— Да, — сказал Илья, хотя не все понял, ему казалось, что Нина подшучивает над ним. — Но наверняка еще есть свидетельства избиения, в других книгах.
— Нигде больше, — оживленно ответила Нина, — нигде, кроме труда писателя Матфея. Даже у Иосифа Флавия ни слова об этом, хотя он подробно изложил историю Иудеи того времени... Кстати, как думаешь, Илья, почему жена Лота оглянулась, уходя из Содома? Да потому, что забыла какую-нибудь ерунду. Зонтик, например. Может быть, дождь собирался. Или она вспомнила еще о какой-нибудь мелочи…
Илья слушал Нину и думал, вертя в пальцах лавровый листок, что у нее живой характер, своеобразное видение истории, но все портят ее резкие суждения, подобные маленьким истерикам. Ему хотелось сказать Нине, что библейские туманности — это сложнее, чем кажется, что тут надо или верить, или не верить, а рассуждать о них, сводя все к зонтику жены Лота и фантазии апостола Матфея, — все равно что выдергивать золотую нитку, торчащую из узора на бесценном мифологическом ковре.
Но Илья промолчал, полагая, что так будет лучше, спокойнее. Ему к тому же было не по себе оттого, что Нина скрупулезно изучила некоторые исторические детали, он твердо знал: истина в подобных случаях — не в точных датах и фактах, а в чем-то другом. Илья подумал, что зря приехал в Гауду, что мог бы провести этот вечер как-нибудь занятнее.
— Да, именно по-женски я жену Лота понимаю, — закончила свое рассуждение Нина.
В сумерках Илья уже не мог различить ее лица — Нина, одетая во все темное, почти слилась с деревом, и только внизу отчетливо белели ее кроссовки.
Над входом в дом засветился круглый плафон лампы, забранный металлической сеткой.
— Хороший у вас сад, — сказал Илья, поняв, что это мать Нины включила свет. — Мне пора... Спасибо за ужин. Обратно долго добираться. На поезде, потом на трамвае.
— Не люблю утренние и вечерние трамваи, — задумчиво произнесла Нина. — И метро тоже не люблю.
— Почему? — спросил он без интереса, по инерции.
— Там люди иногда так тесно прижаты друг к другу, но одновременно все абсолютно чужие, — ответила она.
Ничего не сказав на это, Илья встал со скамейки, засунул лавровый листок в карман своей кофты и невольно попытался представить, как будет выглядеть Нина, если вдруг превратится в соляной столп, но вообразил лишь ее лицо с блестящими кристалликами соли на губах.
— Пора мне, — повторил он виновато.
Чтобы попасть на улицу, нужно было вновь пройти через кухню, комнату и коридор и попрощаться с матерью Нины. Прощаться Илье было в тягость, хотелось просто тихо покинуть эту крохотную эмигрантскую резервацию, но единственный путь из сада лежал через дом. Нина вышла из-под дерева и молча направилась туда. Тучи к этому времени исчезли, и небо, обрезанное снизу черным ломаным контуром крыш невысоких домов, было темно-фиолетовым, густым. Илья пошел за Ниной к дому, к свету лампы над дверью.
В зеленоватой оболочке смысла
Штыпель Аркадий Моисеевич родился в 1944 году в Самаркандской области. Детство и юность провел в Днепропетровске. Учился на физическом факультете Днепропетровского университета. Писал стихи на русском и украинском языках. В 1965 году был исключен из университета по обвинению в формализме, очернительстве, сионизме и украинском национализме. Переменил множество профессий. Публикуется с 1989 года, автор двух книг стихов. С 1968 года живет в Москве. В “Новом мире” публикуется впервые.
* *
*
Створаживается молоко.
Обызвествляются сосуды.
С трудом в игольное ушко
протискиваются верблюды.
Заросши шерстью до ноздрей,
вышагиваючи горбато,
они уходят без поводырей
туда, откуда нет возврата.
Один, другой… слетает сон:
гряда барханная курится,
и колокольцев слабый звон,
и выгоревшие ресницы.
И неподвижны и суровы
края с горами по краям.
.........................
И вымершие острословы,
чьи шутки непонятны нам.
* *
*
невнятно
погромыхивает звук
в зеленоватой оболочке смысла
в сухой истонченной кожуре
или еще:
подслеповатый бык
как бы на дне прохладного колодца
смыкает-размыкает проводочки
и слушает озоновые искры
или еще:
вот школьники в прозрачном сентябре
поодиночке
уж приготовились к паренью
уж за плечами серебрятся ранцы
уж выпрямлены спичечные ножки
уж как тут
тут как тут не увязаться
за
отмахивающим
враз по три версты
за колченогим циркулем наук
как тут не уколоться
стальной иголочкой
....................
и тут мы видим
как взрываются
как мумий пестрые персты
причерноморские стручки акаций
и слышим звук
* *
*
худо худо нищеброду
побирухе и бомжу
невзирая на погоду
жаться ближе к гаражу
ходит в шарфе и берете
хмурый мим марсель марсо
тятя тятя наши сети
в нетях нити хромосом
светят звезды
дышат хляби
где-то ангел пролетел
в галактическом масштабе
дефицит белковых тел
* *
*
в ателье
где жизнь выдают на примерку
что ни делается все насмарку
тщетно играют мускулами бронзовые атлеты
веселенький шлягер отщелкивают конторские счеты
старшина устраивает торжественные похороны окурку
вечернее небо дрожит отражая электросварку
женский голос повторяет испуганно что ты что ты
волна доставляет бочку
в заданную точку
иванушка кличет сивку-бурку
раздувает ветер кавказскую бурку
за спиной абрека
на коробке казбека
я помню белый гипс
и половину века
беспечных дней прохладная лавина
и не заметишь — шелестнет
и воздуха махина
прозрачным пузырем растет
или убойная долина
убогим вереском цветет
........................
чугунных гирь натужный выжим
и нудит и знобит и я
и мы нет-нет да и оближем
бесцветный лед небытия
и как фанера над парижем…
* *
*
железнодорожные аттракционы
заоконный замедленный контрданс
толстым морозом зарастают вагоны
на пятые сутки впадаешь в транс
пролетая стеклянным транссибом
позвенишь ложечкой и горя нет
персонажи свободны всем спасибо
я не умею скроить сюжет
один духарился сбросили с поезда
хорошо на станции не на ходу
за холмами хоронится чингисханово войско
впереди белый мамонт с паханом на горбу
надо быть внимательным играя в карты
черные птицы летят в молоко
на сорокаградусном не очень-то покаркаешь
и от судьбы не уйдешь или уйдешь недалеко
Нельзя остаться
Бакин Дмитрий Геннадиевич родился в 1964 году. Автор двух книг прозы. Печатался в журналах “Октябрь”, “Знамя”, “Огонек” и др. Лауреат премии “Антибукер”. Живет в Москве. В “Новом мире” печатается впервые.
