Дина открыла глаза. Едва забрезжил рассвет, и можно еще поваляться в постели, сегодня им обоим никуда не нужно спешить — почти выходной среди недели: у Дины «творческий день», а у Кости одна лекция на вечернем отделении. Она взяла Костину ладонь, покоящуюся на ее груди, и прижала к губам. Потом поднялась, накинула на обнаженное тело халат и вышла из спальни в кабинет. Включила компьютер. Когда она вернулась причесанная и посвежевшая, в почтовом ящике уже ждало письмо от Гоши. Дина прочла его, улыбнулась, отключила умную машину и вернулась к Косте под одеяло. Тот спросонок прижал ее к себе покрепче.
— Куда ты бегала без меня? — пробормотал он.
— За почтой, — ответила Дина.
— Что пишут?
— Гошка пишет, у них сегодня потепление: минус сорок пять.
— Вот и славно… Хоть погреются детки.
— А как насчет погреться чайком?
— Да мне и так тепло! — сказал Костя и уложил Дину на себя.
— Я тебя раздавлю! — засмеялась Дина и уткнулась лицом в его мохнатую поседевшую грудь.
— Ну, раздави! Раздави… Я это ужасно люблю… Ты же знаешь…
* * *
Дина готовила чай и горячие бутерброды под звуки Костиного пения, раздававшегося из ванной. Это было ритуальное утреннее пение, и сегодня исполнялся «Дом восходящего солнца». В репертуаре последних лет устоялось несколько мелодий, среди которых было и «Июльское утро» «Юрай Хип», и их же «Симпати», и «Возрождение Феникса» от «Феномены», и некоторые другие «русские народные песни», как их называл Костя. У него был красивый голос — Динина мама когда-то не ошиблась касательно его певческих способностей. И Гошка унаследовал от папы музыкальный слух и бархатный баритон. Как же Дина любила, когда они вдвоем усаживались за рояль — его по настоянию Дины перетащили в гостиную еще до рождения сына, — они играли в четыре руки и пели на два голоса все, что угодно, подхватывая любую мелодию и импровизируя на ходу…
В прихожей зазвенел звонок.
Дина вернулась в кухню с телеграммой в руках. Тут же появился Костя. Он был в халате, с мокрыми волосами и растирал побритое лицо.
Дина молча протянула ему белый листок.
— «Серафима умерла… ты свободен… мать», — прочел Костя вслух.
Он сел за стол. Его лицо ничего не выражало. Дина села напротив и молчала, глядя на него.
— Я свободен… — усмехнулся Костя. — Надо же! Мать и отца пережила, и его любовницу… А я теперь свободен! — Он поднял глаза на Дину. — Да я давно свободен! С того дня, как уехал из своего дома. И трижды свободен с тех пор, как тебя встретил.
Дина протянула руку и погладила его по щеке. Костя прижал ее ладонь к губам и долго не отпускал. Потом сказал с задором:
— Что ж, мир ее праху! Надеюсь, она была счастлива. А я голоден!
Дина разлила по чашкам крепкий чай с легким экзотическим ароматом, как они оба любили по утрам, и положила по горячему сандвичу на тарелки.
Костя, рыча, набросился на бутерброд — аппетит его не претерпел ни малейших изменений за последние тридцать лет и был всегда отменным, не сказываясь при этом на фигуре, чему располневшая с годами Дина слегка завидовала… Костя вдруг замер с полным ртом, глядя на Дину безумным взглядом.
Дина испуганно посмотрела на Костю, ничего не понимая и не зная, чего ждать. Через миг он уже улыбался и торопливо дожевывал кусок.
— Боже мой!.. Дина!.. — заговорил он, второпях проглатывая пищу.
— Что?.. Костюша… Что случилось? — Дина по-прежнему ничего не могла понять.
С тем же выражением озарения и внезапной радости на лице Костя бросился на колени перед Диной.
— Дина… Моя… моя радость… Я наконец-то… — заговорил он, перебивая самого себя. — Ты теперь… Дина, я тебе делаю… будь моей женой… будь моей законной женой…
Поняв наконец, что происходит, Дина залилась смехом:
— Костя… Господи!.. Видел бы ты себя!.. Я сейчас умру!..
— Что?.. Что такое?.. — Он растерянно смотрел на Дину, в свою очередь не понимая, что происходит и что вызвало у любимой такой приступ смеха.
Дина была не в состоянии что-либо объяснять, она хохотала и утирала слезы салфеткой.
Когда и до Кости дошла вся комичность картины, он рухнул лицом в Динины колени и тоже затрясся от смеха.
— Болван!.. Нет, я конченый болван… — стонал он. — Прости… Прости… Ну, хочешь, я все сначала начну?.. — Он поднял голову и посмотрел на Дину.
Дина резко успокоилась, взяла в ладони Костино лицо и порывисто и нежно принялась целовать его: лоб, щеки, глаза, губы… Они поднялись оба и крепко прижались друг к другу. Из закрытых глаз Дины потекли слезы. Потом она заплакала навзрыд.
Дина плакала. Не потому, конечно, что ей стало жаль несчастную Серафиму, тридцать лет демоном-разлучником витавшую над их с Костей гнездом. Или напротив — ангелом-хранителем осенявшую их любовный союз?..
Почему она плакала?.. От радости, что наконец сможет стать законной женой своего возлюбленного?.. Навряд ли по этой причине. Если уж это не имело значения и тридцать, и двадцать лет тому назад, когда столько проблем навалилось на них со всех сторон, сейчас штамп в паспорте и подавно потерял свою актуальность и значимость.
Дина плакала. А Костя молча прижимал ее голову к своему плечу.
А потом они решили, что полетят проведать Костину мать, оставшуюся в огромном доме вместе с преданной Аннушкой, чтобы обсудить с ней свой возможный предстоящий переезд, ремонт дома — если, конечно, мать еще в состоянии обсуждать подобные вещи. Еще они уладят на месте формальности с Костиным новым статусом, а потом вернутся и устроят свадьбу. Свадьбу с отсрочкой в тридцать долгих лет. В тридцать счастливых лет…
Тридцать лет тому назад
Костю выписали с гипсом на ноге, а дней через десять его полагалось снять.
Накануне вечером в больницу приехал Миша и забрал Дину у друга.
— Мне нужна Динина помощь, — сказал он Косте.
Миша привел Дину в Костину квартиру. В ней все сверкало и пахло свежей краской и чистотой.
— Для чего же я вам нужна? — спросила Дина.
Миша засмеялся:
— А вы думали, я вас сюда привез уборку делать? Или стирку? Нет, в этом деле мне было кому помочь.
Он провел Дину в кухню, раскрыл холодильник и сказал:
— Я хоть и ресторанный работник, но готовить совершенно не умею. Правда, — засмеялся он снова, — в том, что ем, я разбираюсь весьма неплохо. А вы, как я знаю, готовите прекрасно. К тому же наш дорогой Константин Константинович уже так привык к вашей стряпне, что, боюсь, другого и есть уже не сможет.
— Понятно, — кивнула Дина и по-деловому перебрала запасы провизии. — Задача ясна.
