На грустного Гассана обрушился холод – сразу со всех сторон: и с боков, поскольку свитер крупной вязки оказался слабой помехой пронзающему ветру, и снизу – подстеленная кожаная куртка не помогала. Он вскочил, натянул эту куртку и запрыгал, как горный баран.
Эх, зачем, зачем все это? Ему двадцать пять лет. По профессии он токарь. Хороший токарь. А как выучился токарничать? Это сейчас он в деревне живет, а раньше жил в лагере беженцев на окраине Шхема. С тех пор, кстати, и Мазуза Шихаби знает, еще мальчишкой помнит его. Сам тогда был мальчишкой. Очень дружил с братом Мазуза, Ахмедом, тот от астмы умер. И остальных братьев помнит – Аниса с Ибрагимом – оба в Интифаду погибли. Кисмет! Они в центре жили, в квартале Рас-аль-Ай прямо над Старым городом. Но это так, к слову. А дело в том, что рядом с их лагерем находился автобусный парк, а при нем – токарная мастерская. Работал там на старом станке «аббас Саид» – дядюшка Саид. Целые дни проводил он у дядюшки Саида – сначала наблюдал из грязного угла, как тот работает, затем вылез на свет и стал стрелять вопросами – «А что это такое? А это для чего?» А потом уже «а как ты соединяешь патрон со шпинделем?» или «а как вставлять резец в резцедержатель?» А однажды осмелел... «Дядюшка Саид, поучи меня!» Странно так посмотрел дядюшка Саид, пригладил большим и указательным пальцами широкие усы, погладил Гассана по голове и приказал: «Вставай к станку!»
Через несколько месяцев уже – «Дядюшка Саид! Давай – я!»
И вот тринадцатилетний Гассан обтачивает на станке какой-нибудь болт или шайбу, и теперь уже дядюшка Саид сидит, поглядывая, в сторонке и сворачивает из папиросной бумаги трубочку тоненькую, языком ее заклеивает и набивает чем-то желто-зеленым, что даже по внешнему виду табак никак не напоминает. Всем хорош был дядюшка Саид, да была у него одна слабость. И вот однажды пробурчал начальник автопарка Адиб Амина: «Эй ты, юноша! Как там тебя – Гассан, что ли? Сходи-ка к Саиду и возьми у него ключ от мастерской да выточи мне одну деталь, а то мне ночью автобус на линию отправлять, а в нем – неисправность». Гассан не понял, что происходит, и спросил: «Так может, я дядюшку Саида самого приведу?» В ответ смех: «Как же, приведешь его сейчас! Запомни – ключ от мастерской лежит на комоде, старом, с цветными стеклышками в дверцах». Сначала Гассану было невдомек, зачем начальник это говорит – ведь дядя Саид и сам мог бы сказать, где лежит ключ от мастерской. А как добежал до дома дяди Саида, да взглянул в глазки его, которые сами мало чем отличались от цветных стеклышек в дверцах комода, так и понял, что долго еще дядя Саид ничего сказать не сможет. Но с другой стороны, и впрямь незачем было объяснять, что ключ на комоде. Потому как кроме комода и ковра, на котором лежал с неподвижными зрачками дядя Саид, ничего больше в доме и не было.
Так Гассан стал токарем. И по сегодняшний день был бы им, да позвала его Революция. Вот только куда – пока не ясно. Не в Башню ли Смерти? Страшно все-таки носить у сердца диск с таким названием, да еще зная, что хозяина этого диска собираются из-за него убить, потому он и передал его Расми!
Гассан вновь открыл мобильный. Было без двадцати пяти шесть.
* * *
Три машины. Три «транзита», рассчитанных на десять человек каждый. Судя по тому, как медленно, осторожно они ползли по проселочным дорогам, набиты эти «транзиты» были битком. Куда они направляются под командой Арефа Мухлиса?
Юсеф на своем лиловом «мерсике» плелся следом за ними, ровно на таком расстоянии, чтобы, оставаясь самому незаметным, видеть задние огоньки последней машины, красные, как губки Рамизы. Непривычно было ехать с потушенными фарами. Но что делать, если нельзя было даже позволить себе роскошь приблизиться, потому что, вздумай последний «транзит» остановиться, оттуда бы услышали звук его мотора.
Куда же это они сорвались? Судя по направлению, в сторону Бурки. А что им делать в Бурке? Нечего им там делать. Унылая одноэтажная деревушка, где активной публики раз два и обчелся, да и та – сплошные хамасовцы, которые «Мучеников» ненавидят, то есть раньше терпели – как-никак оппозиция ФАТХу, союзники, можно сказать, а теперь, после Размежевания, когда дни соглашателя Абу-Мазена сочтены, и власть перейдет к радикалам, – нынче все эти группировочки – хоть вшивенькие, да конкуренты. А может, Шихаби решил податься к ХАМАСу под крышу? Снюхаться с тем, кто сильнее, – почему бы и нет? А потому что вряд ли стал бы он этим заниматься в день, когда выполняется историческое задание могущественного воротилы Абдалы Таамри. Юсеф почувствовал, что его прошибает пот. В день операции, которая должна стать решающей для его организации и для него самого, Мазуз Шихаби, не обладая, между прочим, неисчерпаемыми человеческими ресурсами, отправляет десятки своих бойцов на выполнение какого-то неизвестного задания. Странно, очень странно. Пожалуй, имеет смысл сообщить об этом Абдалле. Глядишь, и прощение перепадет.
Юсеф уже потянулся к испускающему зеленое кнопочное свечение мобильному телефону, как вдруг увидел, что въехавшая на косогор самая последняя из трех машин, тоже, кстати, с погашенными фарами – слава Аллаху, луна светит вовсю, и без фар все видно – затормозила и резко начала разворачиваться. Этого еще не хватало! Не успел Юсуф оглянуться – в прямом смысле, в поисках того, куда бы смыться, дав задний ход – как «транзит» помчался прямо на него. Фары резко вспыхнули.
Юсеф Масри не столько понял, сколько потным телом ощутил – он обнаружен. Хорошо все-таки, что нет с ним диска!
* * *
«Приветствую тебя, о славный воин! – гласил очередной дар электронной почты, поступившей на адрес Мазуза. – В хадисе пророка, переданном Ибн-Омаром, (Сб. Бухари, Джихад, 94) говорится, что Даджаль прежде чем его поразит отважный сын Марьям, окажется между жизнью и смертью и будет подобен растению. Слава Аллаху, пророчество исполнилось! Шарон, воплощение земного зла, лежит в клинике «Хадасса-эйн-керем», ни жив ни мертв и подобен растению. Нанеси же окончательный удар! Сокруши царство Даджаля!»
* * *
Юсеф не верил своему счастью. Он ушел от погони. Выскочил из машины и бросился бежать. Крики позади давно стихли, транзит, который гнался за ним, развернулся и уехал. Его мерсик тоже уехал – интересно, кто там за рулем, на его, Юсефовом, месте. Короче, как бы то ни было, похоже, эти верблюжьи отродья, бойцы Арефа Мухлиса, потеряли след и временно прекратили погоню. Как распорядиться передышкой?
Очень просто! Бежать! Бежать от Абдаллы с Камалем, бежать от Мазуза и его «Мучеников». А куда бежать? Ясно куда – к евреям! У него есть важная информация – о том, что Шихаби отправил три транзита с бойцами в долину Тирца, то есть попытается перехватить поселенцев где-то в тех краях. В обмен на эту информацию он потребует, чтобы взяли под крыло и его, и Рамизу с Мусой и Халедом. А еще он расскажет о заговоре арабских бизнесменов и израильских политиков. И если офицеры ЦАХАЛа не хотят, чтобы их недавно созданную базу снесли к Шайтану, пусть заинтересуются ценными сведениями, которые им предоставит бывший агент Абдаллы Таамри. А взамен – покровительство. И не только ему, но и Рамизе с Мусой и Халедом. И на самый крайний случай есть еще кое-какая информация, за которую израильтяне уж точно ухватятся – его признание, что семью Халила Сидки вырезал лично он. Правда, в этом случае его ждут долгие годы тюрьмы, но лучше израильская тюрьма, чем – маша-аллах! – пуля из-за угла. И какая разница, кто пошлет эту пулю – Хозяин, заметающий следы, Мазуз, докопавшийся до истины, или Расми, защитник гонимых? Израильская тюрьма, где следят за тем, чтобы преступники не сводили друг с другом счеты, где с легкостью сокращают сроки, даже пожизненные, хоть и звучит это жутковато, где на выходные заключенных отпускают домой, – она как-то привлекательнее разборок с братьями по крови.
Он уже давно миновал мусорные кучи и вышел на тропку, которая, юркнув меж сухих кустов, сползла в овражек, а затем вынырнула прямо к дороге. Дорога эта вела из деревни мимо плато Иблиса в сторону израильской военной базы. Впереди был небольшой лес, а за ним – поляна, на противоположной стороне которой находились руины старого здания. А оттуда уже и до еврейской базы рукой подать.
Но когда Юсеф приблизился к лесу, он увидел, что тот усыпан огоньками, как гирлянда на Рамадан, правда, не разноцветными, а от карманных фонариков. Один... два... пять... десять... двенадцать... Кто все эти люди? Что они здесь делают?
Он пригнулся, начал перебегать от камня к камню, незамеченным добрался до опушки. Огоньки за это время успели углубиться в сосновую тьму. Голоса звучали приглушенно, но в ночной тишине по пунктиру реплик Юсеф понял, о чем идет речь. Понял – и похолодел:
– ...Ты воды-то не жалей! Шланги до краев наполняй.
– ...Во имя Аллаха! Ты что, морфий себе вводить себе собираешься? Почему иглу до сих пор не отрезал?
