Когда дело с провизией было улажено, нойон, мрачно мерцая узкими глазами, спросил:
– Беркут, ты знаешь, что у колдуна есть посох Перуна?
– Посох Перуна?
Нойон кивнул:
– Да. Сам Перун подарил его колдуну за добрую службу.
– Я про то не знал.
– Посох тот насылает на людей громы и молнии. Остерегайся его.
– Гм… – Невзор задумчиво почесал ногтями бороду. – Если все так, как ты говоришь, тогда нам нужно действовать не токмо силой, но и хитростью.
– О какой хитрости ты говоришь, русич?
– В отряде Громола и колдуна есть верный Прибытку человек. Мы подговорим его, чтобы он выкрал у колдуна волшебный посох. А потом, когда посох будет у нас в руках, нападем на них и перебьем.
Лицо нойона просветлело.
– Перехитри колдуна! – сказал он. – Добудь посох! Сделаешь, получишь от меня в дар пушнины столько, сколько сможешь унести!
– Добро, – кивнул Невзор. – Считай, что колдун у тебя в кармане. А теперь нам пора ехать. Громол и его людишки далеко ушли вперед.
Нойон кивнул и повернул лошадь к лесу. Миг – и нойон со своими лучниками скрылся за деревьями. Беркут лишь качнул головой, удивляясь ловкости и сноровистости газарских воинов.
Пятеро всадников нойона остались на тропе.
– Ну, теперь вы с нами, – сказал им Невзор. – Зарубите на своих плюсных носах, ребята: я здесь – на́больший, и меня надлежит слушаться. А теперь – вперед!
И копыта снова застучали по утоптанной тропе.
Глава четвертая
1
Отряд Громола по-прежнему ехал вдоль реки. Глеб молчал, утомленный дорогой. Ратники Путяты тоже не болтали, поглядывая по сторонам и беззвучно нашептывая заклинания от злых духов.
Лишь Васька Ольха и старец Осьмий вели беспрерывный диалог, который для прочих давно уже стал фоном, навроде стрекотания саранчи, и на который никто уже не обращал внимания.
– А что, дяденька Осьмий, – говорил Васька, с любопытством поглядывая на странного старика, – все ли мы теперь вернемся обратно из Гиблого места али нет?
Старик глянул на парня искоса, усмехнулся.
– Меня-то пошто спрашиваешь?
– Ну… – Васька пожал плечами. – Я думал, ты у Бога спросить можешь. Он ведь с тобой говорит.
– Того, что он мне говорит, я тебе пересказать не могу.
– Почему?
– Потому что слаб ты и трусоват. А пророчество не для таких, как ты.
Васька обиженно сопнул.
– Хм… Трусоват… Можно подумать, ты сам Гиблого места не боишься.
– Я ничего не боюсь, – сказал старик невозмутимо.
– Это как? – удивился Васька.
– А так. Я в Бога христианского всеблагого верую. А христианская вера делает человека бесстрашным.
Васька не поверил.
– А как же оборотни и волколаки? – спросил он подозрительно. – Нешто и их не боишься?
Мудрец Осьмий откинул со лба длинную белую прядь и усмехнулся.
– Да что они супротив креста, волколаки-то твои?
Васька глянул на грудь Осьмия, туда, где под полотняной рубахой болтался медный крестик.
– И что, этот крест от нечисти лесной защитит? – недоверчиво спросил он.
Осьмий ответил:
– Конечно.
Некоторое время Васька ехал молча, потом вновь обратился к старику.
– Слушай, Осьмий, – начал он вкрадчивым, мягким голосом, – а где бы мне такую крестовину раздобыть?
Старик отвечал спокойно и невозмутимо:
– Для того чтобы крест носить, крещение святое нужно принять.
– Это как? – не понял Васька.
– В купели водяной. Или в реке.
«Всего-то?» – подумал Васька. И взволнованно попросил:
– Сделай так со мной.
Старик нахмурил седые брови и отрицательно качнул головой:
– Нет.
– Почему?
– Недостоин ты еще. Истину заслужить нужно. А у тебя душа дырявая и в башке ветер. Поди прочь.
Васька рассердился и хотел сказать грубое слово, но вовремя остановился.
– Дяденька Осьмий, не прогоняй, – жалобно попросил он, отведя в сторону блеснувшие лукавством глаза. – Я тоже хорошим быть хочу.
– Будешь, если жадничать и подличать перестанешь.
– Я перестану, – пообещал Васька. – Но пусть твой Бог мне поможет. А я тоже веровать в него стану. Как ты.
Васька видел, что лицо Осьмия осталось хмурым и отчужденным, и попробовал зайти с другого бока.
– Дядя Осьмий, скажи мне, за что ты Иисуса полюбил?
Некоторое время старик ехал молча, пожевывая седой ус, потом сказал:
– Иисус первым учил, что человек для любви, а не для злобы и деляжничества шкурного создан. Он учил, что от мести и гнева человеку никакого проку. И покуда собачиться меж собою будем, ничего хорошего из нас не выйдет.
– Верные слова! – поразился Васька. – Слышь, Осьмий, третьего дня Овсяник у меня денежку украл. Я ему хотел по тыкве надавать, но пожалел. А он расплакался и сам мне денежку ту принес. Да еще одну сверху дал. Выходит, добрые слова сильнее сильной руци, так?
Осьмий пристально вгляделся в невинные глаза Васьки и вдруг рассмеялся.
– Здоров же ты брехать, Васька Ольха!
«Не вышло, – с досадой подумал Васька Ольха. – Ладно, подмажусь как-нибудь иначе».
Чем дальше путешественники ехали по темному, неприветливому лесу, тем серьезнее становилось лицо Васьки и тем труднее были вопросы, приходившие ему в голову.
Наконец Васька, сам от себя не ожидая, задал старику Осьмию самый главный вопрос, тот вопрос, который мучил его всю его сознательную жизнь.
– Дяденька Осьмий, а отчего все мои беды?
– Ты правда хочешь это знать или опять куражишься? – прищурился старик.
– Правда хочу.
– Что ж, тогда отвечу. Ты одержим своими хотениями. Не откажешься от них, ничего не получишь, окромя пинков и тумаков. А откажешься – мудрость обретешь и все невзгоды станут тебе нипочем.
– Так же, как тебе? – уточнил Васька.
Осьмий усмехнулся и кивнул:
– Так же, как мне.
– Гм… – Васька сдвинул брови. – Ты говорил, что человек для любви создан. А что делать безродному горемыке, когда его никто не любит?
– Ты это про себя говоришь, что ли?
– Про себя, дядя Осьмий.
– Я так и понял. А что ты сделал, чтобы тебя любили-то? Сам ты кого полюбил?
Васька сердито шмыгнул носом.
– А за что мне их любить?
– А им тебя за что? – спросил в ответ Осьмий. – За то, что ты такой хороший? А откуда им знать, что ты хороший, когда ты подличаешь да воруешь?
– И правда, – выдохнул Васька, пораженный столь простой истиной. – А я о том и не думал.
– То-то и оно, что не думал, – улыбнулся старик. – Люди слова доброго страждут, а получают одно токмо насилие. А насилием мил не будешь. Знаешь, как Иисус сказал? «Ежели меня по правой щеке ударят, я им левую поставлю». Вот!
– А как же с нечистью воевать, если насильничать нельзя?
– Надеющийся на Господа не имеет надобности в копьях да мечах, – невозмутимо ответил Осьмий. – Тот, у кого есть вера, может гору поднять и в другое место переставить. Одной токмо верой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
