— Ой, а я его не читала, — объявила Светлана. — А это — интересная история?
— Ну, как сказать… — И с этими словами Белов вытащил из сумки болгарский подарок. — Угощайся. Это как раз коминтерновцы передали…
Минут через двадцать вся компания — Саша, Василий, Артем, Светлана и Вера Степановна с Надмитом уютно устроились у стола и попивали чай со свежими булочками и коминтерновскими подарками.
— А это тут что, Сашенька? — спросила Беляева и отщипнула кусочек мямми. Осторожно прожевала. — Ой, да это ж калужское тесто! Только вкус какой-то… непривычный.
— На микстуру от кашля похоже, — внес свою лепту Василий, тоже попробовавший финского угощения. — Но ничего, вкусно…
Белов же больше налегал на булочки. Вера Степановна расстаралась, и сдоба была почти горячая, сладкая, тонко пахнущая корицей. Когда-то, очень-очень давно, много лет тому вперед, такие же булочки пекла бабушка Александра, и он их очень любил, хотя за последние десятилетия почти забыл их вкус.
— Какие у тебя шеверюшки классные вышли, тетя Вера, — Саша ухватил с блюда еще одну булочку. — Прямо как дома…
Вера Степановна вздрогнула, удивленно посмотрела на мальчика и вдруг ляпнула:
— Ой, а у вас их тоже шеверюшками называли?
Белов чуть не поперхнулся сдобой и мысленно обматерил себя последними словами. Расслабился, идиот! Откуда в семье немецких аристократов могло появиться название из русских говоров с верховьев Оки?! Дубина!
Но к счастью никто не обратил на это внимания. Дети увлеченно жевали сухофрукты, которые оказались в тогдашнем СССР большой редкостью. Светлана набила рот изюмом и черносливом и теперь, счастливо улыбаясь, плевалась косточками. Артем оценил сушеные персики и, совестливо вздыхая, тянул уже десятый. Один Надмит, тихо пристроившись на уголке стола, пил пустой чай, изредка прикусывая крошечный кусочек колотого рафинада.
— Почтенный дао, а почему вы ничего не едите? — поинтересовался Саша, заметивший такую скромность тибетца. — Невкусно?
Надмит улыбнулся, отрицательно покачал головой:
— О нет, рожденный трижды. Все это, наоборот — очень вкусно. Но мудрость маг-цзал учит нас, что не надо ослаблять тело сластями, исключая мед горных пчел. Да и тот следует принимать весьма умеренно…
— Мед?! — поразился Василий, внимательно прислушивавшийся к словам тибетца. — А как же ты… то есть вы сахар едите?
Вместо ответа Надмит протянул ему ладонь, на которой лежали несколько кусочков. Василий попробовал и тут же выплюнул:
— Соль?! — пораженно спросил он. — Вы чай с солью пьете?
— Конечно, — спокойно ответил бывший монах. — Мудрые даосы говорят: чай — благо для души, соль — отрада для желудка. Разве можно лишать душу сродства с утробой?
Василий обалдело покачал головой, но Саша наклонился к нему и прошептал:
— Ты еще настоящий чай по-тибетски не пробовал. Вот это напиток, так напиток…
— А как это? — тоже шепотом поинтересовался Красный.
— Вместо воды — молоко, плюс — масло, соль и мука. Вместо масла иногда ячий жир.
— Какой? — подавился курагой Василий.
— Ячий. Там такие лохматые быки есть — яки. Вот их жир и используют…
Наверное, разговор мог продолжаться и дальше, но тут Светлана наконец расправилась с черносливом и изюмом и поспешила принять участие в разговоре:
— Саша, а ты еще к ним… ну, к дяде Димитрову и к остальным, поедешь?
Белов засмеялся:
— Что, еще попросить? Изюму, черносливу, кураги?
— Ага, — девочка улыбнулась неожиданно взрослой улыбкой. — Нам такого никогда не дарили, а тебе, наверное…
— Наверное, — согласился Саша, — хотя и не сразу. Я сильно подозреваю, что они отдали мне все, что у них было…
Он сидел за столом, болтал о пустяках, смешил Светланку, а сам все время думал о предстоящей акции. Если все эти гады соберутся вместе, будет здорово. Очень здорово. Правда, Боев и Димитров говорили, что будет охрана с собаками… Интересно, а в это время уже есть собачки, натасканные на взрывчатку? Бляха, жаль, что учился в «керосинке», а не в институте шпионов-диверсантов. Вот только ВУЗов таких, кажется, не существует… А в Губкинском чему могут научить? Хотя взрывы там изучали довольно подробно, «полуостров воспламенения» например… ТВОЮ-ТО МАТЬ!!!
Белов еле-еле удержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. А ведь это — идея! ИДЕЯ!!! Вот что: если другие способы не сработают, то вот это — вполне вариант! Вариант, господа хорошие…
— Ой, Сашенька, как все-таки хорошо, что ты с этими товарищами из Коминтерна побыл, — всплеснула руками Вера Степановна. — Прямо светишься весь…
На следующее утро скромный неприметный Форд, неторопливо катился по улицам Москвы.
— Вот, тут налево, — сидевший рядом с Сашкой сотрудник охраны Сталина кивнул на переулок. — Отличный скорняк. На всю службу сапоги тачает. Даже самому Хозяину, — он поднял указательный палец к небу.
— Ну, посмотрим… — Александр вышел из машины, и привычно оправив рубаху, дождался пока сопровождающий подойдёт к двери под вывеской «Сапожник» и шагнул следом.
В мастерской остро пахло кожей, каким-то нефтяным запахом и клеем. Сам мастер, невысокий и худой мужчина лет пятидесяти, кивнул энкавэдэшнику словно знакомому.
— А, Михаил. Чего пожаловал, или сапоги уже сносил?
— Нет уважаемый Араван Аразович, вашим сапогам сноса нет. — Охранник Сталина улыбнулся. Тут вот малец, штуку одну придумал… Ну он сейчас сам всё объяснит.
— Штука простая. — Сашка шагнул вперёд и положил на узкий стол разделявший мастерскую лист бумаги. — Две ременных петли. Ремни шириной где-то в два пальца. Должны иметь регулировку по длине, и внизу, петли для крепления к поясному ремню. Здесь ещё один ремешок, с регулировкой, а вот здесь, — карандаш скользил по довольно подробному рисунку, — кобура, а с другой стороны два кармашка под магазины. На кармашках никаких застёжек, магазины должны сидеть довольно плотно, и выниматься с усилием. Также и с кобурой. Пистолет должен сидеть плотно, за счёт кожи облегающей корпус. Нужно для начала десять комплектов.
Сапожник спокойно выслушал пояснения Александра и сделав несколько поясняющих вопросов, посмотрел на второй чертёж. — А там что?
— Тоже кобура, но для ношения оружия на ноге. Вот такого. — Александр выложил на стол Браунинг FN Model 1910. — Но это после первого заказа.
— Срок?
— Как всегда, ещё вчера. — Александр улыбнулся, и выложил на стол двести рублей. — Если не хватит, скажите, я ещё подвезу.
— Быстрый больно. — Пожилой армянин, улыбнулся, и было непонятно, хвалит он Белова или ругает. — Приезжай завтра. Всё тебе будет…
Несколько дней подряд Сталин оставался ночевать в Кремле. Нити заговора разматывались не быстро и многие обрывались, едва наметившись. Но постепенно клубок разматывался, и все больше и больше врагов переставали быть тайными.
Зиновьев и Каменев активно давали показания. Ликовал Ворошилов: из его аппарата исчезли искренне ненавидимые им Тухачевский и Гамарник. Киров яростно чистил аппарат НКВД, набирая на должности коммунистов и комсомольцев из Ленинграда, да и просто — с заводов. Вернулись несколько человек, уволенных Ягодой, а еще нескольких Сергей Миронович с кровью выцарапал из других госструктур. И все это время Сталин руководил всеми этими преобразованиями. Ему было не до сна и тем более не до дачи. А потому он очень удивился, когда ему в Кремль позвонила Светлана. Удивился и даже слегка рассердился — много раз он объяснял дочери, что она не имеет права звонить ему на работу, а тем более — по прямому проводу.
Он уже хотел, было, отказаться от разговора, но услышал, как Светлана всхлипнула. По сердцу точно полоснули холодным лезвием: что-то случилось в семье!
— Что там у вас? — очень отчетливо произнес Вождь. — Что-то с тобой или с мальчиками? — и мысленно приготовился услышать самое худшее…
— Папа… Саша…
— Что с ним?
— У… у… уехал… в Германию-у-у-у…
— Куда?!
Иосиф Виссарионович непроизвольно махнул рукой, словно пытаясь отогнать от себя эту новость. Вытер лоб, глубоко вздохнул, успокаивая разом взбунтовавшиеся нервы, и повторил вопрос:
— Куда он уехал?
— В… в Германию, — снова всхлипнула Света. — Мне письмо оставил… тебе тоже… А сам — сам уехал… с дядей Христо…
Сталин сжал телефонную трубку так, что захрустел эбонит. Почему он не прислушался к голосу разума, который предупреждал его: нельзя доверять этим махновцам, этим абрекам из Коминтерна!
Он уже хотел сказать Светлане, что немедленно приедет, но в этот момент к нему бесшумно подошел Поскребышев и положил перед ним записку. Там твердым почерком значилось: Тов. Губкин ожидает в приемной.
— Тату я тебя очень прошу: его письмо ко мне никому не показывай. Сейчас приедет товарищ Галет — он его заберет. А я обязательно приеду вечером…
