Время до посадки пролетело быстро, незаметно и весело. Все мы были настолько незакомплексованы и очаровательны, что оказались в самолете в числе первых. Сотрудники аэропорта поспешили побыстрее затолкать нас на борт, потому что своими воплями и жеребячьим ржанием мы напрочь перекрывали сообщения по громкой связи и даже шум двигателей самолетов.
— Увидимся, сладенький! — промурлыкала Хайке и лизнула меня в ушко.
— Само собой, — отозвался я и пошел вперед по салону.
Прощай, красавица. Ко времени прибытия в Мюнхен ты протрезвеешь и превратишься в строгую и чопорную училку. Вот так, толком не начавшись, и заканчиваются курортные романы.
Я подошел к своему креслу. Место рядом уже было занято.
— Добрый вечер, — учтиво поприветствовал я соседа у окна.
Пожилой джентльмен повернулся ко мне. Я внимательно посмотрел на него, и ноги мои подкосились от ужаса. Самое страшное, что может случиться с пассажиром воздушного лайнера — это заполучить в соседи неутомимого говоруна-всезнайку. Именно мне выпал этот счастливый билет. Не успел я приземлить пятую точку на кресло, как он затянул монолог и не прекращал его до самой посадки.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Глава 39 ЛИРИЧЕСКАЯ
В чем смысл жизни? Для одних — жрать тазиками белужью икру и запивать сию прелесть кислым французским шампанским по пять тысяч ихних условных единиц за бутылку, для других — плавать по теплым морям на яхте размерами с линкор или спускаться с гор зимнего курорта для избранных прямиком в койку к моделям. Заседать в какой-нибудь думе, надувать щеки в высоких кабинетах, отдыхать от трудов праведных среди своих где-нибудь на Сардинии, летать на крутой тачке, естественно, по встречке. С мигалкой, конечно, куда же без нее.
Для меня, сам не знаю почему, это смотаться к черту на рога, отработать как надо и вернуться к своим. Сколько лет прошло, а до сих пор в глазах искры от того костра, а на губах вкус горячего как огонь светло-коричневого изделия иркутской чаераскрасочной фабрики. Нигде и никогда потом не пил ничего более вкусного.
И, конечно же, та песня. Ее душевно хрипел Витек Фесенко из Крыма и сам же терзал гитару.
На костре в дыму трещали ветки,В котелке дымился крепкий чай.Ты пришел усталый из разведки.Много пил и столько же молчал.Синими озябшими рукамиПротирал вспотевший автоматИ о чем-то думал временами,Головой откинувшись назад.
Известный в батальоне романтик войны, старший лейтенант Худенцов по прозвищу Сто четыре дурака на полном серьезе утверждал, что автором этой песни является какой-то замполит, героически павший в бою. Мы не особо-то ему и верили.
Как позже выяснилось, совершенно правильно. Кто-то просто переработал «Баксанскую фронтовую», сочиненную в сорок третьем году бойцами сводного отряда альпинистов 897 горно-стрелкового полка, воевавшими в районе Приэльбрусья. Кстати, здорово получилось.
Но давайте вернемся к моей нелегкой судьбе. Так уж вышло, что с тех пор я постоянно куда-то уезжаю, а потом обязательно возвращаюсь. Только вот костер тот давно прогорел, чаю никто не наливает, да и песню спеть некому. Витек погиб на той войне, да так страшно, что и врагу не пожелаешь.
Вот и сейчас я возвращаюсь из разведки. Очень усталый. Я и уходил-то в нее совсем никакой. Только вот черта лысого мне будут рады. Да и не поймешь с ходу, где там свои, а где — не совсем. Точно знаю, что в управе засела крыса. Тот самый нехороший человек, который так старался меня сначала как следует подставить, а потом грохнуть.
Я тоже кое-что натворил в ответ, даже слегка похулиганил, сорвал операцию ЦРУ по задержанию агента русской разведки. Хотя лично я считаю, что это была не их, а моя собственная операция. Ребята из Лэнгли просто сразу не врубились. Приняли меня за простачка из начинающих, вот я их слегка, самую малость и наказал.
Интересно, что сказал бы по этому поводу мой первый учитель, тот самый, который постоянно нудил о тщательности, внимательности и осторожности? Думаю, он не стал бы слишком сильно меня осуждать.
Мне рассказывали, что этот дядя однажды не пришел ни на основное, ни на запасное место встречи с агентом, а резервную точку рандеву назначил на пляже. Нудистском. Заявился туда заранее, разглядел агента вместе с сопровождающей его группой захвата и спокойненько удалился, потряхивая причиндалами.
Кстати, о том конверте, который передал мне Свен. Деза самая настоящая, профессионально сработанная. Ежу понятно, где именно.
Бывших шпионов, как известно, не бывает. Услыхав, что мне требуется, старый жулик тут же связался с бывшей конторой, там-то этот шедевр и состряпали. А еще обработали бумагу специальным несмываемым порошком. Недаром при регистрации в аэропорту просвечивали ладони всем, кто хоть отдаленно напоминал меня.
С деньгами, напротив, все было в полном порядке, сам проверял. Видно, Хант собирался тут же получить их обратно. Поэтому мой старый и кристально честный друг может в очередной раз считать себя подло обманутым.
А вот я — нет. Не поверите, но в любой дезе, особенно если ее передают как раз перед тем, как тебя повязать, при желании можно отыскать кое-что полезное и сравнить с уже имеющимися данными.
Так-то оно так, но сейчас я знаю о кроте или таковых не слишком много, понятия не имею, кто это конкретно.
Значит, встреча со службой внутренней безопасности исключается. В крик моей души никто не поверит. Мне следует постараться избежать свидания с тамошними операми, а уж они-то точно будут искать. У них на меня разного дерьма — целая телега. С вагоном в придачу.
Не стоит вести игру в лоб, если у тебя на руках пара шестерок и один-единственный валет с наглой рожей базарного карманника, а у противника сплошь тузы да короли. Коли так, пойдем совсем другим путем, организуем кое-кому веселую жизнь на Родине. Чтобы та Гюльчатай задергалась и наконец-то показала личико.
Получается, из разведки, да опять туда же. Дожил, блин! Одно хорошо: не все мне здесь чужие. Есть такие люди, которые никогда не поверят, что я вдруг взял да заделался на старости лет последним подонком. Это ребята из отдела, мой куратор, новый начальник нашего управления, вполне неплохой мужик, по словам того же старого головореза Сергеича.
Глава 40 ПЕРВЫЙ КОМАНДИР
Я пинком распахнул дверь и вошел в кабинет.
— Какого хрена?! — Коротко, до блеска стриженый мужчина очень сурового вида поставил на столешницу доверху наполненный стакан, содержимое которого перед моим наглым вторжением с отвращением пытался пропихнуть в себя.
Он поднялся на ноги и вразвалку направился ко мне. Его вид не сулил незваному гостю, то есть мне, ничего хорошего.
— Я не понял!..
— Товарищ младший сержант, рядовой Кондратьев хрен знает откуда прибыл, замечаний почти нет! — четко, как и положено человеку, младшему по воинскому званию, доложил я.
— Стас, твою мать! — Он бросился ко мне и обнял.
Что-то затрещало. То ли одежда на мне, то ли кости
под ней.
Дядечка распустил захват, с интересом оглядел меня и констатировал:
— Снова новая морда!
— Точно, — отозвался я, уселся, вернее, упал в кресло, а сумку бросил на пол рядом.
— Весело живешь. — Он вернулся на место, еще раз глянул на меня и расхохотался.
— Что, командир?
— Видок у тебя, Кондратьев, — пояснил Костя. — Краше в цинк кладут. — Кофе?
Тут меня едва не стошнило на зеркальную полировку стола.
Ночь в самолете прошла просто прекрасно. Старый дятел выносил мне мозг. Я боролся сам с собой, чтобы не свернуть ему шею, а потому спустился по трапу в аэропорту имени Штрауса — не того, который сочинял вальсы, — в Мюнхене сонным и злым как три мента с похмелья.
В ожидании рейса я гулял по залу, пил в баре крепкий, не самый лучший кофе. Курил, бегал в туалет и умывался холодной водой. Все это вместо того, чтобы упасть в мягкое кресло и на пару часов отрубиться. Я никогда не сплю в аэропортах и другим настоятельно не советую.
Ворья здесь, чтоб вы знали, ничуть не меньше, чем на колхозной ярмарке в праздник.
Я поднялся на борт, следующий до Будапешта, блаженно улыбнулся и не успел закрыть глаза, как рядом уселась молодая мамаша с младенцем. Милое дитя тут же проснулось, открыло рот и заорало как сирена воздушной тревоги. Оно не смолкало, дай бог ему здоровья, до самой посадки.
То же самое повторилось в аэропорту Ферихедь. С той лишь разницей, что по мере продвижения на восток кофе становился все слабее и невнятнее на вкус, а помещения, куда загоняли курильщиков, — все поганее и меньше по размерам.
