— Здесь едва ли не большая часть моей зарплаты. Не могу отказать себе, если Мишка вдруг предлагает что-то новое.
Зазвучал гитарный перебор, и вступили мужские голоса: «Yesterday… all my troubles seemed so far away…»
— Это «Битлз», я их знаю, — сказала Дина.
— Нравятся?
— Вообще-то да, но я мало их слышала. На моих пластинках есть две песни… Красиво… но за живое не берут.
— Вот как? А что вас берет за живое?
— Не знаю… так сразу не могу сказать… Вот возьмет что-нибудь, я вам дам знать, хорошо?
— Отлично! — В глазах Кости снова появилось выражение удивления и восхищения.
Дину смущал и волновал его вид: распахнутая на груди рубаха с короткими рукавами, голые ноги… точнее, одна голая, а другая в посеревшей скорлупе гипса. Дина старалась смотреть именно на эту, замурованную, ногу, чтобы не слишком волноваться от вида полуобнаженного мужчины, который был ей так небезразличен…
Костя сидел откинувшись на спинку дивана и смотрел на Дину. Но стоило ей поднять взгляд, как он отводил свой и принимался сосредоточенно следить за дымом, вьющимся над сигаретой.
— У вас есть планы на каникулы? — спросил он, не найдя другого повода прервать затянувшуюся паузу.
— Я собиралась поехать на море. — Дина обрадовалась тому, что нашлась тема, на которую можно поговорить и которая развеет сгущающееся электричество.
— И что, когда едете? — Костя постарался произнести это непринужденным тоном.
— Я никуда не еду, — сказала Дина, удивляясь такому вопросу.
— Что ж вы, без каникул останетесь?
Дина не ответила. Она поняла, что, если разговор пойдет в том же духе, они оба будут блуждать по лабиринту взаимных реверансов и ложной деликатности, пока не забредут в тупик.
Она отвела взгляд, сделала вздох, чтобы сказать все, что думала о наступившем моменте, об их пустой болтовне, прикрывающей неловкость… Но не сказала ничего, выдохнула и, посмотрев на Костю, поднялась, пересела на диван, взяла его руку и поднесла к своей щеке.
* * *
Дина проснулась. За окном стояла глубокая ночь. Это ощущалось по особой глухой тишине, которая длится лишь очень короткое время. Но в комнате не было темно — просто синий полумрак. Наверное, небо ясное, много звезд или луна яркая.
Ее щека лежала на груди Кости, его руки обхватили ее, и она ощущала напряжение в них. Дина подняла голову. Костя смотрел на нее и улыбался.
— Ты не спишь?.. Почему? — спросила Дина.
Костя еще крепче прижал ее к себе.
— Не могу… Не хочу.
— Я тоже думала, что не смогу заснуть рядом с тобой…
— Ты устала.
— Да… наверно. Но я уже отдохнула… И хочу снова целовать тебя. И хочу уставать от тебя без конца… без конца… И хочу, чтобы ты от меня уставал…
Дина вспомнила, как они целовались на диване, как потом Костя молча взял ее за руку и привел в спальню, как они раздевали друг друга, как она едва не лишилась чувств, когда увидела его обнаженным, а потом опять — когда его руки коснулись ее…
Он сидел на постели, а она стояла перед ним нагая, и его руки блуждали по ее коже, словно руки скульптора, которые торопливо лепили тело для Дининой души, готовой вот-вот упорхнуть на небеса. А потом они наперебой ласкали друг друга и плакали от восторга, который был выше их сил… А потом Костя сказал, что не хочет «все испортить».
— Давай подождем немного, когда я стану двуногим.
А Дина сначала не поняла, о чем он, а потом сказала, что может ждать сколько угодно, но ведь обниматься же они могут…
— Конечно, — сказал Костя, — мы будем обниматься и целоваться, и для нас не будет никаких запретов…
— Да, — сказала Дина, — ты можешь делать со мной все, что только захочешь, я вся-вся принадлежу тебе…
— А я тебе, — сказал он…
И они целовали друг друга до изнеможения, а потом Костя ласкал Дину и сделал так, что она едва не умерла от совершенно невыносимого, непосильного блаженства…
— А я могу сделать тебе так же? — спросила Дина, когда пришла в себя.
— Можешь, — сказал он и показал как.
И Дина снова едва не умерла — на этот раз оттого, что Косте было так же невыносимо сладко… А потом она заснула в его объятиях, хоть и не хотела засыпать, не хотела выронить из сознания букет дивных ощущений, из которых состоял любимый… из которых состояла сама любовь.
* * *
А утром Дина позвонила маме на работу.
— Мама… Это я. — Дина волновалась.
— Диночка, что-то случилось? — Мама чувствовала свою дочь даже за тысячу километров, даже сквозь хрипящий эфир.
— Нет… Ничего… Ну, вообще-то случилось…
— Что? Дина, что? Ты здорова?
— Мамочка, я здорова. Просто… просто я теперь не буду жить в общежитии…
— Как?.. Что такое? А где? Где ты будешь жить? У Тети Иры?.. Дина?
— Мамочка, я переехала к… ну, я говорила тебе, помнишь?
— Да. И что? Говори! Говори, Диночка!
— Ну вот и все. Я живу у Кости. Он сломал ногу, и я не поеду на море.
— Диночка… Может, мне приехать? Дина, а?
— Мам… как хочешь… Я же не знаю, как у тебя со временем… Ну, приезжай.
— Диночка, а я могу поговорить с твоим… с твоим Костей?
— Ой, ну не знаю… мам… — Дина посмотрела на Костю вопросительно.
Костя сидел в глубине комнаты и наблюдал за Диной. Он предложил ей уединение, но Дина сказала, что она ничего не собирается таить от него, что мама уже знает о его существовании, что все будет хорошо, просто она предупредит маму, чтобы та не ходила по вечерам на почту и не звонила в общежитие, и скажет, что никуда не поедет на каникулах.
Костя спросил Дину взглядом: «Что?» Дина жестами объяснила, что мама хочет с ним поговорить. Костя кивнул и подошел к телефону.
— Мам… Сейчас я передам трубку… — И она с волнением протянула Косте телефон.
— Здравствуйте, — сказал он. — Меня зовут Константин Константинович.
— Очень приятно, Константин Константинович. Я — Динина мама, Елена Георгиевна.
— Мне тоже очень приятно. — Повисла небольшая пауза. — Елена Георгиевна… Я хочу сказать вам, что люблю вашу дочь… У меня очень серьезные намерения… То есть я беру на себя всю ответственность за вашу дочь. Отныне можете не беспокоиться о ней… — Он засмеялся. — Нет, я понимаю, конечно, что вы будете беспокоиться… как мать… Но я вам обещаю… я клянусь, что Дина отныне под моей опекой, и весь спрос только с меня одного.
— Спасибо, Константин Константинович… Мне очень приятно, что вы так… — Елена Георгиевна хлюпала носом, плакала, конечно.
— Еще я хочу сказать вам, что у вас замечательная дочь… просто замечательная. Я надеюсь, что мы скоро с вами увидимся. Мне на днях снимут гипс, и мы приедем, если вы не против… Вы же должны знать, в чьи руки отдаете свое сокровище.
