свое время он, так же как и многие другие офицеры, был не согласен с планом разоружения эшелона в Шамхоре. По его мнению, ату операцию нужно было проводить где-нибудь в ущелье, в горном проходе, а не в открытой степи, где эшелоны имели возможность развернуть свои силы. И сейчас его удивляло, что истинные виновники шамхорского побоища, Жордания и Рамишвили, сваливали всю вину на командира Грузинского национального корпуса полковника Ахметелашвили.
Гостям предложили чай. В центре внимания были хозяйка дома и ее дочь. Несмотря на свои сорок лет, Вардо Макашвили все еще сохраняла свежесть и красоту. Нино казалась скорее ее младшей сестрой, чем дочерью. На матери было черное бархатное платье, резко оттенявшее белизну ее плеч и шеи. В ее темных вьющихся волосах еще не было седины. Большие темные глаза сверкали молодо. Видно было, что ее жизнь протекала в довольстве и спокойствии.
Нино в тот год кончала гимназию. Сегодня она сменила гимназическую форму на синее шелковое платье с глубоким вырезом, открывавшим ее красивую шею и нежные девичьи плечи.
Платон, слывший среди своих друзей эстетом, не отрывал от Нино глаз.
«Однако, как это я не заметил до сих пор, что дочь Макашвили такая красавица?» — удивлялся он.
Платон подсел к Нино и дал волю светскому красноречию.
— Ваша красота ослепляет меня сегодня, — говорил он тихо. — Вы подобны лани. Вы благоухаете, как весенний полевой цветок.
Эти слова долетели до Корнелия. Он прикусил губу и злобно взглянул на соперника. Нино поймала его взгляд и покраснела.
Платон оседлал своего любимого конька — «эстетику». Затаив дыхание Нино слушала Платона, очарованного собственным красноречием. Неизвестно, уловила ли она хоть какой-нибудь смысл в его словах. Однако это не уменьшало страданий Корнелия, не убавляло его ревности. А Платон перешел от серьезных разговоров к шуткам. Нино смеялась, и смех ее, словно шипы, вонзался в сердце Корнелия. Зато Эстатэ и Вардо с самодовольством поглядывали на свою дочь, удостоившуюся внимания столь почтенного и интересного собеседника.
Супруга сенатора Вахека, Мелания, поднесла к глазам лорнет и пристально посмотрела на Платона.
— Вы знаете, — шепнула она Вардо, — мне Платон очень нравится. Умный и весьма культурный человек. Для Нино это, конечно, превосходная партия.
— Что вы! — улыбнулась Вардо. — Ему ведь уже за сорок, он Нино в отцы годится.
— Эх, дорогая, — вздохнула Мелания, — сорокалетний мужчина, поверьте, надежнее всех этих молодых ветрогонов и пустомелей!
Очевидно, она познала это на собственном горьком опыте. Первый ее муж оказался мотом и кутилой. Мелания развелась с ним и вышла замуж за Вахека, который был гораздо старше ее. Дети — Станислав, Клара и Валя — были от первого мужа.
Не опуская лорнета, Мелания снова принялась разглядывать Платона. Вардо тоже посмотрела на него, на дочь, и на ее лице мелькнула самодовольная улыбка. Потом перевела взгляд на Корнелия. Он смутился и опустил голову. «Кладут на весы меня и Платона. Ну, ясно, Платон перетянет. Идет безобразный торг…»
Он встал и поспешно вышел из гостиной.
Поведение Корнелия удивило Нино. А Вардо решила: «Корнелий безусловно влюблен. Но как он невоздержан в своей ревности! Вскочил, убежал… Какой он провинциал! Вести себя так неприлично!» Но, повернувшись к тете Корнелия, Елене, начала захваливать его.
2
После чая гости перешли в зал. Теперь к Платону, не отходившему от Нино, присоединились поэт Рафаэл Ахвледиани и певец Вано Сараджишвили. Все они уговаривали девушку сыграть на рояле.
Сараджишвили обладал прекрасным тенором. Карьеру певца он начал в Петербурге, потом поехал в Италию. Удачно выступал в Милане, Мадриде, Париже и в других городах Европы. Возвратившись, пел в тифлисской опере, приводя всех в восторг своим чарующим bel-canto. «Соловей Грузии», — говорили о нем.
Нино, хорошо игравшая на рояле, остановила свой выбор на «Фантазии C-dur» Шумана.
Вспомнив, что перелистывание нот являлось постоянной обязанностью Корнелия, и не найдя его в зале, Нино пошла позвать его.
Корнелий сидел в кресле у себя в комнате, вперив взгляд в портрет Нино, висевший на стене. Глаза его были полны печали, и весь он напоминал человека, оскорбленного в своих лучших чувствах.
Корнелий вспомнил слова Платона, обращенные к Нино: «Вы подобны лани», — и вспыхнул от возмущения. Да ведь это же его, Корнелия, слова! Так обратился он к Нино, когда впервые поведал ей о своей любви. Теперь эти слова опошлены, потеряли свою прелесть. «Они понадобились Платону не для выражения искреннего чувства, а для игры в любовь. Он не любит Нино, и вообще этот эгоист не способен любить. Она ему нравится так же, как множество других красивых женщин. Кто знает, скольким из них этот пустозвон повторял одни и те же красивые фразы. Потому-то с такой легкостью, словно заученное наизусть стихотворение, произносит он свои напыщенные тирады».
Открылась дверь, и в комнату вошла Нино.
— Корнелий, почему вы здесь?
— Болит голова.
— Неправда. Вы напрасно на меня сердитесь. Пойдемте. Перестаньте дуться.
— Вас и без меня неплохо развлекают. Наслаждайтесь заученными дифирамбами Платона.
— Боже мой! Как вам не стыдно? Ну, не сердитесь, ведь сегодня мои именины, — протянула капризно Нино и положила руку на плечо Корнелия.
Он повернулся к ней. Девушка умоляюще смотрела на него. От всей ее фигуры веяло такой трогательной нежностью, что Корнелий не смог не поддаться ее обаянию.
— Простите меня, Нино! — произнес он и поцеловал ей руку.
— Ну, пойдемте, меня ждут…
Взявшись за руки, они быстро пошли по коридору. По дороге она забежала в свою комнату и накинула на плечи пеструю кашемировую шаль.
В ожидании музыки Вано Сараджишвили откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
На некоторое время умолк и Платон, опустившийся в кресло с видом мудреца, уставшего от жизни. У него был плохой слух, но он выдавал себя за большого знатока музыки. «Если бы вместо философии и поэзии я взялся в свое время за музыку, то теперь был бы знаменитым композитором», — говорил он с притворной шутливостью в кругу друзей.
Он считал себя и философом, и поэтом, и беллетристом, и тонким знатоком живописи. Помещал в журналах статьи о творчестве художников, но все его суждения были совершенно неверны. Картины талантливых мастеров им браковались, а посредственные объявлялись шедеврами.
Хотя Платон много читал и обладал достаточным запасом знаний, собственного мировоззрения и определенных эстетических взглядов у него не было. Он умел ловко оперировать чужими словами и мыслями с таким апломбом, что даже знающие его люди принимали все это за чистую монету.
Мания величия стала его органическим состоянием. Вот и сейчас он сидит в кресле, надменный и самовлюбленный. Черные волосы,
