— Прости, пожалуйста, я договорю. Теперь вся ситуация как на ладони. Он ведь понимал: даже такой дурак, как я, сообразит, что с помощью этой трубы можно прослушивать радиорубку. Десять против одного: в трюме он припрятал микрофон, дабы заблаговременно ознакомиться с идеями и открытиями Бентолла, этого Эйнштейна разведывательной службы. Исходные условия ему известны: из–за крыс пользоваться кроватями нельзя. И вот Генри расшатывает обшивку груза как раз там, где хранятся консервы — еда и напитки, столь притягательные после кошмарного завтрака. Другие совпадения: за банками вновь расшатанные доски, а за досками спасательные пояса. От вывески: «Спасательные пояса находятся здесь» Флекк воздерживается, хотя, по–моему, с трудом. Затем он исподтишка запугивает нас утечкой информации насчет расправы, приуроченной к семи часам. Мы клюем на приманку. Что там говорить! Даже запор люка в миг нашего побега разболтан до такой степени, что открыть его мизинцем левой руки ничего не стоит.
— Но ведь мы могли утонуть, — робко возразила Мэри. — Могли и промахнуться, проскочив риф и лагуну. — Проскочить мишень в шесть миль шириной? Ты же заметила, что старина Флекк то и дело меняет курс. И не ошиблась. Он старался обеспечить точность попадания, нацеливая наш рейд в самое яблочко, страховался от промаха. Он даже притормозил шхуну в момент побега, чтобы мы, упаси Бог, не поломали себе ребра. Представляю, как он укатывался, когда два психа, Бен–толл и Гопман, на цыпочках вытанцовывали перед ним( свой фарсовый номер. А очутившись на рифе, я в нужный момент слышу голоса. Появляются Джон и Джеймс, чья главная забота — подправить наш маршрут и застраховать от ушибов. Господи, надо же так опростоволоситься!
Воцарилось молчание. Я достал пару сигарет, отдал ей одну. Луна спряталась за облаком. Лицо девушки смутно белело на фоне ночной черноты.
Наконец она высказалась:
— Флекк и профессор, они, стало быть, работают в паре?
— А у тебя есть альтернативные гипотезы?
— Чего они хотят от нас?
— Не могу сказать точно, — ответил я, располагая, впрочем, точным ответом, но таким, которым я не вправе был ее ошарашивать.
— Но к чему вся эта липа, весь этот камуфляж? Разве не мог Флекк передать нас профессору напрямую, из рук в руки?
— На это возможен только один ответ. Закулисный режиссер спектакля хитрая бестия. Просто так он ничего не делает.
— Ты считаешь, профессор — закулисный режиссер…
— Не знаю. Его роль мне не ясна. Картина осложняется колючей проволокой. Там, за этой чертой, — флот. Флот может, конечно, играть в бирюльки. Но я лично сомневаюсь, что флот здесь ради забавы. В обоих концах острова, по обе стороны черты играют по–крупному. Причем играют под покровом тайны, втихую. Те, кто заправляет событиями, избегают даже малейшего риска. Местонахождение Визерспуна для них не секрет. Сама, по себе ограда ровно ничего не значит. Она рассчитана на заблудившихся бродяг из здешнего персонала. А профессора они изучили с головы до ног, вплоть до последнего гвоздя в подметке. У разведки в распоряжении умнейшие головы. Если там мирятся с его пребыванием на острове, значит, на него смотрят сквозь пальцы. Он в свою очередь осведомлен о присутствии флота. Итак, с одной стороны взаимодействуют Флекк и профессор. С другой стороны взаимодействуют профессор и флот. Какой за этим кроется смысл?
— Выходит, ты веришь профессору? Выходит, с ним все в порядке?
— Ничего не утверждаю, просто рассуждаю вслух.
— Если он ладит с флотом, значит, он в порядке, — настаивала она. — К такому выводу подталкивают твои речи. Но тогда непонятно, зачем китайцы ползают по ночам вдоль ограды? Зачем ему собака–людоед? Зачем проволока под ногами?
— Ну, допустим, что людям ведено держаться подальше от греха, А проволока и собака — для острастки. И я вовсе не настаиваю на том, что я наткнулся впотьмах на его китайцев. Я делюсь с тобой предположениями. Добавлю: если на том конце острова затевают нечто грандиозно–таинственное, утечка информации возможна двоякая — через людей, вторгающихся туда, и через исчезающих оттуда. За последнее десятилетие мы подарили коммунистам тьму–тьмущую секретов исключительно за счет низкого уровня бдительности. Надо думать, правительство извлекло из случившегося должный урок.
— Но мы–то при чем? — спросила она беспомощно. — До чего все сложно! Как, например, ты объяснишь попытку сделать тебя инвалидом?
— Никак. Не знаю. Но чем больше размышляю над происшествием, тем решительнее склоняюсь к мысли: в этой игре я ничтожная пешка, а ради победы в шахматной партии пешками жертвуют.
— Но чего ради? — настаивала она. — Чего ради? Зачем этому безвредному старому хрычу, этому профессору Визерспуну…
— Если этот безвредный старый хрыч — профессор Визерспун, — резко оборвал я ее, — тогда я — королева эльфов.
Целую минуту слышен был лишь шум прибоя да шорох ветра. Наконец она устало проговорила:
— Ты меня вконец запутал. Сам говоришь: видел его, по телевидению…
— Сходство разительное, — подтвердил я. — Может, и зовут его Визерспун. Но, конечно, никакой он не профессор археологии. За всю свою жизнь я встречал одноro–единственного человека, разбирающегося в археологии еще хуже, чем я. А именно — его. Поверь мне, подвиг!
— Но он так много о ней знает…
— Ничего он о ней не знает. Он достал пару книг по археологии, пару по Полинезии, и в каждой осилил едва ли по четвертушке. Он не успел дочитать до страниц, из которых узнал бы, что нет здесь ни гадюк, ни малярии. Вот почему он не пожелал делиться с нами литературой. А ну–ка ты превзойдешь его уровень познаний. Это ведь не отнимет много времени. Он твердит, будто извлек из базальта глиняную посуду и строительный лес. Лава раскрошила бы в пыль гончарные изделия и испепелила древесину. Он утверждает, что возраст древесины устанавливает вприглядку, опираясь только на опыт и эрудицию. А любой школьник знает, что эти сведения с достаточной степенью точности определяются по распаду радиоактивного углерода. Он дал нам понять, что его находки залегали глубже, чем любые другие, на глубине ста двадцати футов. А по меньшей мере десять миллионов человек знают, что три года назад из угольной шахты, с шестисот футов, был извлечен скелет возрастом в десять миллионов лет. Теперь о применении взрывчатки в археологических раскопках вместо лома и совка. Советую не пропагандировать эту идею в Британском музее. Тамошние ветераны сотрут тебя в порошок.
— Но эти раритеты, эти диковинки…
— Они могут быть и подлинными. Профессору Визерспуну повезло, он раскопал археологический клад, а флотское начальство тотчас смекнуло это превосходный повод ввести режим секретности. На вполне законных основаниях закрыть доступ на остров, не возбуждая подозрений у тех государств, которым присутствие флота в этих краях поперек горла. Быть может, открытие состоялось давным–давно. И Визерспуна держали за кулисами в паре с его двойником на случай нежелательных визитов. А может, все эти раритеты поддельные. Не исключено, что здесь вообще не было никаких археологических сенсаций. Осенила флот гениальная идея — и Дело с концом. Такой поворот сюжета также потребовал бы консультаций со стороны профессора Визерспуна или другого квалифицированного археолога. А уж последний натаскивал липового профессора. Эту историю скормили газетам и журналам. Или так: правительство убедило газетных магнатов принять участие в маскировочной операции.
