевельнулось неприятное предчувствие. Никакой угрозы в приглашении папринция не было, но…
Вот именно. «Но».
Дядя Люсик странно оглянулся, словно опасаясь слежки, и ввел меня в свой кабинет. Дверь плотно затворилась за мной. Звонко ругнулся стул, вытянутый из-под большого, похожего на письменный, дубового стола. Папринций сел, а я остался стоять, как на расстреле.
– Скажи мне одну вещь, Чапа. Ты мальчик?
Глава 10
Я поперхнулся. Взгляд вперился в пол, голова опустилась так, что дальше только треск шейных позвонков и свободное падение.
– Можешь не отвечать, – обычным ровным тоном сказал дядя Люсик. – Будем считать, что разговора не было, но, на всякий случай, будь осторожнее. Вокруг тебя творятся непонятные вещи. Иди.
Ощущение было, что намочили и, как тряпку, выжали перекручиванием. Словно развинченный, подгибающимися ногами делая один нетвердый шаг за другим, я приближался к шумевшему развлекавшемуся бассейну, не в силах собраться с мыслями. Их сдуло. Свободное место заполнили страх, отчаяние и тупая надежда на чудо. Ужасный коктейль.
Когда же взгляд обрел осмысленность…
В бассейне… пардон, купальне, расположенной под открытым небом рядом с помывочной, царило безмятежное веселье. Около двери попирали животами травку несколько учениц, щебетали о чем-то, многоголосо смеялись. Они только что вылезли из воды, кожа сверкала подсыхавшими каплями. Таяли в сладкой неге ничегонеделания мокрые тельца, не знавшие купальников, которых еще не придумали. Ударило, будто электротоком: одной из них была Тома.
Взгляд дернулся, заметался. Провалиться и исчезнуть, как требовал внутренний голос, я не мог, резко сменить направление или ускориться значило привлечь лишнее внимание. Но я его уже привлек. Тома вздрогнула и застыла античной статуей, которую еще не водрузили на постамент, а только откопали и положили рядом. Белая кожа покрылась предательскими пупырышками. Раздался глубокий вздох, мокрая голова отвернулась к приятельницам… и щебет продолжился.
А ведь чего-то подобного следовало ожидать. Люди в этом мире ближе к природе, у них и мысли не возникает стесняться там, где они уверены, что стесняться не нужно. Назвался груздем – полезай в кузов, говорят в народе. Спасибо Томе за ее мудрость, за то, что сыграла на публику, хотя видно, как ей не по себе от моего присутствия. Когда цена поступка – жизнь, на многие вещи смотришь иначе.
Я отер со лба холодный пот и прошествовал к расположившейся отдельно от всех одетой Феодоре. Наблюдая за купающимися и загорающими, она разглядывала их со жгучим чувством, которое оказалось банальной завистью. Потому что, опустившись напротив, спиной к отдыхающим, я услышал:
– Тоже такие дни? Понимаю. И хочется, и колется. Ух, как хочется, правда?
Лицо Феодоры перекосило одновременно ненавистью к обстоятельствам и жалостью к себе. Щупленькая хрупкая царевна Евпраксина сидела на траве, обхватив руками колени, тело медленно раскачивалось взад-вперед. При практически неподвижном взгляде зрелище было завораживающим и немного пугающим.
– Но ты счастливее, – продолжила она, – у тебя пройдет. Мне вообще нельзя.
– Купаться? – уточнил я, как выяснилось, не зря.
– И загорать тоже. Проблемы с кожей. Моюсь одна, при всех не раздеваюсь. Обидно.
Тоже мне, проблема. Я мечтаю о подобной. А вообще, мне бы твои проблемы.
– Это тебе местная врачиха… врачевательница сказала?
– Нет, – грустно сообщила Феодора. – Еще дома. Мама строго-настрого запретила снимать одежду перед кем бы то ни было. – Ее руки машинально затянули горловину рубахи потуже, чтобы ни один взгляд не проник внутрь, когда она наклоняется. – Даже перед местными мастерами телознания. Все вопросы адресовать ей. Они так и сделали. Когда выяснилось, что посторонним болезнь не передается, меня оставили в покое.
Нога немного затекла, я вынул ее из-под себя и подложил другую. Феодору можно удалять из списка подозреваемых, если она не великая актриса. Нельзя так хорошо сыграть невозмутимость и равнодушие к моей скромной персоне.
Феодора продолжала жаловаться на жизнь:
– Из-за этого меня сторонятся.
– Я не буду.
– Мне так уже говорили. Потом все равно брезгают.
– Я – не буду, – еще более веско и серьезно повторил я.
Мне такая компания – подарок судьбы. Бесцеремонных девчонок Феодора сторонится, при всех не оголяется, к ней при этом – никаких претензий. Если болезнь не смертельна, пусть меня как-нибудь заразит! Полная гарантия неразоблачения. Если, конечно, дядя Люсик какой-нибудь фортель не отмочит. Кажется, он решил меня не выдавать. Почему? Разговор он постелил мягко, да не станет ли жестко?
Всплыла затерявшаяся среди прочих фраза папринция: «Тома, я вас умоляю, перестаньте этих детских глупостей». Что за фокусы? Помимо «перекуров» и прочих заимствований здесь еще местечковый юморок в ходу? Допустим невероятное. Что, если…
Вулкан разыгравшейся фантазии прорвало, лава мыслей потекла. Меня накрыло. Срочно требовалась информация.
– Скажи, – нервно вскинулся я так, что затуманенный взор Феодоры перетек с веселого бассейна на меня, – папринций – что за должность?
Она отпустила колени, оправила штанины и откинулась, уперев руки в траву за спиной.
– Не должность. Титул.
– Это выше принца или ниже? Или на уровне войника?
– Войник – уровень мастеровых, первый свободный чин, папринций же – вдовец царыни. Власти никакой, но человек уважаемый.
– Царыня – это кто? – сморозил я очередную глупость, если смотреть с местной точки зрения.
Как у нас полюбопытствовать: президент – это выше или ниже полицейского? И кто из них полковник?
Вспомнился проезжавший по царской дороге кортеж царыни Мефодии и проявленное к ней уважение. Уважение к чину или к самому человеку, который чего-то в этой жизни добился?
– Царыня – мать цариссы.
– Значит, главнее цариссы? Типа, королева-мать?
Феодора посмотрела на меня, как на клинического идиота, которым я и был в эту минуту.
– Царыня – мать, отдавшая власть, – уточнила она предельно тактичным скучающим тоном. – А пока сохраняет форму, пока может защищать семью и равновесие – царисса.
Ага, при достижении фазы «Акелла промахнулся» власть автоматически омолаживается. Хорошая схема. Никаких шансов старым маразматикам.
– У царыни может быть несколько дочерей, – предложил я вариант. – Как закон решает, кому быть цариссой?
– Корона достается старшей дочери.
– Без исключений?
По размышлении Феодора сообщила:
– Бывает, что старшая не в себе или для равновесия больше подходит другая. Нарушение порядка наследования допускается, но такие вопросы решаются с привлечением других сил.
– Не военных, надеюсь?
– Властных.
Я кивнул.
– Значит, с воцарением цариссы царыня устраняется от
