Он… постригся! Да-да! Седоватые патлы, пусть и не всегда опрятные, но тем не менее придававшие Порочестеру определённый шарм, бесследно исчезли! — а вместо них его крупную большеухую голову с высокими залысинами обрамил аккуратный ёжик. Хорошо ещё, что у нашего друга оказалась красивая благородная форма черепа. Новая причёска неожиданно изменила выражение лица, сделав его по-новому внушительным, строгим и даже пугающим, и лишь когда Порочестер, пойдя пятнами, нервно спросил: — Что, не нравится?.. — я узнал своего друга и немного успокоился. Всю дорогу до дома я, однако, хранил скупое молчание; когда мы приехали и нам навстречу выбежала Елена, то восторженно всплеснула руками и тонким голосом заойкала: «Ой, какая прелесть!» — но я, за секунду до первого «ой» успев поймать промелькнувший на её лице ужас, злорадно подумал, что нынче ночью она, пожалуй, не отодвинет защёлку, сославшись на какое-нибудь внезапное женское недомогание.
Впрочем, было под большим сомнением, что Порочестер в эту дверь вообще когда-либо ещё постучится. Вчера, праздно заглянув на его златоперьевскую страничку, где довольно давно не бывал, я увидел, что там появился новый портрет Порочестера — из лучших его снимков: в белой шляпе и с нежно-палевой розой, прижатой к чувственным толстым ноздрям. Пародии тоже исчезли; вместо них я увидел одно (пока одно!) стихотворение в «любовной» рубрике, написанное, судя по дате, несколько дней назад: «Кто сочинил тебя?» Не сдержав любопытства, я кликнул по заголовку — и первым, что увидел, была огромная фотография Аллы (в её лице было что-то кошачье и одновременно козье), явно взятая с сайта оприходованной ими передачи. Чуть ниже был текст:
«Кто сочинил тебя в час бледнорозовый,кто записал в дневнике?Кисть или ручка, плюющая грёзами,в чьей танцевала руке?Кто сочинил тебя? Чья, интересно, тыбитва над нотным листом?Кто тебя голосом слабым, надтреснутымспел в переходе пустом?Кто станцевал тебя голой на площадиот фонаря до угла?Кто тебе дал этот цвет, эту мощь, этидва лучезарных крыла?Кто тебя сплёл, прочитал с выражением,из пластилина слепил,лупой направил смертельное жжениесолнца на свежий распил?Кто о тяжёлые до безобразиякамни ступил долото?Чья ты мечта, наважденье, фантазия,кто тебя выдумал, кто?..»
Под стихотворением уже стояло несколько восторженных отзывов от любящих, но, к счастью, неревнивых поклонниц. Становиться в очередь я не стал — и попросту закрыл страницу, тихо покачивая головой. Сомнений больше не оставалось: наш развратный, неразборчивый в средствах и связях друг наиглупейшим образом попался.
3
Несколько дней спустя Порочестер обрадовал нас, сообщив, что очень скоро мы удостоимся счастья познакомиться с его пассией.
Потрясающая новость! Елена тут же засуетилась, мол, достаточно ли у нас чисто и красиво, и успеем ли мы всё приготовить к встрече. Но Порочестер сказал, чтоб она не беспокоилась. К нам сюда Алла пока не приедет — их отношения ещё не дозрели до такой стадии, чтобы тащить её за тридевять земель к незнакомым людям. А вот у него дома на днях будет маленькая дружеская вечеринка… ну, что мы надулись?.. Он и так сделал невозможное — не так-то просто было придумать достойный повод. — Я сказал ей, — небрежно бросил он, обернувшись ко мне, — что у Вас день рождения.
Это было уже слишком. Мне и так не очень-то нравился его хамский тон, но последняя фраза меня добила:
— Может, мне ради этой Аллы ещё и имя сменить?..
— А когда у тебя по правде день рождения, Андрюш? — спохватилась Лена. Я горько усмехнулся:
— Был уже — два месяца назад. Могли бы и знать, раз анкету заполняли. И ни одна зараза меня с ним не поздравила…
— Вот и будем считать, что отмечаем задним числом, — закрыл тему Порочестер, явно довольный, что всё так удачно сложилось. Я тоже проглотил, сказав себе, что, в конце концов, стерплю любое унижение — лишь бы он, наконец, освободил нас с Еленой от осточертевшего груза жалости и ответственности.
«День рождения» назначили на субботу. С самого утра Лена была как на иголках: встреча с соперницей — пусть и такой, для которой ничего не жаль — серьёзное испытание. Бедняжка всё никак не могла решить, что будет правильнее: сразить будущую подругу гламурным шиком, крепко накрасившись, надушившись вусмерть и надев лучшее платье — или, наоборот, прийти в затрапезно-домашнем виде и тем самым показать ей своё полное безразличие. За несколько часов она успела, наверное, раз пятнадцать придать себе то такой, то эдакий вид, экспериментируя с разными оттенками макияжа и степенями лохматости, причём с каждым разом «шик» становился всё более гламурным, а «затрапеза» — домашней, и в конце концов я не выдержал и возопил — синие тренировочные штаны с отвислыми коленками были уже слишком, впрочем, как и пластмассовые ресницы вкупе с длиннющими алыми накладными ногтями.
После долгих колебаний она вроде бы совсем остановилась на варианте «З» — вариант «Ш» был опасен тем, что она не дотянет до телегероини или попросту не сможет ничем её поразить, а так она по-любому оставалась в потенциальном выигрыше. Но в последний момент ещё раз перемотала туда-сюда выпуск злополучной телепередачи — и это резко склонило чашу весов в противоположную сторону.
Часов в пять, как и было обещано, мы выехали. Вид у Лены был самый что ни на есть гламурный: за минуту до выхода ей даже удалось уложить свои негустые волосы так, чтоб они стекали вдоль лица надменными прядями. Маленькое изумрудное платье — её единственный выходной наряд — очень шло естественной блондинке. Единственное, что немного портило её, выбивая из задуманного образа — это невытравимое выражение плохо скрытого сарказма в глазах, который, увы, в эту минуту относился и к ней самой, — а девушке, желающей вызывать зависть и губить сердца, подобного следует избегать. И всё же приятная мысль о том, какой резкий контраст будет представлять наша красивая пара рядом с неоднозначными хозяевами, даже не будучи озвученной, совершенно явственно порхала туда-сюда по салону автомобиля.
К нашему облегчению, когда мы прибыли, Аллы ещё не было, — что позволило нам с Леной полностью освоиться и придти в себя в такой знакомой (и всё же стремительно отдаляющейся от нас) обстановке Порочестеровой гостиной. Таким же, получужим, полуродным, казался нам теперь и бритый-стриженый хозяин, который — о нет, мы не спорим! — гостеприимно хлопотал вокруг нас, но как-то… без прежней резвости.
— А где подарок? — не удержался поддеть я его.
— Какой подарок?.. — очумело переспросил Порочестер, который, видно, так был поглощён тревожным ожиданием, что всё происходящее во внешнем мире доходило к нему как бы сквозь толщу воды. Елена рассмеялась:
— Ну как какой? У Андрэ же сегодня — день рождения! Только не говори, что ты не приготовил ему подарка…
Лицо Порочестера обвисло. С секунду он пытался сфокусироваться на этом логическом парадоксе, который так неожиданно и подло на него обрушился… и, наверное, не миновать бы ему психического сдвига, если б не внезапный истерический хохот звонка, который, хозяин, видно, не сообразил поменять к приходу важной гостьи. Мы с Еленой, давно не слышавшие электронного смехача и успевшие позабыть о нём — ещё зимой Порочестер «на всякий пожарный» снабдил нас дубликатами ключей от своей квартиры, — от неожиданности зашлись точно в такой же истерике, упав животами на диван, и не сразу смогли остановиться даже после того, как звук, наконец, прекратился.
Алла нас не разочаровала. Первое, что мы услышали, был её голос — негромкий, неожиданно мелодичный, совсем не похожий на тот, что мы слышали в передаче, где счастливая невеста, видимо, от волнения, нет-нет, да и начинала слегка дребезжать. Затем она показалась и сама. Осторожно, как бы по частям, нащупывая ногой в эластичном «подследнике» ворсистый ковёр с таким видом, словно боялась потерять брод. На припудренном козьем лице — что-то всё-таки не то у неё было в соотношениях носа и рта! — плавала растерянная, недоверчивая улыбка.
Я резко выпрямил спину и по-оперному откашлялся. Лена снова прыснула, но тут же взяла себя в руки и снова изобразила гламурную даму. Порочестера пока не было видно, но его тяжёлое сопение уже доносилось до нас откуда-то из-за Аллиной спины.
— Заходите смелее, Аллочка, наливают — здесь! — уже привычно включил я почти сросшегося со мной за последние месяцы остряка и балагура, мысленно кляня и презирая себя за это.
Лена тихонько пхнула меня ногой. Зато на лице странной гостьи, близоруко сощурившейся по направлению звука, тут же появилось такое благодарное выражение, что я бы, наверное, растаял — если бы благодаря язве-Елене, а также Порочестеру, в последние дни совсем растерявшему человеческий облик, не относился к ней с несправедливым предубеждением.
