— Оставь меня, — во рту было горько. Сказанные слова саднили горло, царапали, словно песок.
— Мы… я положу тебя вот сюда и… что? — словно не поняв или издеваясь, переспросил он у меня. Удивленные глаза, чуть приоткрытый рот. Кажется, он не ожидал подобного поворота событий.
— Оставь меня тут. В гостинице. Пожалуйста, — я говорила отрывисто. Четко взвешивая каждое слово, стараясь не разрыдаться прямо сейчас. Мой голос дрогнул, я знаю. Интересно, а как он звучит в голове у Лексы? Может ли он слышать оттенки чувств, эмоций, или до него доходит лишь общий смысл фразы?
— К-как? — его удивлению не было предела. Я ежедневно доставала его одним и тем же вопросом, в памяти еще была свежа моя радость от того, что он заберет меня. — Почему? Что случилось? Ты… ты обиделась, что ли?
— Нет… да! — выкрикнула я, понимая, что не в силах сдерживать рвущиеся из меня слезы. Интересно, увлажнятся ли у меня щеки? Как-то Лекса заметил за мной такой недостаток. — Ты… просто оставь меня, хорошо? Положи туда, где взял и уезжай. Забудь про меня, пожалуйста.
Он стоял, в одном носке и трусах, не в силах поверить тому, что услышал. Еще мгновение, казалось мне, и он отрицательно покачает головой, обзовёт меня сволочью и, наверно, будет прав. Но он промолчал.
***
Иногда кажется, что к темноте невозможно привыкнуть. Каждый раз она как будто новая. Обманчиво безопасная, пугающая, страшная, таящая в себе тысячу и одну опасность. Только коснись её, войди в объятия — и сразу познаешь всю её прелесть. Пахло грязью и старой пылью. Мой старый добрый шкаф, в котором я провела неизвестно сколько ночей. Интересно, сейчас день или ночь? Не знаю. Лекса аккуратно положил меня, заботливо постелив какую-то тряпку. Словно я могла и в самом деле почувствовать дискомфорт и неудобство от лежания на жестком. Добрый, застенчивый, бескорыстный Лекса. Маленькая звезда, из источника которой я пила все эти десять дней. Жрала, а в самом конце ещё и вцепилась. Сон, так явственно вспомнившийся мне, заставил меня вздрогнуть. Было тепло, словно меня повсюду окружали какие-то тряпки. Кто я для тебя — человечек? Нет, Лекса, ты слукавил, когда отвечал так. Я не человечек. Не маленький, крошечный выродок, порождение аномалии или что-то в этом духе. Я для тебя самый настоящий человек — и именно потому ты был так удивлен, когда я попросила оставить меня тут. Если бы я сказала. Что это для твоего же блага — ты бы не понял. Мне так хотелось, чтобы он оказался рядом. Открыл дверцу, а те скрипнули в ответ, вновь извлек меня на свет. Усадил за стол, или на клавиатуру компьютера. Чтобы мы вместе напечатали ещё страничку-другую, поговорили — неважно о чём. О том, почему воюют люди, о том, как писать книги. Наверно, я готова отдаться прямо сейчас Юме только лишь за то, чтобы услышать твой голос. Мне вспомнилось, как я дрожала от страха — тогда, когда увидела аномалию. Боялась, что где-то с тобой может случиться нечто подобное. Что из-за угла на тебя внезапно выскочит пьяный автолюбитель, что кто-то опрометчиво забудет поставить канализационный люк на место, что вывеска, столько лет висевшая на ниточке, решит сорваться прямо тебе на голову. И что, даже если ты избежишь всех этих каждодневных ужасов, пред тобой могут возникнуть аномалии — неконтролируемая нечисть этого мира, случающаяся — как ты тогда сказал. Аномалии — случаются, и по доброму улыбнулся. А потом мы смотрели, как доблестные ОНОшники при помощи огнестрельного оружия и новейших научных разработок умело справляются с каждой из них. Словно заранее знают, с чем им придется иметь дело.
Я слышала голоса, целуй уйму голосов. Они кричали, верещали, ворковали. Бибикали сигналами мобилей, зазывали пищащими мелодиями. О чём-то сообщил строгий женский голос. Это с улицы, тут же поняла я. С улицы, наверно, пока я спала, уборщица чистила освободившийся номер и раскрыла окно пошире — проветрить.
Я боялась подняться, сделать хотя бы шаг, приложить хоть чуточку своих сил, чтобы раскрыть легкую, как казалось, дверцу шкафа. Боялась, что открою и увижу пред собой лишь опустевшую, осиротевшую навек комнату. Где-то здесь все ещё витает его запах, кровать всё ещё помнит следы вчерашней любви, на стуле, кажется, отпечаталось массивное седалище. Все следы на месте, а самого его — нет. Словно он умер, ушел навсегда, а я не в силах в это поверить. Я умру? Теперь уже нет никакой разницы. Где ты, Юма?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Меня качало из стороны в сторону, словно несло по волнам. Не знаю, когда я уже успела побывать в волнах, но… необычное, приятное ощущение. Захотелось улыбнуться. Не тем фальшивым оскалом, что плюнули краской на моём лице, а настоящей, доброй, приятной. А Лексы рядом нет.
А, может, он еще не уехал? Спасительная мысль билась где-то в глубине души. Что вот сейчас я вскочу, постучусь в дверцу шкафа, позову его — и он откроет, придёт мне на помощь и… и что тогда? Смогу ли я протащить писателя туда, в мир Юмы? И если она питается той искрой, которую я всё время заимствовала у него — не сделаю ли я только хуже? Я представила, как тело Лексы становится холодным, руки деревенеют, а сам он превращается — в куклу. Безвольную марионетку, не способную даже думать, мыслить, слышать… я вздрогнула, а по телу прошелся озноб. Нет, не надо так. Он хороший, я его люблю, он женится на Мари, у них будет куча Лекс-младших, счастливых, круглых и талантливых.
Иногда мне казалось, что я поднимаюсь и опускаюсь. Тело подрагивало от небольших толчков — может быть, случилось землетрясение? Я раскрыла глаза, заставив себя вырваться из пучины сна, сморгнула. Я попыталась сесть, поднять руку — не получилось. Словно на меня в тот же миг свалился здоровенный булыжник. Парализовало, искра уходит из меня — одновременно с восторгом и испугом подумала я. Мне уже виделась разочарование на лице Повелительницы Тьмы, её злость, ярость — не удалось взять крупную добычу. Ещё вчера она умела ходить, а теперь…
Я услышала голос Лексы. Показалось, тут же отмахнулась я — улица и стены умело искажают чужие крики — иногда кого только не услышишь. Лишь через миг я осознала весь ужас случившегося — меня не оставили в шкафу. Презрев моё мнение, писатель дождался, когда я перестану откликаться на его голос, упаковал меня в какую-то тряпку, а затем пихнул в сумку.
Я не знала. Что мне делать. Радоваться, что меня не бросили? Вопить от ужаса, пытаясь докричаться до Лексы — может быть, он сумеет оставить меня где-нибудь в укромном уголке? Нет, он не послушал меня, сделал по своему, и сейчас даже не захочет слышать. Ни про Юму, ни про то, что ему грозит опасность и… а грозит ли ему опасность вообще? Мысль, столь долгое время таившаяся в недрах сознания, наконец, явилась на свет. С чего я взяла? Почему Повелительница Тьмы не может высосать его сразу? Почему ей для этого нужна я? Он привезет меня, а я окажусь всего лишь приятным сувениром из Столицы. Может быть, он даже подарит мою бездушную тушку какой-нибудь маленькой девочке. Мысль об этом окончательно успокоила меня.
Глава 14
Колеса стучали на стыках рельс. Откуда знаю? Звук очень похожий, а я почему-то уверенна, что именно так стучат колеса на стыках рельс. Кто-то топтал — прямо рядом с сумкой, словно целая вереница ног выстроилась в очередь — пробежаться рядом с пакетами издавшегося писателя. Вокруг — умиротворенное спокойствие и быт. Кричат о чём-то дети, верно, подравшись из-за игрушки, что-то бессвязно бормочет в телефон женщина. Ваши билеты? Проверяем билеты, — спокойно идет контролер. Я поморгала. Женщина в синем комбинезоне, шмыгая носом, обращалась ко мне. Чего она хочет от меня? Еще одна проекцию Юмы? Теперь-то уж зачем?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Руки сами протягивают к ней какой-то ворох резанных листов, прямоугольник карточки. На столике, за которым я сижу — прозрачная бутыль с водой. Слева — большущее окно, за которым медленно пробегают угловатые в ночной тиши деревья, тусклые фонари, запоздавшие мобили. Прямоугольник карточки ложится на стол, гулко бухает штемпель, оставляя сиреневый круг с россыпью аббревиатур. Слышу визг — это в самом деле дети — мальчик и девочка, дерутся из-за плюшевого медведя, вырывая его из рук друг друга. Мене нетерпеливо и раздраженно окликивают. Ну, чего вам ещё, недоуменно озираюсь я по сторонам? А, билеты забрать…
