И еще один нюанс: маленький Тамаз хорошо известен грузинскому КГБ. И не только потому, что его отец – крестный отец грузинской мафии, но и потому также, что сидел в лагере. В Тбилисском управлении КГБ на маленького Тамаза Броладзе должно храниться подробное досье. Местные офицеры госбезопасности просто обязаны знать, что Тамаз-младший хромоногий и к тому же левша. Но когда они получили ориентировку и кинулись разыскивать прихрамывающего грузина, убившего иностранца ударом ножа левой рукой, они почему-то не нашли этого левшу, а вместо него выискали правшу Акакия Шецирули. Они же наверняка должны были приказать искать мужчину-левшу – Чантурия сам вписал эту примету в направленную сюда ориентировку. Не сделав этого, они тем самым показали, что маленького Тамаза вовсе не искали, а пустились по другому следу. Они, должно быть, думали, что никто этого не заметит, а если заметит – не скажет. Таким образом, остается невыясненным всего один вопрос: кто еще в местном КГБ знает об этом и дал кому-то знать в Москве?
Чантурия понимал, что ему следует соблюдать особую осторожность, притом не только в этот вечер, но и в обозримом будущем, потому что тот офицер в центральном аппарате КГБ, который знает обо всем этом, ничуть не удивится, узнав, что Чантурия раскопал подмену.
Если маленький Тамаз за ужином опьянел, то у старого Тамаза – ни в одном глазу, хотя выпил он немало. Чантурия и сам почувствовал в один из моментов, когда вставал со стула, как слегка качаются горы, подобно качке большого корабля в море, – и даже немного испугался. Старый Тамаз улыбнулся, но улыбка могла объясняться просто его веселым настроением.
– Дернем-ка коньячку, – сказал он, – пока Тамаз организует машину.
Чантурия засомневался, нужно ли «организовывать» машину, когда она под рукой, но пошел вслед за Броладзе в большой зал, а маленький Тамаз отправился в противоположную сторону.
Броладзе выбрал груду мягких подушек и, сбив из них себе уютное гнездышко, жестом пригласил Чантурия сделать то же самое. Официант принес пузатую бутылку и рюмки. Броладзе перевернул бутылку вверх дном и долго разглядывал ее, изучая, как меняется цвет напитка.
– Я считаю вас необычным человеком, Серго, хотя вы и офицер госбезопасности, – начал он. – Я навел справки. Георгий Микадзе высокого мнения о вас: о вашем характере, уме, здравом смысле. Георгий поразительно распознает людей – не в пример многим писателям, которые выдумывают литературных героев на потребу себе, вместо того чтобы отображать реальную жизнь. Я нахожу также, что у вас прочная репутация в вашей среде, кроме некоторых персон, которым самим еще нужно заслужить репутацию. Вы показали мне, что в состоянии правильно разглядеть, что творится у вас под носом: ваша оценка обстановки в Тбилиси, высказанная в одной фразе, говорит все, что требуется сказать.
Он предостерегающе поднял руку, видя, что Чантурия намерен вежливо прервать славословие в свой адрес.
– Я не случайно говорю все это. Если вы будете наводить, в свою очередь, справки обо мне, – при этих словах он ухмыльнулся, – надеюсь, вам скажут, что я слов на ветер не бросаю. Я деловой человек, а не политик. Что ж, Серго, я хотел бы привлечь вас к своему бизнесу.
Чантурия долго сидел молча, перекладывая подушки. Старый Тамаз не торопил его с ответом. Наконец Чантурия вымолвил:
– Не знаю, подойду ли я к занятиям грузовыми перевозками.
– Если говорить об этом бизнесе, то, возможно, и не подойдете, – ответил Броладзе. – Давайте говорить серьезно. Мы прекрасно понимаем друг друга. Вы же знаете, что я не собираюсь сажать вас за баранку грузовика. Мой бизнес гораздо шире, нежели вы знаете или полагаете, будто знаете. Времена меняются. Весь мир меняется. Союз меняется. Грузия тоже меняется. У вас же есть глаза – вы сами видите перемены. Грузия прикована к Союзу, чего народ не желает, но он не знает, как избавиться от цепей. Его действия зависят отчасти от того, что творится в других местах, – я имею в виду, в первую очередь, конечно же, Москву. Серго, мне очень важна информация. У меня много источников информации. В Грузии они полезны и надежны, а в Москве не очень. Мне нужно знать, что думают в Москве.
– Считаю, что вы переоцениваете мои возможности. Я недостаточно важная персона, чтобы знать это.
– Всего никто не знает, Серго, но все знают что-то. Информация, в конце концов, ваш бизнес. А в вашем бизнесе вы должны узнавать и о необычных вещах. Я прошу вас только об одном: когда услышите что-то такое, что, по вашему мнению, мне следовало бы знать, вспомните обо мне. А если вы поинтересуетесь моей личностью, то, надеюсь, услышите, что я в долгу перед друзьями не остаюсь.
За дверью послышался шум подъехавшего автомобиля. Машина остановилась, хлопнула дверца кабины, затем отворилась дверь, и в зал вошел маленький Тамаз.
– Готово, – сказал он.
Отец легко вскочил на ноги и ухватил Чантурия за руку, помогая ему подняться. В другой руке он держал полоску бумаги.
– Вот номер телефона, – сказал он. – Подумайте о нашем разговоре. Человек, который подойдет к телефону, будет знать, как найти меня в любое время.
Они подошли к машине. Маленький Тамаз сел на заднее сиденье, Чантурия устроился рядом с ним. На прощание старый Тамаз ласково похлопал Серго по плечу.
«Волга» мчалась по проспектам вечернего Тбилиси.
– Вам пока рановато домой, а? – спросил маленький Тамаз.
Грузин никогда не скажет, что его ждет мать, поэтому Чантурия ответил:
– А у вас есть какое-то предложение? Маленький Тамаз спросил шофера:
– Атман! Не предложишь ли нам что-нибудь? Мы не можем доставить нашего гостя домой в столь ранний час.
Он произнес эти слова по-русски, но с сильным грузинским акцентом.
Шофер обернулся к ним. Лицо у него было темным, как бы соответствующим его мусульманскому имени.
– Шавлего, – предложил он.
«Шавлего» – так называется грузинская патриотическая песня.
– У арабов романтическая душа, – сказал маленький Тамаз с ухмылкой. – Они подлинные знатоки по части улаживания всяческих недоразумений, даже если и не понимают языка спорщиков.
– А вы араб, Атман? – спросил Чантурия. Шофер ничего не ответил. Маленький Тамаз объяснил:
– Атман не знает, кто он по крови, знает только, что он такой же, как мы. Он из Румынии, но его отец турок, а мать – казашка, поэтому мы зовем его Турком. А ты опоздал к ужину, Атман. Где же ты был? Работал?
– Тебе не следует пить, – ответил Атман. – Когда ты выпьешь, слишком много болтаешь.
– Но мы же не мусульмане, Атман, – добавил маленький Тамаз и обратился к Чантурия: – Не знаю, хороший ли мусульманин Атман, но доподлинно знаю, что он закладывает за воротник.
Голос с водительского места прозвучал вполне спокойно.
– Но зато я не болтаю.
– Мне нужно быть осторожным, чтобы меня не увидели, – заметил Чантурия.
– Вы имеете в виду, чтобы не увидели с кем-то? Не волнуйтесь: все местные кагэбэшники – русские, а ни один человек, говорящий с русскими, не придет в «Шавлего».
(Очевидно, «Шавлего» – это еще и название какого-то заведения.)
Атман прибавил газу и, свернув с главного проспекта на боковые улицы, погнал машину, не обращая внимания на огни светофоров и, похоже, на попутный и встречный транспорт. Маленький Тамаз тронул руку Серго и сказал по-грузински:
– Не волнуйтесь. У Атмана прекрасное чувство дороги. Он любимый шофер моего отца. Я бы даже сказал: любимый сын отца, хотя он, конечно же, не его сын. Я сидел с Атманом в одном лагере.
Они остановились перед неосвещенным домом на тихой улочке и вышли из машины. Атман последовал за ними в дом.
Внутри, в зале, было темно, ярко освещалось лишь место, где стояла женщина в черном и пела грустную песню, от которой на глаза навертывались слезы.
Кроме поющей женщины, Чантурия удалось разобрать в клубах табачного дыма лишь макушки голов сидящих за столиками людей да вспыхивающие огоньки сигарет. Песня свободно лилась и плыла в дымном воздухе, и сама песня была легкая, как дым, и голос тоже как дым.
Какая-то женщина тепло приветствовала Тамаза, а он поздоровался с ней еще теплее – поцелуем, от которого она хоть и не увернулась, но не ответила на него. Она подвела их к свободному столику, отошла и вернулась с бутылкой коньяка. Маленький Тамаз принялся откупоривать бутылку, а Турок прислушивался к пению.
– Вздрогнули и – по стременам! – предложил тост Тамаз.
Чантурия улыбнулся, услышав эти слова из длинного традиционного кавказского тоста об отъезжающем всаднике, а маленький Тамаз слегка подтолкнул Турка, который не глядя поднял рюмку, чтобы чокнуться с ними, а сам не отрывал глаз от певицы.
– Он без ума от певички, – пояснил Тамаз, кивнув на Турка, и обратился к нему на русском языке: – Поосторожнее. Если будешь так глядеть на грузинку, получишь кинжал в горло.
Турок лишь улыбнулся.
