на городские районы и сельские округа. Вильонго недоумевал, почему рабочие советы нельзя формировать непосредственно на рабочих местах, и ссылался на свидетельство Бухарина, говорившего о том, что в России советы формировались непосредственно на заводах, фабриках, шахтах и в селах. Он требовал от Бордиги объяснений в интересах общего дела и во избежание углубления серьезных разногласий в будущем.
В новом номере «Совета», пришедшем по почте, содержались затребованные Андреа ответы. По мнению Бордиги, советы следовало понимать как органы исключительно политической власти. Он признавал, что в начальный период в советских республиках действительно происходило спонтанное отправление политических и экономических функций в одних и тех же органах пролетарской власти, в рабочих советах, нередко действительно сформированных на основе фабзавкомов на рабочих местах. Но постепенно, по мере развития революции и становления диктатуры пролетариата, все экономические функции делегировались по назначению, профсоюзным организациям. В ответ на цитату Бухарина были приведены ссылки на конституцию Советской России, статьи XI–XIV, согласно которым выборы в советы в настоящее время происходят только по территориальному признаку с выдвижением одного делегата на каждую тысячу городских и сотню сельских жителей. Более того, в ответ на утверждение Вильонго, что правом голоса должны обладать все без исключения наемные работники, Бордига сообщал, что, напротив, какие-то рабочие, включая членов фабзавкомов или профсоюзов, должны быть лишены права голоса в случае, если они имеют доходы с денежного или земельного капитала. Выполнение этого простейшего условия позволит гарантировать сохранение власти исключительно за представителями класса, заинтересованными в скорейшей реализации коммунистической программы. Кроме того, правом голоса должны быть наделены лица, не имеющие работы по объективным причинам, и инвалиды.
Такой была полемика на страницах газет двух групп. В личном письме Бордига с непритворным сожалением корил Антонио за поспешное, на его взгляд, решение поддержать реформистов и камня на камне не оставлял от его концепции «рабочей демократии». Захват рабочими предприятий в целях самостоятельного управления ими, о котором мечтал Грамши, вовсе не был шагом к коммунистическому обществу, скорее он привел бы к углублению экономической конкуренции и сметных противоречий в новой чудовищной системе меркантильного полицентризма. Амадео был отнюдь не против идеи создания рабочих советов, о чем говорило название возглавляемой им газеты, но его видение их роли существенно отличалось. Прежде всего, необходимо было соблюдение трех обязательных условий: во-первых, наличия революционного пробуждения широких масс; во-вторых, наступления острого кризиса капиталистической экономики; в-третьих, принятия коммунистической партией твердого решения о захвате политической власти. Насколько понимал Антонио, когда Бордига говорил о коммунистической партии, которой в Италии тогда еще не существовало, он имел в виду некий пока абстрактный авангард итальянского пролетариата, состоящий из людей, наделенных классовой сознательностью, беззаветной преданностью делу и дисциплиной. Таким образом, рабочие советы для Амадео были лишь временными организационными инструментами пролетарской диктатуры, предназначенными для выполнения исключительно экономических, а не политических задач и полностью подчиненными партии. На большее они просто не годились по определению. В доказательство своих тезисов Бордига приводил примеры Баварии и Австрии, где рабочие советы получили в свои руки всю полноту фактической власти после падения Гогенцоллернов и Габсбургов, но лишь затем, чтобы безропотно передать ее парламентской социал-демократии, как только в обществе истекал критический момент и происходила относительная стабилизация. Приходилось констатировать, что то же самое, к сожалению, произошло и в Венгрии, после ста славных дней диктатуры пролетариата.
Антонио знал, что Амадео – стопроцентный, чистой пробы фанатичный марксист, и признавал за самим собой изрядную долю идеализма в мировоззрении. Он даже отвечал на подтрунивание Бордиги, что лучше медленно, как он, идти к диалектическому материализму, чем быстро принять его, а потом забыть.
Расхождения между ними по вопросу рабочих советов косвенно лишь способствовали расхождениям по поводу отношений с реформистами и участия в выборах. И если в прошлом номере колонка о рабочей программе туринской фракции на ближайшее время вышла под авторством Анджело Таски, давнего неприятеля Бордиги, то в новом номере Антонио Грамши опубликовал свое собственное пространное дополнение, в котором подтверждал тактическое присоединение туринцев к реформистам в вопросе о выборах. В свою очередь он заручился обещанием реформистов включить в новую партийную программу всемерную поддержку формирования цеховых внутренних комиссий и фабрично-заводских комитетов на предприятиях и их включения в профсоюзные организации. Перед профсоюзами теперь должна была быть поставлена цель обучения процессам самостоятельного управления промышленным производством.
* * *
Бордига упоминал в своем письме события в Германии, и случай распорядился так, что в тот же день в почтовый ящик редакции поступила бандероль из Гамбурга. Итальянский рабочий эмигрант прислал переводы свежих статей Генриха Лауфенберга и Фрица Вольфхайма, будущих основателей национал-большевизма, которые около года назад возглавляли самый первый Совет рабочих и солдатских депутатов, возникший на территории Второго рейха. Теперь они анализировали свой, увы, неудачный опыт. Тогда, в ноябре восемнадцатого, немецкие матросы подняли бунт на кораблях и захватили несколько судов императорского флота, отказавшись подчиняться приказу о самоубийственной атаке на британскую эскадру, заранее обреченной на поражение и гибель матросов. Приказ о бессмысленной гекатомбе во имя чести германского оружия поступил за несколько дней до капитуляции. Когда захваченные матросами суда прибыли в балтийский порт Киль, к ним присоединились рабочие местного арсенала, был избран совет матросских депутатов. Желание долгожданного мира и социальных перемен словно бы подгоняло привычное распространение вестей. Уже через два дня в соседнем порту Гамбурга восставшие массы избрали совет рабочих и солдат. Совет незамедлительно попытался монополизировать городскую печать (безуспешно) и выпустил прокламацию, в которой говорилось о том, что он принимает на себя большую часть политической власти. Первыми решениями стали отмена воинской повинности и аннулирование юридической силы всех последующих решений генерального штаба Германии. При этом в Гамбурге сохранялось двоевластие – Совет рабочих и солдатских депутатов решил не вмешиваться в рутинную деятельность административного аппарата с тем, чтобы гарантировать бесперебойное поступление из госбюджета семейных пособий, зарплат служащих и неприкосновенность фонда оплаты труда рабочих. Совет решил не распускать муниципальную администрацию, но превратить ее аппарат из бюрократического в народный. Городской сенат, в свою очередь, безоговорочно признал власть Совета и согласился сотрудничать. Самым ярким, наглядным подтверждением иерархического порядка гамбургского двоевластия стало право Совета налагать вето на любые без исключения решения городского сената. Был введен восьмичасовой рабочий день, повышены ставки за сдельную работу, запрещена спекуляция товарами первой необходимости. В течение недели по всему Гамбургу возникло множество советов работников самых разных категорий: советы учителей, пожарников, железнодорожников, полицейских, даже безработных. Все они хотели быть представленными в общегородском Совете, что было практически неосуществимо. Тем не менее Лауфенберг и Вольфхайм приняли все меры
