Я не буду страдать, твердо решила я после того, как Юма выплюнула меня из своего измерения обратно на стол. Буду лежать тут до самого прихода Лексы, а там… там я что-нибудь придумаю. Не хочу думать об этом сейчас, хочу забыться, хочу уснуть — и чтоб без лишних сновидений. Мне вдруг стало холодно и я поежилась, распрямилась, обхватила себя руками. Окно чуточку приоткрыто, чтобы проветрить — наверно, в моё отсутствие приходила уборщица. И отсутствовала ли я? Любопытство в тот же миг сменилось отчаяньем — к чему теперь всё это? Была тут, не была, разве это спасёт меня? То, что, как казалось мне, ранит Повелительницу Тьмы, на самом деле подкармливало её. Дочь Света, Аюста на самом деле оказалась даже не предательницей — актрисой в большем спектакле, сотканном специально для меня. Довольно правдоподобным и красивым, не скрою. Осталось ещё и Лексе обратиться в кого-нибудь, например, в голубого единорога или зубастого огурца — для полноты картины, и тогда будет вовсе замечательно.
Не думать, в который раз упрекнула я саму себя за нежелательные мысли. Пусть Юме достанется как можно меньше. Назло ей, хотя меня это и не спасет. Не дождавшись в срок, она придет за мной — и что мне тогда делать? Куда бежать из её измерения?
Некуда мне теперь бежать. Я не хочу умирать, но я должна — и так, чтобы не навредить Лексе. На миг мне показалось, что я услышала его голос за дверью — веселый, бойкий, звонкий и счастливый. Ему отвечала — девушка. Меня в тот же миг кольнуло — прямо туда. где должно быть сердце, что я даже распрямилась. Неужели сейчас я увижу ту, кому всё это время адресовала упреки? А вдруг, она отказала Лексе, даже после той новости, и он решил снять проститутку? Подобная мысль в тот же миг выветрилась из моей головы — чтобы мой писатель променял свою Богиню и Госпожу на обычную прикроватную девку?
Меня окатило волной чужого нетерпения, желания, страсти. Казалось, протяни я руку, как вчера, смогла бы испытать это гораздо ярче. Ярко-оранжевая нить, явившаяся перед моими глазами завлекала, манила — не схватиться, хотя бы прикоснуться к ней, и тогда мне разом откроются тайны очередного аспекта жизни. В ожидании зазвенела цепь, столь старательно собранная мной раньше. Новое, неиспытанное ранее чувство, за которым стоит… стоит… просветление? Может быть, сама жизнь? Юма сожрёт меня, а я буду отнимать у Лексы. Рука дрогнула, когда уже почти коснулась чувства. Словно обидевшись моим колебанием, она прошло стороной, рассыпалось пыльцой фей, мерно оседая — повсюду. Люди не увидят ни нить, ни эту самую пыльцу, но стоит им только подойти ближе — как смогут ощутить неистовый жар голодных тел.
Дверь, наконец, поддалась, широко раскрывшись и чуть не хлопнув о стену — Лекса вовремя её придержал. Разгоряченная дева, громко хохоча. Не желая держать в себе ни радость, ни смех, ни всё это время прятавшееся где-то в глубине души, желание, хотела только одного — жить. Вкусить очередной кусок жизни — не как черствой коркой хлеба, как сладким пирогом. Румянец щек, коротко стриженные волосы, пылающие азартом серые глаза, торчащий, словно собирающийся бросить кому-то вызов, носик. Я смотрела на них, не в силах отвернуться, смотрела, как они мило щебечут друг с другом. Страсть, до этого подталкивавшая их обоих друг дружке в объятия — не угасла, вовсе нет, но момент отступила. Смущение, боязнь первого опыта, казалось, они всю ночь проведут вот так, просто глядя друг на друга, старательно пряча глаза, дабы не выдать немой вопрос — ну? Ну когда? Ну сейчас?
Интересно, а если я сейчас окликну Лексу — он отзовется? Почему-то мне казалось, что нет. Он не обратит на меня внимания. Девушка лишь скользнула по мне взглядом, пожала плечами — кукла и кукла, таких у неё в детстве был целый вагон. И ни вопросов — откуда я тут взялась, ни что я тут делаю. А, может быть. Лекса просто уже рассказал е обо всем?
Я старательно всматривалась ей в глаза, в надежде узреть — хоть капли пренебрежения, брезгливости, меркантильности. Мне казалось, что увидь я это в ней — и тут же смогу уличить её во лжи прямо перед Лексой. Оградить его криком от её посягательств. Он — МОЙ писатель, это бурлило внутри меня самой и лишь чудом не вырывалось наружу. С другой стороны, кричи я об этом, либо молча наблюдай — Лекса не обратит внимания, а девушка попросту не услышит. Она — искра, я чувствовала её жизнь. Другую, не такая, какая была у Лексы, но не менее сильная — кто знает, может и она сможет говорить с куклами? Или говорит? Мне вспомнилась огромная змея, столь усердно ползущая к звезде Лексы — может быть, это она и есть? Я с ненавистью осмотрела её еще раз — теперь уже обнаженную. Словно не дождавшись, когда же писатель решится. Она быстро скинула с себя одежду. Без теперь уже излишнего стеснения, пряча скромную улыбку, стараясь подавить некстати проклюнувшееся смущение. Она не стыдилась собственного тела — большая, красивая, чуточку полная, она казалась истинной Богиней, музой, на миг решившейся спуститься к нерадивому творцу. Дабы облагородить его парочкой новых идей и замыслов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Глава 13
Они урчали, наслаждаясь друг другом, утопая в объятиях, лестном шепоте, уйме ни к чему не обязывающих фраз и обещаний. Я смотрела — неотрывно, желая отвернуться, но не смея этого сделать. Словно боялась, что Дикая кошка Мари прямо сейчас, испив чашу любви до конца, отрастит когти и загрызёт писателя. Одеяло ненужной тряпкой валялось на полу, следом, буквально через минуту, рухнула одна из подушек. Светильник стыдливо пытался озарить комнату тусклым сиянием — словно боясь увидеть что-то лишнее. Или желая спрятать влюбленных от ненужных глаз. Им не нужен был свет, им сейчас обоим не нужно было ничего.
Мари, — Лекса то и дело шептал её имя, а у меня, почему-то, сжималось несуществующее сердце. Девушка извивалась дикой кошкой. Как-то неправильно, неопытно и слишком искренне. Словно не зная, что надо делать и все равно стараясь ублажить своего мужчину. Груди плавно качнулись, мелькнул коричневый сосок. Стон, еще один, потом ещё.
Мне было стыдно — не за увиденное, а потому, что я завидовала. Это Я должна была быть на её месте. Это моя грудь должна лежать в теплых ладонях Лексы, я должна ощущать нежность и ласку его осторожных прикосновений, вдыхать запах его волос, видеть блеск глаз. Это я должна быть вместе рядом с ним, а не она. Почему я не могу быть живой? Почему в мире нет фей и добрых волшебниц, хоть кого-то, кто мог бы прийти и подарить мне — жизнь? Не просто заставить спрятанный внутри механизм двигаться, а тело — ощущать, а быть большой, быть человеком, настоящей девушкой!
Мне было больно. Открылась маленькая тайна, почему Юма не захотела полакомиться мной прямо там, почему решила выждать ещё один день — она знала. Знала о том, что будет сегодняшней ночью. Может быть, эта девчонка — тоже Юмина проделка? Отщипнула от себя кусочек, как сделала это с Аюстой, и заставила прийти к нему? И всё, чтобы… сейчас я готова была увидеть в девчонке, столь нагло завладевшей писателем кого угодно. Предательницу, злейшего врага, хоть саму Юму!
Их любовь касалась меня неприятной, тягучей волной, ощупывала с ног до головы, безобразно и настырно лезла под одежду. Спрятаться бы где-нибудь, забиться в самый дальний угол — и выть там белугой. Это ведь МОЙ Лекса — хотелось мне крикнуть прямо ей в лицо. Это с ним мы были здесь вместе, это мои волосы он мыл под душем, это со мной он писал книгу, управлял бойкой бригадой солдат в компьютерной игре, со мной ложился спать… это я видела его без одежды чаще, чем она за всю свою жизнь — тогда почему он достался именно ей?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Злая ирония — кукла ревнует человека, хозяина, спасителя, того, кто обратил на неё внимание. И теперь я готова рыдать от безысходности. Ловкая Юма, хитрая Юма, умная бестия — она прекрасно знала, как я буду чувствовать себя. Наверно, будь у меня такая возможность, я рвала бы волосы с своего парика, злобно оскалившись, долбилась головой о стену. Будьте прокляты — все и сразу!
