к его широкому лбу. Он, видимо, шел очень быстро, боясь опоздать на митинг.
— Товарищи, — продолжал Вано, — меньшевики давно изменили революции. Не успела еще высохнуть кровь безвинно погибших в Шамхоре, не успели еще остыть трупы солдат, павших жертвой реакционного союза меньшевиков с мусаватистами и дашнаками, как уже и здесь, в Тифлисе, идет разнузданная травля большевиков. Меньшевики кричат, что их знамя — свобода, но почему же они грозят большевистской партии репрессиями, бичами и скорпионами, почему душат нашу печать? Закавказский комиссариат пытается задушить начинающуюся и здесь социалистическую революцию. Что им народ? Что им солдаты, грудью защищавшие три с лишним года Закавказье? Они спелись с турецкими прислужниками — мусаватистами, спелись с дашнаками, с корниловцами и калединцами. Они заодно с ними. Шамхорская бойня — тому доказательство. Они предательски расстреляли эшелоны, шедшие с Кавказского фронта на помощь революционным войскам, сражающимся против контрреволюции. Рабочие массы Тифлиса и всего Закавказья всем своим поведением показывают, что в борьбе за победу революции они пойдут не с меньшевиками, не с националистами, а с победоносным российским пролетариатом. Да здравствует советская власть на Кавказе — власть рабочих и крестьян! Долой контрреволюционный Закавказский комиссариат!
— Долой! Долой! Долой! — раздалось со всех сторон на грузинском и русском языках.
Толпа пришла в движение. Защелкали затворы винтовок…
Чхенкели, Джугели и Бакрадзе поспешили сойти с трибуны, офицеры с револьверами в руках проводили их до автомобиля. «Бенц» загудел, шофер с места дал полный ход…
— И поделом им! — говорил своим офицерам генерал Чиджавадзе. — Позвали на митинг третью роту, этих дезертиров, миндальничают с ними… Да неужели же, — возмущался он, — они все еще не убедились, что с большевиками нечего церемониться?!
3
Был пасмурный день. Корнелий, стоявший на посту перед артиллерийским парком, глядел на окутанную туманом площадь и казармы, на орудия, обтянутые брезентовыми чехлами.
Недалеко от артиллерийского парка, на лестнице, которая вела в караульное помещение, Сандро Хотивари спрашивал о чем-то караульного начальника, офицера Зауташвили, и тревожно поглядывал на часового.
Во всех шести корпусах двухэтажных казарм было тихо. Только из казармы, занятой третьей ротой, время от времени, озираясь по сторонам, выходили небольшими группами солдаты с ящиками и узлами. Обойдя караульное помещение, они бегом спускались к Куре.
Корнелия это удивило. Он старался разгадать, что происходит. Не спускали глаз с казарм третьей роты и офицеры, собравшиеся у здания штаба.
Вдруг из-за угла конюшни, находившейся между парком и штабом, раздался выстрел. Пуля со свистом пролетела над головой Корнелия и ударилась в стену казармы. Он вздрогнул от неожиданности и поспешил укрыться за орудием. Артиллеристы-добровольцы бросились кто к караульному помещению, кто к казармам, схватили оружие и выбежали на плац. Но дежурный офицер приказал им вернуться.
— Не бойся! — крикнул Сандро Хотивари, пробегая мимо орудия, за которым спрятался Корнелий.
Раздался второй выстрел, и пуля еще ниже пролетела над головой Корнелия. Он метнулся в сторону, пробежал несколько шагов и укрылся за стеной. Потом высунул голову и испуганно стал смотреть на площадь.
Теперь выстрелы раздавались уже со стороны речки Верэ и со стороны штаба.
Корнелий прижался к стене. Когда он снова высунул голову, то увидел народогвардейцев в итальянских зеленых шинелях, сосредоточившихся за одним из корпусов.
С винтовками наперевес, они по одному перебегали от штаба к артиллерийскому парку, от парка к конюшне. Зловеще хлопали одиночные выстрелы.
Народогвардейцы оцепили казарму третьей роты. Находившиеся там солдаты могли стрелять из окон, и Корнелий, очутившийся теперь между двух огней, испытывал острое чувство страха. К нему, пригнувшись, подбежал Сандро Хотивари.
— Корнелий, ради бога, не отходи от орудия! Если во время стычки ты не оставишь поста, тебя представят к награде. Не бойся, я тоже буду здесь.
Хотивари был не из храброго десятка, но он мечтал о военной карьере, о чинах и орденах, хвастался своей храбростью. Выстрелы участились. Сандро побледнел, дрожа не меньше Корнелия.
— Не двигайся с места! — шептал он. — Награду получишь, боевую награду!..
У стены парка, оттуда, где несколько минут назад укрывался Корнелий, послышались голоса. Оглянувшись, он увидел двух народогвардейцев. Один из них, краснощекий, с закрученными кверху усами, говорил другому, указывая на караульное помещение:
— Иларион, беги-ка к тому дому.
Иларион быстро перебежал к стене.
— Полетел, помчался, — смеясь заметил Сандро Хотивари.
За Иларионом последовали еще четыре народогвардейца. Они укрылись за стеной караульного помещения и, когда стрельба возобновилась, тоже открыли огонь по казарме третьей роты.
Зазвенели оконные стекла, на землю посыпались осколки стекла. Вскоре в одном из окон затрепетал белый флаг — простыня, прикрепленная к штыку.
Стрельба прекратилась. Из казармы один за другим вышло человек сорок солдат без оружия, хмурые и озлобленные. Народогвардейцы их тотчас же окружили. Подталкивая арестованных прикладами, они построили их в ряды, чтобы вести в город.
Корнелия сменили, и он вместе с Сандро пошел посмотреть, что делалось за казармами.
На поляне и на склоне горы расположился полк народной гвардии. Некоторые народогвардейцы сняли фуражки и вытирали платками вспотевшие лица.
В тот день Корнелий впервые увидел меньшевистскую народную гвардию в строю — здоровых, упитанных людей, так не походивших на рабочих, истощенных, обессиленных нуждой и голодом.
Среди арестованных Корнелий узнал своих соседей по деревне — Галактиона Гелашвили и Раждена Туриашвили.
— Правда, что они хотели убить Чхенкели? — спросил один из народогвардейцев у Сандро Хотивари, указывая на арестованных.
— Да, вчера положение здесь было очень серьезное, — ответил Сандро.
АЛЕКСАНДРОВСКИЙ САД
…Когда мирная, безоружная толпа рабочих и городской бедноты собралась 10 февраля в Александровском саду на митинг протеста, они (меньшевики) предательски расстреляли ее…
Из прокламации
1
Было около десяти часов утра. В Александровский сад вошел Серго Кавжарадзе. Пройдя по аллее, он остановился и огляделся вокруг. В саду не было ни души. Эстрада, устроенная для духового оркестра, а теперь служившая во время митингов трибуной, пустовала. Вокруг валялись клочья газет. Шелуха от семечек и скорлупа от орехов густо покрывали посыпанные битым кирпичом дорожки. Над голыми деревьями кружились стаи ворон, оглашая карканьем сад и прилегающие к нему улицы.
Из сада Кавжарадзе направился на Головинский проспект. Пройдя немного, он вошел в парикмахерскую. Повесив на вешалку пальто и кепку, присел к столу и начал просматривать газеты.
Парикмахер Бено, заметив Кавжарадзе, улыбнулся, поклонился и пригласил занять кресло.
— Митинг сегодня в одиннадцать, — шепнул он ему, беря со стола бритву.
Побрившись и выйдя из парикмахерской, Кавжарадзе встретился с военным министром Владимиром Гобечия. Они хорошо знали друг друга, учились вместе на юридическом факультете Харьковского университета и считались даже товарищами. Но потом пути их
