Нет, поздно не было. Комната исчезла, испарилась — как и в прошлый раз, когда она билась с Аюстой. Я осмотрелась по сторонам — уже не так затравленно, как раньше, более уверенно. Да, мне всё ещё есть чего бояться, вот только я уже не та беззащитная кукла, которой была раньше. Теперь я знаю гораздо больше — о жизни. И, возможно, сейчас узнаю о ней что-нибудь новое. В груди заныло от ожидания сладкой истомы, в этот же миг захотелось пить. Для полноты образа мне не хватало разве что меча или посоха. А еще лучше — лучевого ружья. Я ухмыльнулась собственным мыслям. Юма неподвижно зависла в стороне от меня, не решаясь подплыть ближе. Боится? Знает? Анализирует? Она обратилась в толстую, плотную струю дыма, скользнула в мою сторону. Что мне делать? Принять бойцовскую позу? Расставить ноги на ширине плеч, напрячь руки, сжать кулаки? Злобно оскалится? Наверно, это будет выглядеть очень глупо.
Повелительница Тьмы расхохоталась, только явив своё лицо из дыма, облаком окружила меня, оплела почти осязаемой черной дымкой.
— Такая вкусная, такая маленькая и такая глупая!
Я не ответила на оскорбление. Я живая, свет моей искры сможет совладать с ней, уверенна в этом! В моей груди, казалось, родилась новая звезда. Озарила светом сверхновой, разорвала объятия Юмы, оставив напоследок лишь истошный вскрик. Победа?
Не победа. Юма через миг вновь уже стояла передо мной. Останавливаться на одной атаке не стоило. Аюста говорила, что эта тварь не остановится, так что мне придется её добить. Лишь через миг я ужаснулась собственным мыслям — неужели я смогу отнять у кого-то жизнь? Мне стало страшно, неприятно и противно. Луч света, вырвавшийся из моей груди лизнул Юму, словно пробуя на вкус, но, вопреки ожиданиям, она не зашлась в отчаянном вопле. Ухмыльнулась, после огласила нависшую тьму веселым смехом. Я, прямо сейчас готовая швырнуть в неё еще один заряд своей искры, остановилась. А что, если я её таким образом не убиваю, а подкармливаю? Если она питается искрой, то чем атакую её я?
— Глупенькая. Глупенькая маленькая кукла. Ты и вправду поверила ЕЙ?
Я смотрела на свою противницу в полном замешательстве. Я смотрела и не могла поверить своим глазам. Мне хотелось думать, что это всего лишь обман зрения, какая-то хитрая уловка, может быть, иллюзия? Из-за спины Юмы, осторожно ступая, будто боясь поскользнутся, вышла Аюста. Девочка, с золотыми локонами волос, с опущенной головой, в белой хламиде. Моя спасительница, советница, подруга.
Освободить, спасти девчонку, заступиться — как в прошлый раз. Пальцы сжимались в кулаки, разжимались обратно, словно желая нащупать во мраке несуществующее оружие. Нечто подсказывало мне, что стоит мне только захотеть — и с моих рук молниями сорвутся новые лучи.
— Отпусти её! — девочка в плену, эта мысль казалась мне спасительной и естественной. Я тщетно пыталась разглядеть на запястьях малышки кандалы, наручники, сковывающие цепи. Юма уже в который раз расхохоталась в ответ, а Аюста шмыгнула носом, утерлась пальцем, подняла на меня глаза.
— Да кто ж её держит? Ну же, маленькая, посмотри на нашу добычу. Помаши ручкой.
Аюста, словно нехотя, помахала мне рукой, горько улыбнулась. Она что-то прошептала губами. А я не смогла расслышать что именно. Неважно, теперь это уже всё неважно. Ярость, кипевшая во мне, изошла на нет, ушла в растерянность — без остатка. Мне хотелось кричать, а язык будто бы прилип к небу. Метать лучи с рук, а они повисли безвольными плетьми по бокам. Я словно вновь стала безжизненным куском пластика, каким и должна быть.
Слово пришедшее на ум было горьким и неприятным. Предательство.
— Ты и вправду верила, что можешь победить меня вот этим? Силой своей искры? — Юма сошла с места, в ушах стоял цокот от её каблуков. Интересно, а раньше я его замечала? Нет, не интересно. — Красивая сказка, неправда ли? Есть злая пожирательница искр Юма. Есть доченька аж самого солнца — Аюста. И девочке страсть как необходимо было явиться на спасение какой-то там захудалой кукле, у солнца же больше нет других дел. Если вообще рассматривать солнце, как живое существо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Она была повсюду. Я стояла, опустив руки, хоть и жутко хотелось спрятать собственное лицо в ладонях. Укрыться за теплыми пальцами, дабы никто не видел моих слез обиды. Всё зря, поняла я. Ты жрешь его — теперь в голове прозвучал голос предательницы Аюсты.
— Видишь? Стоило показать тебе лишь кого-то красивого и доброжелательного — как ты потянулась со всей душой. Доверилась. И попалась в капкан.
Играет, подумала я. Играет, как кошка с мышью. Ну и что — отозвалась безысходность, пришедшая на смену желанию жить? Развивать искру? Зачем? Жить? Зачем? Испытывать новые ощущения, тянуться туда, к просветлению, чтобы понять, что такое жизнь? Да зачем же? Зачем я всё это делала, если теперь всё равно окажусь в брюхе у Юмы?
— Зачем? — тихо шепотом спросила я сама не зная у кого. Мне хотелось спросить у Аюсты — зачем она так поступила со мной? У Юмы — зачем нужен был весь этот спектакль? У самой себя — зачем?
— Если бы я тебя не подтолкнула тогда при помощи… неё — Юма ткнула пальцем в сторону ангелоподобной малышки. Аюста, отвернулась в сторону, спрятала лицо за гривой золотых волос, словно боясь посмотреть мне в глаза. — Мне пришлось оторвать от себя кусочек, чтобы сделать её. Ты спрашиваешь — для чего мне это? Но ведь если бы я поглотила тебя в том ужасном состоянии, в котором ты находилась — я не получила бы и сотой долой того, что смогу отобрать сейчас. Ты жила, ты наслаждалась обществом человека, который с тобой разговаривал. Ты беззастенчиво черпала из источника его собственной искры, даже не подозревая об этом. Ты взяла немного у звезды, он не обедняет, а я теперь смогу жить.
Я молчала, только теперь понимая, какую ошибку совершила. Я отнимала искру у Лексы? Значит, людям тоже нужна искра для того, чтобы жить? Может быть, они тоже чьи-то куклы, просто более функциональные? Какая теперь разница, справедливо рассудила я? Я думаю — это уже жизнь.
— Наверно, тебе интересно, зачем же я рассказываю тебе об этом? Почему не накинусь прямо сейчас, чтобы оставить от тебя лишь пластиковый остов? Я ждала десять дней, смогу подождать и ещё один день. Сегодня, мне кажется, ты достигнешь своего пика, в крайнем случае — завтра. И тогда я приду. А ещё мне жутко хотелось посмотреть на твоё лицо, когда ты осознаешь, что тебя обманули. Хочу, чтобы внутри тебя все бурлило от негодования, хочу, чтобы ты рыдала и плакала, даже если не способна на это. Хочу, напоследок, когда поглощу твою сущность, насладиться страхом, отчаяньем и обидой. Это, знаешь ли, деликатес…
***
Я не плачу. По крайней мере, я очень хотела верить в это. Лежала на столе, поджав колени, обхватив их руками. Спрятаться, подсказывал здравый смысл. Спрятаться и ничего не чувствовать, не отвечать Лексе, стать тем, кем и должна быть — куклой. Но если Юма меня съест — разве не стану я обычной куклой? Какая прелесть быть живой, но неспособной проявить свою жизнь? Сегодня вечером, может быть завтра — напротив ожиданию, слова Юмы не гремели у меня в ушах, а звучали зловещим шепотом, норовя в любой момент перейти в зловещий гогот. Аюста. У меня не осталось сил на то, чтобы злиться на неё, да и как можно злиться на то, что было Юмой с самого начала? Не Юмой — всего лишь её частью, подсказала память, впрочем, легче от этого не стало.
Не жить — вы знаете как это? И я не знаю. Знала когда-то, когда сидела в шкафу, не двигалась, не думала, тупо глядела перед собой, и ведь даже тогда я о чём-то мечтала, задавалась вопросами — а как я тут оказалась? А что делать дальше? А что это за темнота, что время от времени утягивает меня вниз? Теперь я уже другая. Теперь даже если изменю позу, вытянусь — моя искра станет чуточку тренированней, капельку толще и, наверно, вкусней.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я умру — эта мысль не пугала, скорее раздражала. Сегодня вечером или завтра. Я не поеду с Лексой, попрошу его оставить меня тут, положить туда. где взял и не говорить со мной — больше никогда. От одной лишь мысли того, что я больше никогда не услышу его голоса, не почувствую тепла его кожи, его прикосновений — осторожных, будто он и в самом деле боялся помять или раздавить меня — мысль о том, что их больше никогда не будет заставила меня всхлипнуть. От моей одежды пахло его руками и черным ахесом — бутыль треклятой жидкости стояла где-то поблизости. Как пить хочется, подумала я.
