бешеную ненависть таят
Больные лбы в отравленной тени.
Пускает корни дерево теней
В сердца и темный всасывает сок,
И стонут люди громче и страшней,
Чем от железный игл, и ствол высок
У врат Покоя. В серых листьях Сон
Шуршит полотнищем холодных крыл:
Над тяжестью ночной простерся он
И лица спящих инеем покрыл.
Запел. И тьма врывается, груба:
Он – крест, он – тук, он – пепел! Смерть идет,
Откинув многим волосы со лба,
Раскрашивая увяданья плод.
Середина зимы
Зимою год ползет к концу, ощерясь,
И дни малы, как пятна крыш над снегом.
Часы бессчетны, безрассветны ночи,
И неизвестность утра слита с небом.
Ни осени, ни лета, – смерть скрутила
Плоды земли, рыдая панихидно.
Холодные, совсем другие звезды:
Нам с пароходов не было их видно.
Темны, неведомы дороги жизни,
Они конца ничем не обозначат,
И каждый, кем вслепую поиск начат,
Молчит потом и рук пустых не прячет.
Берлин I
Из черной ямы, из дыры складской
Грохочут бочки, скатываясь в трюмы.
Пыхтят буксиры, лезет дым угрюмый
В глаза над маслянистою рекой.
Мостом по самую трубу отпилен
Речной трамвай. Оркестрик на корме.
Вода укрыта в смрадной полутьме
Коричневыми шкурами дубилен.
И там, где мы проходим под мостом,
Сигналами нас оглушают своды,
Как барабанной дробью, а потом
Сады на дамбах, медленные воды
Каналов и в цветении густом
До неба прокопченные заводы.
Umbra Vitae[3]
Людей на тротуарах тьма накрыла,
Небесный свод над ними гол и страшен:
Там метеоров огненные рыла
Выводят знаки над зубцами башен.
На каждой крыше – телескопов дыры,
Астрологи пытают бездну ночи,
Из подземелий выросли факиры,
Восход звезды таинственной пророча.
Самоубийцы избродили сушу —
К востоку, к северу, к закату, к югу —
Потерянную не отыщут душу
И гонят пыль по замкнутому кругу
Руками-метлами, покуда сами
Не станут пылью, торопясь к могиле:
Усеют выпавшими волосами
Свой путь земной и лягут грудой пыли,
Подергивая мертвой головою.
И звери полевые с голодухи
Склонятся над могильною травою,
Рогами копошась в кровавом брюхе.
В морях то здесь, то там гниющий остов
Пустой посудины – куда деваться?
Нет больше ни мальстремов, ни норд-остов,
К причалам райским не пришвартоваться!
Деревья над разбитыми путями
Расставили капканы пальцев-крючьев,
Чернея деревянными культями
Отмерших, неизменно голых сучьев.
Кто хочет встать, тот умирает сидя.
С последним словом по другим орбитам
Отходит жизнь и, ничего не видя,
Глаза таращатся стеклом разбитым.
Повсюду тени. Перед новой жутью
Закрылась сновидений дверь глухая.
Молчим, придавлены рассветной мутью,
И веки трём, дремоту отряхая.
Перевод с немецкого Р. Дубровкина
Из словацкой поэзии
Юрай Калницкий
Эрос и Психея
я изверг и палач
я клятва и обман
меня влечет по серпантину данта
полой прикрыв блудливое анданте
по времени скольжу
отлит в костюм изящного соблазна
он выполняет роль луны магнитной
примешивает смех и смерть
и жженье терпентина
и адский огнь ладоней пальмовидных
напалмом жгущих
травит осами печалей
иль брызжет росой
на иглы кактуса опустошенной души
и подвергает позору побиения камнями
но допускает до лицезренья
тебя при мне
мой милый дружок в зенит закопьенный
вскрывающий меня своим лучом
будь беспощаднее ко мне
чем честь
всоси в себя своею черноземной щелочью
своею ненавистью враждой и отвращением
и отвердей твердыней
которую необходимо отступая покинуть
искуси горизонтальность профанную
и за спиной сожги мосты
хотя бы раз
взвинтись внутри себя
в преддверье райских врат
и первыми людьми
мелькни во встречных взглядах
воспламени мост за спиной
как олицетворенье
трагедии необоюдности в ограде обольщенья
тех кто выжил
для обоюдной лжи?
агдам лимон и крабы
и плоть змеи
вкусить с твоих ладоней
из чресл испить волшебных
а после хоть убей
хоть выгони
хоть головой о камень
вкуси не косметическую ложь
но дерматоз
стыдящийся касаний
так фарисей-монах свою тонзуру
духовной пластике подвергнув тривиальной
ударом крови бьется об удар
да что с них взять
так алкоголик застыл мешком трухи
с лицом натянутом глазурью эйфории
под гильотиной творчетворца
и катится по желобу душа
и заунывно вслед ей «амэн» слышишь
не лучше ли плодов твоих вкусить
прильнуть к твоим ключам
и повернуть тебя красоткой конопатой стишком и грустью
сможешь ли разгрызть такой орешек
потусторонним огнем
своей клешни?
ну что же искуси
и в искусе останься
и взглядом не стреляй в меня убийцу
и кипень белоснежную накинь
ну что же искуси
и ветошь условностей отринь
и обрати в золу одежду зэка
ну что же искуси
своею наготой
хоть толику стремленья прояви
и неожиданно как гром при ясном небе
воспылай ко мне желаньем
Лукреция и Цезарь
соловьи в кустах выщелкивают кантаты
в голове роение точно в улье
не обращай внимания на цитаты
о любви в июле
старое тело опутано
младою силой
сексуальная пышечка запальчивость иссушила
