всех странах стремятся превращать солдат в бессловесных защитников своих интересов. Совсем другое дело — революционная армия, которая создана в Советской России. Эта армия — родное детище народа, она защищает интересы рабочих и крестьян. И дисциплина там основана не на страхе перед начальством, а на сознательном отношении солдата — защитника рабоче-крестьянского дела — к своим обязанностям. Революционную армию нужно создать и в Грузии, и вы должны стать бойцами этой армии, которая поможет рабочим и крестьянам бороться за свободу, за свои права.
Теперь часто можно было видеть солдат сидевшими на солнышке, под казарменной стеной, с книгами и газетами в руках.
Такая перемена в поведении солдат заинтересовала Корнелия и Григория Цагуришвили. Как-то Корнелий подошел к своим землякам — Раждену Туриашвили и Галактиону Гелашвили. Он с детства еще помнил Раждена и его отца, Нестора, батрачившего вместе с отцом Галактиона, Годжаспиром, у деда Корнелия — Арчила Мдивани.
Отец Раждена, Нестор, был мастер на все руки. Никто не умел так искусно, как он, ухаживать за саженцами, делать прививку и выводить высококачественные сорта виноградной лозы, ходить за скотиной, мастерить колеса и оси для арб.
Кроме Раждена у Нестора было еще четыре сына. Все они жили недалеко от Карисмерети, в деревне Саркойя, на небольшом участке земли, который дед их, бывший крепостной, приобрел у своего барина.
— Что читаешь, Ражден? — спросил Корнелий.
Солдат смутился, и палец его, который до этого ползал, как гусеница, под строчкой, остановился. Ражден поднял глаза и взглянул на Корнелия. Раждену было лет тридцать, но его старили густые, длинные усы и морщины.
— Что читаю? Да так… Лучше сказать, — не читаю, а учусь пока читать, — ответил он, щурясь от солнечного света, и прикрыл книгу рукавом шинели.
Но, пока он сообразил это сделать, Корнелий успел прочитать напечатанное крупным шрифтом: «Советы строят рабоче-крестьянскую страну. Фабрики и заводы — рабочим, землю — крестьянам».
— Где ты достал эту книжку? — поинтересовался Корнелий.
— Где достал — не важно, важнее понять, что в ней написано.
— А что же в ней написано?
— Много чего…
— А все-таки?
— А зачем тебе знать? — хмуро улыбнулся Ражден.
— Что, боишься? Думаешь, выдам?
— Да нет, зачем же… Мы ведь с тобой земляки и оба теперь солдаты. Ну, а все же ты — сын помещика.
— И потому я должен тебя выдать?
— Это дело твоей совести.
Корнелий сконфуженно опустил голову и задумался. Потом посмотрел Раждену в глаза.
— Так знай, Ражден, — твердо сказал он, — защищать помещиков я не намерен… Ты слышал когда-нибудь о Саше Цулукидзе?
— Слышал.
— Помнишь, он был князем, сыном помещика намного богаче моей матери, но это не помешало ему стать большевиком и заступником рабочих и крестьян. Да только ли Саша Цулукидзе?..
Ражден не нашелся, что ответить.
2
На артиллерийский плац въехал комфортабельный «Бенц». Из помещения штаба вышел в сопровождении офицера генерал Чиджавадзе и приветствовал прибывших гостей. Дежурный по бригаде офицер передал приказание генерала собрать солдат на митинг.
Разглядывая автомобиль, солдаты спрашивали друг у друга, кто приехал. Шофер, сидевший за рулем, щурил от солнца глаза и насмешливо косился на добровольцев, столпившихся у автомобиля.
Корнелий узнал в нем того самого шофера, с которым они пререкались во время неудачной попытки овладеть гаражом на Ольгинской улице.
Из автомобиля вышли министр иностранных дел Акакий Чхенкели, начальник штаба народной гвардии Валико Джугели и секретарь Чхенкели, студент Гоги Бакрадзе.
Солдаты третьей роты, занимавшей соседнюю казарму, выходили группами и медленным шагом направлялись на плац. Среди них были грузины, русские и армяне. Своей одеждой они очень отличались от добровольцев, щеголявших в новых, хорошо сшитых шинелях и красных суконных фуражках с черными бархатными околышами.
Митинг открыл журналист Геннадий Кадагишвили.
Первым выступил Джугели, перекочевавший недавно из большевистской партии в меньшевистскую. Расстегнув шинель и сняв с головы солдатскую фуражку, он провел рукой по рано поседевшим волосам и заискивающе улыбнулся солдатам.
— Товарищи, — выждав немного и придав озабоченное выражение своему лицу, начал он, — свобода и революция в опасности. Закавказская демократия приступила к мобилизации всех своих сил, чтобы дать отпор туркам, посягающим на наши земли. Революция принесла народу свободу, освободила рабочих от рабского труда, дала землю крестьянам.
— Революция дала! Русские большевики дали! А вы не даете! — перебил оратора кто-то из солдат.
Джугели покосился в ту сторону, откуда послышался голос.
— Товарищи, большевики дали анархию и своеволие, мы хотим революционного порядка. Наша земельная реформа даст…
Вдруг со всех сторон раздались надрывные выкрики:
— Никакой земельной реформы нет!
— Ваш закон о земле остается на бумаге!
— Ваши земельные комитеты — обман!
— Комитеты оставляют землю помещикам!
— Подавись своей реформой!..
Джугели шепнул что-то Чхенкели, поднял над головой фуражку, помахал ею и, когда возгласы стихли, попытался продолжать свою речь.
— Наша земельная реформа даст крестьянам законную землю, а не большевистские декларации. Нашествие турок грозит нам тем, что они уничтожат все реформы и посадят на крестьянские земли новых помещиков. Товарищи, — патетически воскликнул Джугели, — не для того мы подняли красное знамя свободы, чтобы его попрали теперь турецкие варвары!
— Вы сами его попрали! Довольно! — послышались угрожающие возгласы.
— Довольно обманывать нас!..
— Передайте власть народу, и он защитит свои земли от турок!
Джугели с перекошенным злобой лицом переждал, пока стихли возгласы, и сам закричал срывающимся голосом:
— Мы и впредь будем разоружать части, зараженные большевизмом, принимать самые решительные меры. Сейчас самое главное — революционный порядок и революционная сознательная воинская дисциплина. Да здравствуют революция и демократия!
Джугели с трудом удалось закончить свою речь. Но Акакию Чхенкели солдаты почти не дали говорить. Он вертел в руках свой котелок, пыхтел и тщетно взывал к собравшимся:
— Когда враг стоит у порога нашего дома, надо прекратить партийные распри и всякие внутренние дрязги.
— Долой соглашателей! Долой агентов буржуазии! — сразу же прервали его солдаты.
Волновался оратор, а еще больше — его секретарь и ученик студент Гоги Бакрадзе. Некоторые солдаты стояли с винтовками, и Бакрадзе опасался за своего учителя.
— Что с тобой? На тебе лица нет, — спросил его Джугели и шепнул: — А ты как же представлял себе политическую борьбу?
— Я не за себя, а за Акакия беспокоюсь. Видишь, сколько их с оружием явилось, — тоже шепотом ответил Бакрадзе, сжимая в кармане рукоятку браунинга.
Чхенкели все еще пытался говорить.
— Я призываю вас к беспощадной борьбе с внутренними и внешними врагами, — истерично кричал он, — к борьбе со всеми теми, кто мешает нам защищать свободу и демократию! Все для фронта!
— Долой изменников революции! Долой империалистических наймитов! — крикнул кто-то, взобравшись на зарядный ящик.
Это был Вано Махатадзе. Он держал в руке фуражку, прядь мокрых от пота светлых волос прилипла
