– А маленького Тамаза вы знаете?
– Я знаю, кто он такой и что он собой представляет.
– Ну и что же он собой представляет?
– Они нехорошие люди. Все они. Если вы участвуете в их делах, то я вас знать не знаю. Да, я помогла вам, но знать вас не желаю.
– Я вовсе не участвую в их делах.
– А тогда почему вы крутитесь с ними?
– Я не могу вам сказать почему.
– Подозреваю, что вы офицер КГБ и следите за ними.
Она произнесла эти слова безапелляционным тоном, поскольку наслушалась всяких мыслимых и немыслимых россказней на этот счет.
– Ничего особенного в этом нет. Просто я не могу сказать вам.
– Ну что же, по крайней мере, и знаю, что вы не из КГБ. Кто же когда-либо слышал, что грузин служит в КГБ!
– А что, разве таких кет?
– В Грузии нет. Чтобы следить за нами, они набрали русских.
– Вы опять будете петь?
– Еще одно выступление.
– Я хотел бы остаться и послушать. На свой счет принимать ваше пение я не буду.
Ему нравились и черноглазая грузинка, и ее проникающая в самое сердце грузинская песня. Как было избежать их чар? Ему страстно захотелось обладать ею.
Она кончила петь и опять подошла к столику.
– Я люблю вас, – признался он.
– Вы же обещали не принимать песню на свой счет.
– Я же не клялся именем Ленина.
– В следующий раз я потребую поклясться. Серго тронул ее за руку, и она не отдернула ее.
– Разрешите мне проводить вас. Приставать не буду, обещаю.
– Клянетесь именем Ленина?
– Клянусь!
– В таком случае, почему бы и не разрешить? – засмеялась она. – Пошли. Либо вы меня проводите до дома, либо я вас. Вас нужно сопровождать – ваши собутыльники могут поджидать вас на улице.
– Тогда я провожу вас.
Сначала он назвал таксисту неверный адрес, а потом заставил его дважды крутиться по одному и тому же маршруту. Со второго захода он остановил такси неподалеку от ее дома, они вышли и пошли пешком.
– Какая прекрасная ночь, – промолвил Чантурия. Ночь и впрямь была хороша.
Он остановился и нагнулся, будто бы завязать шнурок на ботинке, а сам посмотрел, не идет ли кто за ними.
– Вы осторожный человек, – заметила она.
– Стараюсь быть таким.
Она жила в однокомнатной квартире в новом типовом доме. В небольшой комнате было полно подушек, картин, у стен стояли тахта, мягкое кресло, высокий гардероб с зеркалом на дверце. Они пробрались на кухню, где она приготовила чай.
Чай немного отрезвил Серго, а вместе с испарявшимся коньяком улетучивалась и его пьяная бравада. Он лихорадочно искал, как избавиться от смущения, когда она попросила:
– Мне нужно снять концертное платье. Не хотите ли помочь?
Она повернулась к нему спиной, чтобы он расстегнул молнию на длинном платье. Кожа на шее была у нее белая и гладкая. Он потянул застежку вниз.
Придерживая платье на груди, она выключила свет в комнате и подошла к гардеробу. Из-за его дверцы донеслось шуршание, и платье упало на пол. Она подняла его и повесила в гардероб.
– Я думала, вы поможете мне, – донесся ее голос. – Я здесь, у гардероба.
Серго подошел – она стояла за дверцей совершенно голая. Повернувшись к нему, она сказала:
– Давай повесим сюда и твою одежду. Засмеявшись, она помогала ему побыстрее раздеться.
– А что вы смеетесь?
– Надеюсь, что на этот раз ты примешь все это на свой счет.
Она повела его к тахте, а у него не выходило из ума проклятое профессиональное подозрение, а что будет дальше: скрытые фотоаппараты, внезапно распахнувшаяся дверь… Его специально подвели к ней – а это первый сигнал охотнику быть настороже. Нет, совсем даже не так. Его повезли в это заведение, а вовсе не к ней. У них и мысли не было, что он так поведет себя. И он уверен, что Турок злился совсем не притворно. Маленький Тамаз и Турок хотели побыть с ним подольше и понаблюдать за ним. Они никак не ждали, что он улизнет с женщиной.
В ее объятиях все его подозрения мигом улетучились. Ее желание шло поистине от души. Ему вдруг захотелось прошептать ее имя, но он даже не знал, как ее зовут. На ум пришло единственное имя – Ламара, которая не хотела иметь ничего общего с грузином – офицером КГБ.
Проснулся он перед рассветом и стал одеваться. Она тоже оделась.
– Я покажу тебе, где стоянка такси, – предложила она.
Они подошли к двери. Прежде чем выйти, он достал бумажник и хотел положить на стоя деньги, но она перехватила его руку.
– Я не продажная девка, – сказала она и гневно сверкнула глазами. – Если я полюбила тебя, а ты меня – разве этого мало? Может, это я должна заплатить тебе?
Он не нашелся, что сказать. Она улыбнулась и поцеловала его.
Они шли, тесно прижавшись друг к друг. Ночь была тихая и теплая. На стоянке стояли три такси с выключенными подфарниками, шофера стояли рядом, переговариваясь и покуривал. Их голоса разносились далеко по тихой улице. Говорили они о футболе.
Она остановилась. Он обнял ее и поцеловал, чувствуя ее податливое тело, голое под тонким платьем. Она не сказала, как ее зовут, не спросила его имени, и хотя он и знал, как найти ее, понимал, что раз она не говорит о новой встрече, он никогда не станет искать ее. Но она так ничего и не сказала.
Она снова поцеловала его на прощанье и сделала шаг назад, не выпускал его руки. Потом улыбнулась, разжала ладонь, повернулась и зашагала прочь.
– 27 —
Четверг, 13 апреля 1989 года,
Утро,
Тбилиси
Чантурия сначала намеревался сходить к своему приятелю Униани и рассказать о встрече с Тамазом Броладзе, но, подумав, решил, что лучше ничего ему не говорить. Причин сомневаться в искренности Униани он не находил, но даже те «легавые», чья честность вне подозрений, могли устроить ему встречу и беседу в неподходящем месте. Кто-то из местного управления КГБ не решился арестовать маленького Тамаза, и Чантурия не желал, чтобы этот кто-то заподозрил, что ему об этом известно. Если он скажет что-то Униани, то этого, может, окажется достаточным, чтобы тому устроили автокатастрофу, да и над ним самим нависнет серьезная угроза.
Вместо встречи с Униани Чантурия сам еще дважды неофициально увиделся со старым Тамазом, без всякой санкции и не «в интересах следствия», чем он мог бы оправдать эти встречи. Теперь ему не следует притворяться и вводить людей в заблуждение, будто он по-прежнему заинтересован в распутывании дела об убийстве Хатчинса. Как говорит пословица, «любопытной Варваре на базаре нос оторвали». А его намеревались подкупить, о чем он не может в настоящий момент доложить. Если он скажет, что взятку ему предлагали от имени грузинского сепаратистского движения, то такое признание обернется для него еще большими неприятностями, чем если бы он доложил, что его пыталась подкупить грузинская мафия – а именно так, по сути, и было на самом деле.
Старый Тамаз откровенно использовал грузинский национализм в своем бизнесе. Но под лозунгом «Свободу Грузии!» он, как догадался Чантурия, понимал нечто другое – он имел в виду свободу заняться тем бизнесом, каким занималась ранее партия, то есть свободу хозяйничать во всей стране.
Но после того как Чантурия решил не встречаться с Униани, тот сам позвонил ему домой. Он не предложил увидеться вновь, будто сам пришел к выводу о ненужности такой встречи, а позвонил просто так, чтобы попрощаться с Серго перед его отъездом. Но в конце разговора добавил:
– Я узнал еще кое-что, что и тебе следовало бы знать.
– Что такое?
– Твой полковник Соколов когда-то служил в Тбилиси, в начале своей карьеры.
– Откуда узнал?
– Мой сотрудник Кавтарадзе, ты его знаешь, помнит его. Он мне сказал об этом после того, как ты покопался в наших досье.
– И что же он сказал?
– Совсем немного, он об этом распространяться не хочет, но, думаю, он неспокоен, потому что ты работаешь на Соколова. Он боится, как бы Соколов не узнал о твоем визите к нам.
– Скажи ему, пусть успокоится. Я не собираюсь никому говорить об этом, если ему не хочется.
– Ему не хочется – могу спорить на что угодно.
Но если поговорить откровенно с Униани было немыслимо, то с Георгием – можно. Чантурия зашел к. нему попрощаться.
Георгий еще с лагеря выработал в себе привычку быть во всем осторожным. Он не задавал лишних вопросов, но ясно показал, что ему хотелось бы знать о результатах встречи Серго с Броладзе.
Серго вкратце рассказал ему о ходе самой встречи, но не упомянул о том, что ему предложил Тамаз.
– Я заметил, что маленький Тамаз хромает, – заметил он в конце рассказа.
– Да, в тюрьме я слышал, что он сломал ногу. Якобы случайно. Нога срослась неправильно. Забота о здоровье заключенных не является первоочередной задачей социалистического общества.
– Вы будто сомневаетесь, что он сломал ногу случайно.
– Каждый марксист-ленинец знает, что во всякой случайности есть своя закономерность. Объективные обстоятельства сложились таким образом, что нога у Тамаза Тамазовича оказалась сломанной. Может, этот несчастный случай имел какую-то связь с подозрением, что он изнасиловал дочку секретаря райкома?
