ты грозно,
Как в старину, засверкала, седая? —
то теперь эта сабля извлечена из ножен и блещет на солнце. Наши герои, как и встарь, сражаются за свою родину. Мне вспоминается золотой век царицы Тамар, когда ее супруг и полководец Давид Сослан повел грузинское воинство против эмира Абубакара, как лев ринулся на него и победил в кровавой битве на Шамхорском поле. Давид забрал у Абубакара все знамена, разгромил его царство, завладел Ганджой и воссел на его престол. Это воспоминание относится к далекому прошлому. Сегодня же с потомками Сослана — полковником Магалашвили и штаб-ротмистром Абхазава — заключает союз потомок Абубакара — Рафибеков. Наши враги много кричат о Шамхоре и всячески обвиняют нас. А ведь в шамхорском сражении мы потеряли кавалера ордена святого Георгия, прославленного героя мировой войны Евгения Абхазава. Личность этого воина-грузина глубоко волнует меня. Было в нем что-то такое, что присуще каждому грузину, — жажда славы, подвига даже в чужой стране. И это понятно, это — следствие исторических судеб нашего государства: грузин убегает от своего народа, от самого себя, чтобы обрести себя в другой, чужой стране, — так он истосковался о своей славе, о своем сильном, могущественном государстве. Я знаю, что каждому грузину-воину сопутствует образ Георгия Саакадзе, сила его мощной десницы, его гневный меч, добывший славу Персии и Турции. Это, господа, целая проблема, большая, благодарная тема, и я посвящу ей несколько томов! — истошно кричал Платон.
Много еще всякой другой ахинеи нес Платон. Он пустил в ход весь свой темперамент, весь свой ораторский талант и опять как в первом тосте, только в конце вспомнил, за кого поднял бокал.
— Ура полководцу грузинского воинства! — закончил он свою речь.
Снова запели «Многая лета».
Генерал Чиджавадзе был человеком лет пятидесяти. Бритая голова не портила его красивой внешности. Закрученные кверху усы он красил в черный цвет. Генерал выглядел моложаво и все еще пользовался успехом у женщин, которым нравились его красивые, томные глаза и самоуверенная улыбка. Благодатная внешность генерала сыграла немалую роль и в его военной карьере. Для того, чтобы добиться быстрого продвижения по службе, он ездил в Петербург. Там сумел снискать благосклонность великих князей, их жен и лиц, близких царскому двору. Это и обеспечило ему генеральский чин в сравнительно молодые годы.
Генерал принадлежал к высшему свету. И сейчас, сидя рядом с Вардо, он рассыпался перед ней в светских любезностях. А Платон, который только что произнес в честь его длинную речь, сидел обессиленный, уставясь в тарелку неподвижным взглядом.
— Странный человек этот Могвеладзе, — шепнул адвокат Карелидзе Дата Микеладзе, — сколько его ни слушай, все равно не поймешь, чему он поклоняется, во что верит!
— Иногда, знаете, — заметил Микеладзе, — он начинает высказывать интересные и правильные мысли, но вдруг возьмет да и запутает все. То он защищает и восхваляет европейскую культуру и цивилизацию, то начинает их проклинать, восхвалять деревенскую жизнь, звать к первобытности. То он оптимист, то пессимист, то он преклоняется перед христианством, то перед язычеством…
— Все это оттого, что у него нет определенного мировоззрения, — шепнул Карелидзе.
— Он — поэт-декадент, от него ли требовать определенных политических убеждений?
Рафаэл Ахвледиани, прислушивавшийся к разговору Карелидзе и Микеладзе, вспыхнул:
— Странные вещи вы говорите, господа! Что касается мировоззрения, то мы, поэты, просто не желаем ограничивать, подобно вам, свободу своей мысли. Да будет вам известно, что мы не политические деятели, которые мыслят ортодоксально, и не попы, проповедующие евангелие!
Дискуссия принимала столь острый характер, что Платон поднял голову и как тамада призвал спорщиков к порядку.
— Платон, — крикнул ему Рафаэл, — я не виноват! Здесь над нами, поэтами, издеваются, нас оскорбляют!
Платон решил разрядить напряженную атмосферу шуткой:
— Рафаэл, успокойтесь, а то я опасаюсь, что вместе с вами из этого дома попросят и меня. Помните, как философ Платон предложил изгнать всех поэтов из государства?
Эстатэ засмеялся. За ним захохотали остальные. Снова стали пить, петь и танцевать.
Веселье и шум, музыка и топот ног, доносившиеся в подвал к Маринэ из квартиры верхних жильцов, не дали ей, погруженной в неизбывное горе, забыться даже мимолетным сном.
Когда рассвело и в каморке посветлело, старушка достала из сундука одежду, пояс, папаху и кинжал Пето, разложила все это на постели. На ее сморщенных щеках, исцарапанных в припадке отчаяния, запеклись струйки крови. Седые волосы растрепались. Она сидела на постели, раскачиваясь всем телом, и, глядя на одежду сына, гладила ее своей худой рукой, вдыхала запах сыновнего тела, который хранили в себе его вещи.
— Где же ты лежишь, мой сыночек? — причитала она, еле шевеля сухими, бескровными губами. — Зачем, зачем я родила тебя? Никогда больше не придешь ты ко мне, никогда больше я не буду дышать тобой… Зачем эта грудь вскормила тебя? Зачем я качала твою колыбель, мучилась, не спала ночами?..
Она прижалась лицом к одежде сына и стала ее целовать…
— Пето! Сын мой, Пето! Где ты, олень мой, красавец мой любимый?..
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
В САБУРТАЛО
Когда в казармы артиллерийской бригады приехали А. Чхенкели, В. Джугели и другие меньшевики, то они чуть не подверглись самосуду солдат и с трудом выбрались оттуда.
«Кавказский рабочий», № 25, 1918 г.
1
Офицеры бывшей царской армии, служившие теперь в национальных войсках, пытались ввести среди добровольцев строгую дисциплину. Но солдаты-фронтовики из соседних казарм — Шакро Верели, Вано Бурдули, Котэ Метонидзе и другие, встречаясь с артиллеристами-добровольцами, высмеивали их за покорность, за беспрекословное подчинение офицерам.
В казарму, где размещалось до двухсот солдат-фронтовиков, в последнее время стал часто наведываться неизвестный человек. Никто из посторонних не знал, зачем, по каким делам приходил он сюда в полночь.
Неизвестный, посещавший казарму, был Вано Махатадзе. Солдаты внимательно слушали то, что он им говорил.
— Армией, которую создают меньшевики, в частности расположенной здесь артиллерийской бригадой, — разъяснял Махатадзе, — командуют царские офицеры, бежавшие от революции. Спрашивается: кому же они служат?..
— Уж конечно не народу, — заметил один из солдат.
— Князьям и дворянам, — в один голос поддержали его несколько человек.
— Правильно! — подтвердил Махатадзе и продолжал: — Меньшевики создают армию, оторванную от народа, Они сознательно насаждают старые порядки, восстанавливают жестокую, державшуюся на страхе дисциплину, стараются изгнать из головы солдата всякую живую мысль, сделать его слепым исполнителем своей преступной политики. Почему насаждалась такая дисциплина в царской армии и почему она и сейчас поддерживается в армиях капиталистических стран?
— Потому что… — пытались ответить солдаты.
— Потому что, — досказал Махатадзе, — капиталисты и помещики во
