закончила… — пытается остановить меня Геката.
— Закончила!
Отхожу к окну и устремляю взгляд в темноту. Красные вспышки терзают небо, но тишина стоит мертвая. Будто все звуки сбежали из этого мира в поисках более благодушной среды. Мы с ведьмой тоже молчим. Она понимает, что продолжать разговор нет смысла, как и наводить мне красоту.
Я выравниваю дыхание и пытаюсь перевести тему:
— Скажи, почему я не вижу тех двух демонов, что меня похитили?
Сейчас я могла бы им ответить. Они бы у меня получили по заслугам.
— Босавин и Гадриель? — с неким отвращением в голосе выплевывает Геката.
Я киваю, не глядя на девушку, и она продолжает:
— Они контролируют перемещение душ на реке Стикс. В замке их редко можно встретить, но оно и к лучшему. Два засранца, каких поискать еще… — голос ведьмы сочится ядом, и мне становится интересно, за что же она их так ненавидит.
Я поворачиваюсь и прищуриваюсь:
— Что между вами произошло?
— В каком смысле? — девушка стряхивает с рукавов невидимые пылинки — ей явно не по себе от таких вопросов.
— Ты знаешь, о чем я! Почему ты так зла на них?
Геката закатывает глаза и вздыхает:
— Ох, Перси! Другому любопытному я бы уже высушила его длинный язык, но не тебе, — она смотрит в мои глаза, и я вижу искорку веселья: — Мне кажется, мы могли бы с тобой подружиться.
— Мне тоже так кажется! — я улыбаюсь краешком губ, снимая напряжение в беседе. Пусть наше знакомство и общение нормальными не назовешь, но, в конце концов, я же была человеком, простой смертной, а она ведьмой, которая живет дольше, чем существует человечество.
Геката садится в кресло и закидывает ногу на ногу. Ей не хватает только длинного мундштука с дымящейся сигарой, чтобы изобразить важную шишку, — такое светское лицо она состроила.
— Эти два наглеца никогда не упускают возможности перехватить хорошую работу. Если где-то раздают бесплатный сыр, эти двое первыми вытягивают его, а в мышеловку попадает кто-то другой. Других таких изворотливых и гнилых существ трудно выискать даже в нашем подземном мире, не говоря о верхнем.
— Но почему Аид их держит? — удивляюсь я.
— Ах, Перси, все просто! Они как те крысы, любящие норы и гниль. Они выполняют самую грязную работу, в том числе…
— В том числе похищение меня?
Я мрачнею, вспоминая, как два мужика тянули меня по земле и грозились прибить, если я не перестану кричать. Ненависть Гекаты передается мне, и я цепляюсь пальцами за подоконник.
— Да, но ты же знаешь, Перси, Аид никого не похищал ранее. Каждый, кто попадал сюда, отдавал свой свет исключительно по своей воле. Они продавали души хозяину только ради каких-то никчемных прижизненных благ.
В моей голове возникает вопрос, от которого идут мурашки по коже. Неизвестное до этого времени чувство сжимает грудную клетку и заставляет сердце плавиться от обиды.
— Скажи, Геката… — я замираю, не зная, стоит ли спрашивать.
— Что ты хочешь знать? — торопит меня ведьма, чувствуя, как и я, что час кормления вот-вот настанет. Время бежит с неимоверной скоростью.
— Аид, он брал еще чью-то энергию? Я имею в виду, пил ли он чей-то свет? — чувствую, что краснею, но ничего не могу с собой поделать. В памяти возникают слова Гекаты о том, что мужчина может пить только энергию женщин, и наоборот. А чтобы выпить ее, нужен поцелуй. Я представляю, как Аид целует другую девушку, как она тает в его руках, и боль острым кинжалом пронзает мое сердце.
— Я бы могла ответить тебе, что да, пил, он же повелитель, у него больше привилегий, чем у нас всех, вместе взятых, но не скажу. Я просто не знаю, — взгляд ведьмы становится задумчивым.
— Значит, я первая девушка, которая живет здесь? — мое сердце делает кульбит, и мне хочется подпрыгнуть от радости. Раз ведьма не видела ни одной, то это было не так, как со мной. Но выражение лица Гекаты притормаживает мое счастье.
— Да, ты первая, но я вижу, о чем ты думаешь, Перси. И меня это немало расстраивает. Это не мое дело, но я привязалась к тебе и не могу не предупредить.
— О чем? — дрожащим голосом уточняю я, кожей чувствуя неладное.
— Он — древнее божество, он вечный как сама жизнь. Его призвание и цель существования в том, чтобы этому миру не пришел конец. Чтобы каждая человеческая душа прошла арку весов суда и обрела покой.
— Я понимаю, но…
— Дослушай! — перебивает девушка и устремляет на меня зеленый горящий взгляд. — Я вижу, что ты не понимаешь! В твоем сердце уже зародилось ненужное человеческое чувство, но ты должна знать, что у Аида и сердца-то нет! Он не умеет любить! И то, что у него за все тысячелетия не было пары, только подтверждает это! Мне очень жаль, но даже то, что ты становишься похожей на нас, не сделает тебя равной ему.
— Я не этого хотела. Просто мне казалось, он смотрел на меня не как на источник энергии… — зачем-то оправдываюсь я, а по щеке скатывается предательская слеза.
— Ох, Персефона… В тебе еще очень много человеческого. Может, когда-нибудь ты и станешь божеством, но пока еще в тебе живет человек. Девушка, которая не знает, что такое любовь.
— Достаточно! — обрываю я то ли Гекату, то ли свои слезы. — Я поняла тебя! Ты заблуждаешься! Я не чувствую ничего к Аиду, это обман. Мне просто было интересно, только и всего!
Геката кивает, но я понимаю, что мои слова не убедили ни ее, ни меня саму.
— Мне пора идти! Уже полночь, а хозяин будет зол, если его еду подадут позже назначенного времени.
— Ты права! — грустно соглашается ведьма и растворяется в воздухе.
Я подхожу к зеркалу и вытираю ручейки слез. Заставив себя улыбнуться отражению, я с болью в сердце представляю комнату Аида, чтобы уже через мгновение оказаться там.
Он сидит в высоком кресле, боком ко мне, практически как в первую нашу встречу. Камин отбрасывает блики на черные лаковые туфли, но совсем не греет мою вмиг озябшую кожу. Хотя внутри мне и так жарко. Я молчу, не двигаюсь с места. Аид поднимает на меня темный взгляд из-под густых бровей. Не могу разобрать его эмоций, но мне кажется, мужчина зол. Нет, не так, он взбешен, но огоньки от камина пляшут чертятами в его глазах, обманывая меня напускным весельем. Он тоже молчит, как будто дает время обдумать мою ошибку. И это срабатывает. Я начинаю перебирать в голове все, что могла натворить,
