духа.
Весенней негой утомлен,
Я впал в невольное забвенье:
Не знаю, долог ли был сон,
Но странно было пробужденье…
Ни тени слабости, ни признаков малодушия не должны увидеть те, кто рассчитывает на ее слабость и малодушие. Она не Трубецкая, не Волконская, не Космодемьянская, но все они — ее сестры… Русские женщины!
Бог весть, увидимся ли вновь,
Увы, надежды нет.
Прости и знай: твою любовь,
Последний твой завет
Я буду помнить глубоко
В далекой стороне…
Не плачу я, но нелегко
С тобой расстаться мне!
Она сердилась на себя за то, что чувство жалости к Леночке на какую-то минуту заставило ее потерять осмотрительность…
В свое последнее посещение этот неизвестный офицер выразил ей свое сочувствие.
— Вероятно, ваша дочь очень о вас тревожится, — сказал он. — Мы можем переслать в Москву ваше письмо. Ничего лишнего, конечно, ни где вы находитесь, ни как с вами обращаются, никаких подробностей, несколько ободряющих слов. Если хотите, напишите записку…
И она захотела! Фактически этот офицер продиктовал ей записку. Она растерялась от неожиданности, от возможности хоть что-то сообщить о себе, и офицер подсказывал ей слова: “Не беспокойся обо мне, все будет в порядке. Держи себя в руках…”
А вот сама она не сумела держать себя в руках! Ничего не надо было писать. Кто знает, для чего понадобилась записка. Может быть, нужен ее почерк, может быть, хотят обмануть Леночку… Мария Сергеевна простить себе не могла, что на какое-то мгновенье поддалась слабости… Мария Сергеевна задумалась. День сейчас или ночь?
Дверь отворилась… Опять этот офицер! Никаких записок больше она писать не будет…
Офицер вошел и тотчас захлопнул за собой дверь.
— Добрый день, — поздоровался он.
Говорит — добрый день, а на самом деле сейчас может быть ночь… Он взял стул и сел у стола.
— Поговорим, — произнес он.
А о чем говорить, если эта женщина вообще не хочет разговаривать. Ее посадили в тюрьму, она отлично понимает, что это не шутка, понимает, чего от нее хотят, и после всего этого желает, изволите ли видеть, читать стихи!
Неужели эту женщину не тяготит одиночество?
— Вам не скучно здесь? — осведомился офицер.
— Напротив, — сказала Мария Сергеевна, — Мне очень весело. В вашем обществе и в обществе Вайолет.
— Вайолет славная девочка, — возразил офицер. — Она тоже жалуется, что ей с вами невесело. Она любит теннис, музыку, танцы, мечтает о том, чтобы ее отпустили…
— Так отпустите ее, — сказала Мария Сергеевна.
— Только вы можете ее отпустить. Все зависит от вас. Можете отпустить и ее, и себя. Вам предлагается выгодная сделка. Вы посвящаете нас в суть открытия своего шефа, а взамен…
— Вы не хотите позавтракать? — предложила вдруг ему Мария Сергеевна.
— Я уже пообедал, — нечаянно вырвалось у ее собеседника, не ожидавшего такого вопроса.
“Он уже пообедал”, — отметила про себя Мария Сергеевна. Значит, время сейчас к вечеру. Во всяком случае, сейчас вторая половина дня. Послеобеденное время.
— В таком случае, позвольте мне… Мария Сергеевна налила себе кофе, отпила несколько глотков… — Я вас слушаю, — сказала она.
Она хочет его слушать… Тем лучше!
— Вы заполняете несколько листков. Три, два, даже один. Я не знаю сколько. Основные формулы, а взамен…
— А если я напишу ерунду? Набор цифр?
— С тем, что вы напишете, ознакомятся ученые. Если это в какой-то степени ориентирует их, поможет продвинуться в решении каких-то задач, вы получите…
— А до тех пор?
— До тех пор вы будете находиться в обществе Вайолет и вашего покорного слуги.
— А кто же все-таки мой покорный слуга?
Марии Сергеевне показалось, что ее собеседник колеблется, назвать себя или нет. Он действительно колебался. Если эта женщина очутится когда-нибудь на свободе, он не хотел бы, чтобы она знала его имя. Потом подумал: или она согласится на все, что он предлагает, или вообще перестанет существовать, освободить ее уже нельзя ни при каких обстоятельствах. Он ничем, в сущности, не рискует…
— Майор Харбери к вашим услугам, — назвался он.
— Теперь я буду знать, — сказала Мария Сергеевна и повторила: — Майор Харбери. Я запомню вашу фамилию.
— Мы еще подружимся, — пообещал Харбери. — Вы еще будете меня благодарить.
— За похищение?
— За ту жизнь, которая предстоит вам в дальнейшем.
— А вы знаете, какая жизнь предстоит мне в дальнейшем?
Харбери сел поудобнее, достал пачку сигарет, закурил:
— Я вам сейчас опишу…
Мария Сергеевна тоже поудобнее села на кровать, на розовое пушистое одеяло, такое пушистое, каких она не видела до сих пор.
— Не лучше ли, если я сама скажу, какая жизнь мне предстоит? — сказала Мария Сергеевна. — Я представляю ее себе.
Она провела ладонью по одеялу — такое мягкое, что кажется, будто оно и не из шерсти.
— Возможно, мне дадут институт, специально оборудованный научный институт, в котором все будет подчинено только мне. Не так ли, господин майор?
— О да! — подтвердил Харбери. — И не только институт…
— Как-никак я доктор наук, профессор, и притом незаурядный профессор, иначе не стоило бы меня похищать, — сказала Мария Сергеевна. — Значит, я получаю институт. Само собой разумеется, у меня будет машина. Я представляю себе эту машину. Я была на американской выставке. Пожалуй, единственное, что мне там понравилось, так это ваши машины. Значит, роскошная, мощная, большая машина…
— Две, — сказал Харбери. — Даже три. Для деловых поездок, для прогулок и для ваших домашних.
— Пусть две, — согласилась Мария Сергеевна. — Три — это уже чересчур. Две современные комфортабельные машины. Я не очень в них разбираюсь, но, скажем, цвета топленого молока и с сиденьями, обтянутыми светло-желтой кожей.
Она села на кровати поглубже, точно уже находилась в машине и устраивалась в ней поудобнее.
— Значит, две машины. Где-нибудь в пригороде собственный дом. Пять спален, три гостиных, столовая, две веранды, две… нет, три ванные… Цветник. Цветное телевидение. Может быть, даже установка для кондиционирования воздуха…
— Не может быть, а вы будете ее иметь, — сказал Харбери. — Мы не жалеем денег на крупных ученых.
— Отлично, — сказала Мария Сергеевна. — Значит, кондиционирование. Кроме того, я буду получать большие гонорары. Мои книги будут издавать крупные издатели, они не скупятся на оплату больших ученых. Однако наибольший успех выпадет не книгам по математике. Я напишу еще книгу… Назовем это социальной темой. Что-нибудь вроде того, что… Ну, скажем, “Почему я бежала из Советской России”. Или — “Закат науки за железным занавесом”…
— Если вы это сделаете, вы разбогатеете, — сказал Харбери. — Мы даже найдем
