Друзья по ту сторону стола тоже вытянули шеи, чтобы разглядеть подарок. Порочестеру вид иконы едва ли о чём-то говорил, но Алла-то была «в теме», и в следующий миг на её лице отразилось глубочайшее уважение.
— Фамильная реликвия, — опустив глаза, скромно объяснила Елена. — Как говорится, чем богаты…
— Лена, какой подарок, — упавшим голосом сказал я, еле поборов инстинктивный жест отстранения: «прости, не могу принять от тебя такой дорогой…». Я вправду не знал, что с ним делать. Всё-таки от подарков отказываться как-то неудобно, особенно теперь — Аллин-то я принял. Но и совсем взять его я не мог: мне было очень неловко от мысли, что Елена, видимо, не до конца понимает истинную ценность вещи, с которой так легко рассталась. Что ж, я решил, что для виду приму его, ведь всё равно пока живу у неё, а там видно будет, может быть, как-нибудь незаметно пристрою иконку на прежнее место.
— Подарок потрясающий, — согласилась Алла, которая всё это время поглядывала то на Лену, то на меня, — на Лену с сестринским сочувствием, а на меня — почти со страхом. Причину этих чувств я тогда не расшифровал, да и не до того уже было, ибо Порочестер, смекнув, что, так сказать, выпал из общего эгрегора, решил наверстать своё показным гостеприимством щедрого хозяина — и принялся разливать «Каберне» по бокалам с радостным криком:
— Так выпьем же за нашего дорогого виновника! Ура!!!
— Ура-а-а!.. — вполголоса подхватила Алла, которой, по всему, наша компания начинала нравиться: она зарозовела, оживилась и даже почти перестала сутулиться.
Елена тоже повеселела: теперь, когда стало ясно, что её подарок вне конкуренции — а, значит, победа за ней! — можно было плюнуть на соперничество, и она, наконец, позволила себе расслабиться и даже улыбнуться новой подруге, которую всё это время демонстративно игнорировала. Та ответила ей нежно-покровительственной улыбкой, машинально прищурившись, чтобы убедиться, правильно ли она поняла этот неожиданный знак внимания.
— Тост, тост! — закричал Порочестер и тут же сам и произнёс тост:
— Дружище! Дорогой дружище! Я хочу Вам кое в чём признаться. Незадолго до встречи с Вами мне удалось на основе многолетних экспериментов и наблюдений разработать стройную классификацию Интернет-пользователей. Я открыл, что они делятся на четыре категории (тут он по своей всегдашней манере стал загибать пухлые пальцы):
1) служащие ФСБ;
2) служащие МОССАД;
3) профессиональные тролли, которых владельцы ресурсов нанимают для оживления форумов и повышения траффика;
4) психи, маньяки, просто больные люди…
— Интересно, а себя ты к кому причислял? — ехидно встряла Елена, но Порочестер, досадливо сморщившись, замахал на неё рукой:
— Да подожди ты. Я продолжаю. Итак, дружище! До встречи с Вами моя система никогда не давала сбоя. Каждый, кто встречался на моём сетевом пути, прекрасно в неё вписывался. Но тут, на беду, появились Вы! И своим появлением в одночасье свели на нет всю статистику! Как же я негодовал! Сперва я думал, что Вы просто хорошо маскируетесь, и только не мог понять, на кого же Вы работаете. Для того и изучал Вас! Но потом, как я ни сопротивлялся, пришлось признать очевидное: оказывается, есть и ещё одна категория — пятая! Очень малочисленная, но есть! Это — истинные таланты, избранные, уникальные Личности, которым попросту тесно в рамках обыденной жизни, вот они и лезут в Интернет, чтобы украшать его собой и бесплатно раздаривать себя людям!.. (Леночка, молчи, к тебе это тоже относится, но твой день рождения ещё не скоро). Итак — давайте же выпьем за это, а также за моего замечательного друга, который ровно сорок пять лет назад удостоил нас своим появлением на свет! Ура!
— Я так и думала, что он — платный тролль, — пробурчала под нос Лена, но всё-таки не отказалась сдвинуть с нами бокалы.
— Да ладно, Лен, — тихо возразил я, — все деньги ведь в общую копилку. Какая разница, где он их зарабатывает?.. Хоть бы и в Интернете…
(Вино оказалось очень даже — я почмокал языком, но так и не обнаружил гадкого спиртового привкуса. Очевидно, ради моего дня рождения — то есть ради Аллы, конечно, — Порочестер всё-таки раскошелился.)
— Вы умеете пользоваться Интернет?.. — удивилась Алла. Она так и произносила, не «Интернетом», а как иностранное название, не склоняя, явно сглатывая недостающее звено ошибочного неологизма «сеть Интернет».
— Умеем, — вздохнула Елена, опуская скромный взгляд в рюмку.
…Посидели мы очень душевно. Так не хотелось расходиться, что просрочили время, когда ещё можно было вернуться домой — и Порочестер заявил, что никуда нас с Леной не отпустит. (А я уже собирался уже звонить Ринату Шарифовичу — своему квартиросъёмщику, — чтоб приютил нас на ночь). И чтоб не вздумали возражать! Места полно, сам он в последнее время как-то прижился на диване в гостиной, так что спальня вся целиком — к нашим услугам. Отоспимся, отдохнём, а завтра я протрезвею, вычищу зубы его «Хвойным Жемчугом» — и спокойно поеду домой на машине. К чему суетиться?..
Он прав, смиренно подумал я. К чему?.. Всё идёт так, как должно…
Для Аллочки он вызвал по телефону такси, на котором и напросился её проводить, когда оно-таки пришло. Девчонки расстались лучшими подругами — надо было видеть, как они трогательно расчмокивались на прощание.
И всё же, когда он уехал и мы с Еленой улеглись в предоставленную нам постель так естественно и непринуждённо, словно были супружеской парой со стажем, она сказала мне:
— Слушай, он, по-моему, всё-таки свихнулся. Знаешь, что он мне заявил?.. Ну, помнишь, когда Алла тебе свои картинки в альбоме показывала, а мы на кухне посуду за вами мыли?.. Так вот, он сказал, что пока подождёт строить дом. А на отложенные деньги арендует в центре Москвы помещение и откроет ГАЛЕРЕЮ!!! И развесит там свою Аллу! А ты… — ну что ты смеёшься, тебя, между прочим, тоже к делу приобщили! — ты будешь писать о ней гениальные статьи и продвигать её где только можно… Раскручивать… Вот такие у него грандиозные планы!..
В иной ситуации я ответил бы ей, что планы Порочестера, скорее всего, потерпят крах — во всяком случае, в той их части, что касается меня. Ибо даже по тем невнятным, наверняка очень далёким от оригинала фоторепродукциям, что успел я сегодня увидеть, мне стало ясно, что Алла — талантлива. Не люблю бросаться словами, большим художником её пока не назову, но очевидно одарена. А я никогда не умел писать об истинном Искусстве. Я слишком его уважаю. Мне нечего сказать о нём — оно говорит само за себя, я ему не нужен. (Наверное, поэтому я и о любви говорить не умею.) Мне подавай никчемное, пустое, дешёвое — вот из него-то я сделаю конфетку, тут вступает в игру уже моё искусство, моя сила!.. Мне нравится самому чувствовать себя творцом, и чтобы материал мне в этом не мешал, не перебегал дорогу. Не терплю ревновать Музу к художнику. Главным в нашем совместном продукте должен быть я, а не он.
Вот что я сказал бы Елене, если б, повторюсь, разговор шёл в другое время и в другом месте. Но сейчас я вовсе не был расположен к заумным беседам, поэтому попросту закрыл ей рот, как сумел, и мы уже без всяких помех отдались тому, к чему шли так долго, такими извилистыми тропами. Странно, но даже в наши солнечно-медовые реки совершенного счастья дегтярной струйкой всё-таки вплеталось лёгкое сожаление о, по-видимому, навсегда потерянном друге.
4
Но Порочестер не пропал. Даже наоборот — теперь окончательно стало ясно, что без нас ему никуда. Чуть позже он признался: в тот вечер мы так понравились Алле, что она, наконец, перестала чураться милого, но слегка экстравагантного кавалера, — и тут-то у них всё и закрутилось по-настоящему! Видно, Аллочка была из тех, кто оценивает человека в первую очередь по его кругу общения. Что ж, позиция очень разумная и здравая.
Вскоре она, наконец-то, приехала к нам на дачу — естественно, с этюдником. Оценила наши угодья алчно прищуренным глазом художника — и установила своего трёхногого друга на невозделанном ещё травянистом холме среди берёз, лицом к дому. Елена ходила-ходила кругами, наблюдая, как Алла неторопливо, но деловито выдавливает краски на палитру, делает ладонями «окошечко», ловя в него давно не крашенное деревянное строение, целится острой кисточкой в холст… — и, наконец, не выдержала:
— Извини, пожалуйста, — можно спросить? Я, конечно, ничего в этом не понимаю, но всё-таки… только без обид, ладно?.. — в общем, объясни ты мне, Бога ради: ЧТО ТЫ НАШЛА ТУТ КРАСИВОГО?!!
Но Алла была от наших пейзажей просто в восторге. Вскоре она начала наезжать регулярно, чему мы все были только рады: помимо того, что вчетвером было попросту веселее, наш друг Порочестер понемногу опять становился тем Порочестером, к которому мы привыкли — детски-эгоистичным, самодовольным, бурным. Когда она оставалась на ночь, Елена, чтобы не смущать «молодых», перебиралась ко мне в фургончик, где на столике, рядом с ноутбуком, стоял теперь аккуратно припёртый к стеночке св. Пантелеймон. Я больше не предпринимал попыток потихоньку запрятать его среди прочего Елениного хлама: задним числом до меня дошёл, наконец, смысл подарка — и я похолодел от ужаса перед собственной толстокожестью и тем, какую страшную бестактность чуть не совершил. Лена не просто антикварный сувенир мне дарила — и даже не предмет культа — саму себя, своё прошлое и будущее! — а я, дурак, сразу этого не понял. А вот Алла поняла, поэтому и смотрела тогда на нас так странно. Женщина всегда преклоняется перед Чувством, а заодно и перед тем, кто способен его вызвать.
