– Ирина Марковна! – Главная хранительница хотела крикнуть, но издала какой-то стон, похожий на вой.
– О Господи! – Ирина Марковна покачнулась на лестнице, едва не свалившись. – Берта Абрамовна, что ж вы так пугаете? Вы меня до инфаркта доведете!
– Что вы делаете? – спросила на выдохе Берта Абрамовна.
Ирина Марковна добралась-таки до центрального витража. Начала отмывать своим суперсекретным составом и «случайно» стерла краску. Но еще утром, по дороге на работу, она забежала в канцелярский магазин и купила старшему сыну для уроков рисования набор кисточек и красок. Так что когда на ее глазах витражная краска начала смываться, оставаясь пятнами на тряпке, Ирина Марковна паниковала не больше минуты. Она порылась в сумке и нашла краски и даже новенькую чашку-непроливайку. Если бы не умение Берты Абрамовны неожиданно появляться из ниоткуда, Ирина Марковна успела бы расписать витраж, и никто бы ничего не заметил, как не замечал последние лет двадцать. Особенно она гордилась зеленым листком – цвет краски почти точно совпал со стертой на витраже. И Ирина Марковна раскрасила листочек с особой любовью и старанием. Лучше прежнего получилось.
– Ирина Марковна, вы же научный работник! Вы же совершаете кощунство! – Берта Абрамовна кричала и размахивала руками. Но поскольку она стояла внизу, а Ирина Марковна – на самой верхней ступеньке стремянки, то главной хранительнице кричать было не очень удобно. Ирина Марковна спускаться не собиралась, а Берте Абрамовне было тяжело стоять, задрав голову – шея начала болеть.
– Немедленно спускайтесь, – велела главная хранительница.
– Нет, ну а что не так-то? – воскликнула обидчиво Ирина Маркова, покрепче вцепившись в лестницу. – Когда ваши реставраторы приедут? Когда рак на горе свистнет? Так уже иссвистелся весь! А я сама аккуратненько тут подкрасила. Вон, смотрите, какой листочек красивый получился! Не нравится, так и скажите. Акварель быстро смывается! Так я сразу все и сотру, прям щас. И ждите своих реставраторов. Может, после вашей смерти и доедут!
– Ирина Марковна, вы знаете, в каком году был сделан этот витраж? – уставшим голосом спросила Берта Абрамовна. – Вы понимаете, что за это вас уволить мало? То, что вы сделали, – это преступление.
– Конечно! Зовите своего Глинку ненаглядного! Пусть меня арестует! И в тюрьму посадит! Как это у них называется? Порча государственного имущества? Конечно, оставьте моих детей сиротами! – Ирина Марковна произнесла си́ротами, с ударением на первый слог.
– Спускайтесь, – велела Берта Абрамовна.
– А вот и не спущусь! Сейчас докрашу, вот у меня цветочек остался, и тогда спущусь!
– Не смейте! Не трогайте цветок! – буквально взмолилась главная хранительница. – Что вы как маленькая? Спускайтесь! Ничего я вам не сделаю.
– Конечно, не сделаете! – Ирина Марковна встала поудобнее и демонстративно стала раскрашивать цветок. – Вот делай добро после этого. Как я на себе зеркало перла, как розетки на инструменте оттирала, картины маслом протирала, сколько я времени и, между прочим, личных средств на растворы потратила! Никто ведь даже спасибо не сказал! Никакой благодарности за столько лет!
Ирина Марковна кричала на весь музей, уже не сдерживаясь. Она закончила раскрашивать цветок и удобно уселась на верхней ступеньке.
Берта Абрамовна выдохнула и пошла в кабинет Снежаны Петровны. Ирине Марковне показалось, что главная хранительница просто исчезла, как будто ее и не было.
– Снежана Петровна, у вас есть коньяк?
– Здравствуйте, Берта Абрамовна, что случилось? – Снежана Петровна хотела ответить «нет», но вид главной хранительницы заставил ее воздержаться от откровенной лжи.
– Снежана, дорогая, налейте мне пятьдесят граммов… или сто, иначе я с ума сойду! – попросила Берта Абрамовна, присаживаясь на краешек стула.
Снежана быстро плеснула в рюмку коньяк и протянула Берте Абрамовне. Та выпила залпом, даже не поморщившись.
– Что случилось-то? – тихо спросила Снежана, наливая еще.
– Ирина, Ирина Марковна решила витраж раскрасить. – Главная хранительница опрокинула еще рюмку. – Мне кажется, у нее нервный срыв. Она сидит на лестнице-стремянке, стирает краску с витража своим секретным спецраствором и разрисовывает заново акварелью. Надо что-то делать.
Снежана налила еще одну рюмку и тоже выпила. Такого она себе представить просто не могла. Ладно бы Гуля начала тереть губкой витраж, но Ирина Марковна!..
– Надо ее оттуда снять, – продолжала Берта Абрамовна, – мне кажется, она меня боится. Помогите мне.
– Как?
– Надо ее напоить. Вы залезете к ней на стремянку – я же не могу! – выпьете с ней и спустите. Договорились? Давайте скорее, пока она весь витраж не уничтожила. Кстати, вы не знаете, у нее все в порядке в семье?
– Не знаю. Не спрашивала. А если она откажется пить?
– Убедите! Влейте силой!
Через пять минут Снежана Петровна сидела на стремянке ступенькой ниже Ирины Марковны и наливала коньяк в пластиковый стаканчик. Внизу собрались уже все сотрудники музея. Ирина Марковна коньяк пила с удовольствием, но спускаться по-прежнему отказывалась. После «второго стаканчика» она пришла в себя и с неподдельным ужасом смотрела на результат своего творчества.
– Берта Абрамовна, что я наделала? Вы меня должны уволить! Как я могла? Как я вообще сюда залезла? Я же высоты с детства боюсь! Мамочки! – причитала Ирина Марковна. – Я же уничтожила часть витража. Почему вы меня не остановили? Откуда у нас в музее эта лестница взялась? Никогда не было! Я ведь зеркало вешала, стоя на стуле! Я боюсь спускаться! У меня голова кружится!
– Выпейте еще! – Снежана Петровна подлила ей коньяк.
– Не поможет! – чуть не плакала Ирина Марковна. – Это у меня на нервной почве. Дома с мальчишками не справляюсь совсем.
– Ирина Марковна, дайте нам телефон, мы вашему мужу позвоним, он приедет и вас снимет, – предложила главная хранительница.
– Да ему все равно, где я! Даже если я пропаду, он не вспомнит, – вдруг заплакала Ирина Марковна. – Мы же живем, как соседи! И я не знаю, где он. Мне наплевать, если честно. Я терплю только ради мальчишек!
Все замолчали. Признание Ирины Марковны, которая считалась счастливой женщиной, женой, матерью, всех повергло в ступор. Живут, как соседи? Ему все равно, где она и что делает? А ей все равно, где он?
– Хорошо, давайте все успокоимся и подумаем, как спустить Ирину Марковну, – распорядилась Берта Абрамовна.
– Ирина Марковна, я буду вас держать, обещаю, вы потихоньку вот сюда ногу поставите, – предприняла еще одну попытку Снежана Петровна.
– Нет. У меня голова кружится. Как я вообще сюда залезла? Я думала, вот именно сегодня поняла, что у мужа есть другая женщина. И решила успокоиться. Вы же знаете, мне нужно что-нибудь делать руками – мыть, чистить, составы придумывать. Вот я и решила помыть витраж. А что было потом – не помню. Хоть убейте. Где я эту стремянку нашла?
– В соседнем магазине.
Внизу появился Борис, который с интересом смотрел на женщин, сидящих на стремянке. Снежана Петровна непроизвольно одернула юбку.
– Они лестницу просят назад, – сказал Борис, – им товар раскладывать надо.
– Подождут, – отмахнулась Берта Абрамовна. – Борис, вы же мужчина, у вас есть идеи?
– Это радиация так действует, – ответил Борис.
– Ну, значит, нам ничего не остается. Будем вызывать полицию, – решила Берта Абрамовна. – Еленочка Анатольевна, позвоните, пожалуйста, Михаилу Ивановичу.
– При чем тут Михаил Иванович? – ахнула Елена Анатольевна. – Мне неудобно! Он же не пожарный и не МЧС.
– Это правда, но он мужчина. И у него связи. – Главная хранительница уже все решила. – Не хотите звонить, я сама его вызову. – Она набрала номер.
Еще через пятнадцать минут Ирина Марковна, обмякнув в теплых и сильных руках Михаила Ивановича, была аккуратно спущена со стремянки. Борис подхватил лестницу и отнес ее законным хозяевам.
Ирина Марковна была изрядно пьяна и не хотела отлипать от груди полицейского. Снежана Петровна, несмотря на выпитое, оставалась трезва как стеклышко.
– Ну, все хорошо, – говорил Михаил Иванович, успокаивая Ирину Марковну. У него был непривычно ласковый, нежный голос.
– Берта Абрамовна, простите меня. Ну хотите, увольняйте! Только я богом клянусь, не помню, как на эту стремянку влезала! – никак не могла успокоиться Ирина Марковна.
– Ирина, перестаньте, никто вас увольнять не собирается, – отмахнулась Берта Абрамовна. – Пойду звонить реставраторам. Давно пора. – Главная хранительница ушла в свой кабинет.
– За что он так со мной? – всхлипывала Ирина Марковна. – Почему? Я разве старая? Зачем ему другая женщина? Как он мог? У нас же дети… Они же еще маленькие. А ведь Кирюша уже все понимает и спрашивает, почему папа поздно возвращается. Он такой замкнутый стал. И Лешка по ночам плохо спит. Да, я все понимаю – мужику нужны чувства, любовь, страсть. Но зачем рвать по-живому-то? Может, мне тоже и любви и страсти хочется, но я не могу. Не могу. Кому я нужна? Такая? Кому?
