Как раздобыть взрывчатку?
Соседка Тамары — они с утра вместе обсуждали этот вопрос сочувственно наблюдала за Таней.
— Да не казнись ты, слышишь? — вознегодовала она. — Дело-то, считай, почти непосильное.
Таня отрицательно покачала головой:
— У нас, разведчиков, один закон: пока жив, непосильных дел нету. Не под силу лишь то, на чем сломишься. А я… Мне кажется…
— Ладно, ладно. — Та замахала руками. — Самоедством занялась ты, вот что. Дел-то своротила — не счесть! Один график чего стоит. А бургомистрова печать? А как насчет облавы всех предупредила? У нас обеих пальцев на руках и ногах не хватит, чтобы все пересчитать. Значит, и взрывчатку добудешь, не сломишься. Поищи, поищи, для тебя, я вижу, ничего непосильного нету. А уж если не получится — придется у партизан просить. Вон ты сколько бойцов к ним переправила.
Да, это тоже было немалой Таниной победой: Костя Сумец, Сергей Ковалев и многие другие сражались теперь против тех, кто дал им оружие в руки… Но где достать взрывчатку?
После этого удара карателям нелегко будет оправиться. Они будто вымещают на мирных жителях позор поражения под Сталинградом. Для них вдвойне важно сейчас усилить политику устрашения.
Эх, был бы цел «арсенал» дяди Юркевича!
Машинально перебирая пряди волос — была у нее такая привычка, — Таня припоминала имена всех оставшихся в Минске людей, которые могли бы прямо или косвенно помочь ей.
Обрадовавшись, вспомнила: однажды Мария-маленькая познакомила ее с женщиной лет сорока — Верой Иосифовной Петроцкой. Представила деловито, даже несколько официально: «Коммунистка, уроженка Белоруссии». Потом сама Вера Иосифовна рассказала Тане, что работает в столовой, связана с партизанами: они встречаются у нее на квартире, приносят подпольную литературу.
Несколько раз, как бы невзначай, Таня заглядывала в столовую к Вере Иосифовне, помогала ей собирать со столов грязные тарелки. Прислушиваясь к беседам гитлеровских солдат, она не только ловила их угрюмую брань по поводу затянувшейся войны.
Солдаты толковали о предстоящих отправках на фронт, прибытии новых резервов и вооружения, читали друг другу письма из дому о том, что происходит в самой Германии.
И теперь Таня отправилась к Петроцкой. Опытная подпольщица поняла, что такой визит не может быть случайным, но встретила Таню, как бывшую свою сослуживицу, пошла на кухню ставить чайник. Ее дочка Зоя достала из шкафа стаканы. Пока Зоя гремела посудой, Вера Иосифовна шепотком объяснила Тане, что говорить надо тихо — вернулась из деревни соседка, баптистка. Хоть женщина она вроде бы и безвредная, но любопытна до крайности. Ну, в общем, из таких, что всю жизнь только чужими делами живут.
Вполголоса Вера Иосифовна поделилась своими наблюдениями за солдатами «фюрера»:
— Новые, которых из Европы к нам прислали, считают себя наполовину покойниками. Так и говорят. Ужас, до чего боятся советского фронта.
Зоя с интересом прислушивалась к разговору.
Таню это смущало. Она не задавала вопросов и с недоумением поглядывала на девочку.
Вера Иосифовна взяла Зою за обе руки, привлекла к себе.
— Вы, кажется, недовольны, что мы говорим при Зое? Не тревожьтесь. За два года войны дети наши очень повзрослели. Зоя — моя помощница. Девочке иной раз легче выполнить поручение, чем нам.
Таня все же улучила момент, когда Зоя вышла, и быстро спросила:
— Взрывчатку достать можете? Очень нужна.
— Попытаюсь, — кратко и спокойно ответила Вера Иосифовна.
Таня ушла обнадеженная. Но спустя несколько дней она узнала, что Петроцкую вместе с Зоей арестовали гестаповцы. За ними давно следила и выдала их соседка Тупицына, та самая баптистка. Она служила гитлеровцам и догадалась, что Петроцкие распространяют подпольную газету. Танин визит, к счастью, прошел незамеченным.
Девушке не терпелось поднять на воздух кабак, кишащий гитлеровскими карателями. Она забежала к Николаю, успокоила его как могла, но сама не находила успокоения.
Наступила ранняя осень с холодным ветром, моросящими дождями и серой тьмой, которая начиналась с самого утра, мрачнея и углубляясь к вечеру. В одну из холодных ночей Таня отправилась в очередной рейс пешком до Заславля, чтобы встретиться там с Бельской и другими. Потом ей нужно было добраться до Бобров, передать собранные сведения Андрею. И пусть он поможет ей достать взрывчатку.
Путь был нелегким. Он казался даже тяжелее, чем обычно. Она всякий раз что-то приносила, но еще никогда ей не приходилось просить. Кому, как не ей, знать, с каким трудом и риском достают партизаны оружие, патроны, взрывчатку!
Таня шла по ночам. Шагала по топкой грязи, с трудом вытаскивая ноги в тяжелых сапогах. Днем заходила к добрым людям погреться, вздремнуть, не раздеваясь, чтобы хоть немного набраться сил…
Андрей, как всегда немногословный, внимательно слушал принесенные Таней новости, умело отбирая главное, ценное. Не теряя времени, включил свою рацию.
Когда Таня, набравшись решимости, заговорила о взрывчатке, Андрей понимающе кивнул. Найдется. Правда, придется поискать получше. А вообще партизаны здорово пообчистили Минск, как видно.
Едва передохнув с дороги, Таня вместе с Тамарой Синицей пошла навестить знакомых в партизанских подразделениях, у всех выпрашивала взрывчатку. И снова это вызывало веселые шутки: раньше, мол, мы до вас, в Минск, на поклон ездили, а теперь вы к нам. Оружия, патрончиков не надо ли?..
В Минск Таня возвращалась не одна, не пешком и не с пустыми руками. Ехали назад по первопутку на просторных крестьянских розвальнях, будто на базар.
На втором дне специально оборудованных саней лежала взрывчатка, а сверху мука, картошка, два живых барана.
Таня в кожушке и толстом платке в самом деле была похожа на молодую крестьяночку. Маленький пистолет (с ним Таня не расставалась) она убрала в рукав.
Вместе с Таней поехала в город истосковавшаяся по ребятам Тамара. Уж как-нибудь Кучеров сумеет устроить им свидание.
Правил лошадьми партизан Вася, подросток.
Добрались благополучно. Взрывчатку Вася оставил у Терезы Францевны.
Рано утром Таня вышла из дому — она помнила, в котором часу идет на работу Юзеф Басти.
Он увидел ее издали, ускорил шаги. Встреча его обрадовала, и это было приятно Тане.
— Куда вы пропали? — спросил он. — Заставляете друзей тревожиться.
— Значит, вы мне друг, Юзеф?
— Поверьте, навсегда.
— Только ни о чем не спрашивайте. У меня просьба к вам. Вы заметили, в Минске часто задерживают людей с портфелями, чемоданами, саквояжами?
— Проверяют, — сказал чех.
— Вот именно. Между тем, Юзеф, мне необходимо передать одному человеку сверток. Килограммов восемь. Я прошу у вас помощи.
— Один вопрос, — сказал Юзеф. — Это взрывчатка?
— Да. И ее нужно передать в клуб офицеров, где сейчас кабаре…
Юзеф кивнул и тут же начал развивать план действий с мальчишеской живостью. Значит, так. Он повезет свой приемник в клуб, где, к счастью, помещалась радиомастерская, якобы для починки. Приемник он начинит взрывчаткой.
— Я пойду с вами, Юзеф, — говорила Таня. — Меня будет ждать человек. Вы не должны его видеть. Вы проводите меня до клуба и уйдете. Я сама отдам в починку ваш приемник. Починят быстро, я его захвачу с собой и после вам верну.
— Что возвращать? Тут один футляр. Найду новый. Я рад помочь вам, Таня…
В сумерки Таня вручила Николаю приемник с взрывчаткой внутри.
Взрывчатки у нее было гораздо больше, но она на всякий случай решила доставить ее двумя путями. Чтобы все — наверняка.
Она объяснила Николаю, что примерно через час ему привезут подводу торфа. Будто для отопления. Он должен сказать вознице: «Покажи накладную». Тот должен протянуть половину разорванной фотографии. На ней будут лоб и глаза женщины. Таня достала из сумки неаккуратно оторванную, всю в зазубринах вторую часть открытки.
— Вот, приложишь. Когда увидишь, что обе половинки сойдутся, принимай топливо. Кроме торфа, там будет кое-что на растопку…
Вскоре после ухода Тани к назначенному месту подъехал незнакомый возница.
Николай не знал его, но иногда встречал на улицах Минска этот возок с торфом. Ему и в голову не приходило, что мелкий частный торговец связан с подпольем.
А кучер уже спрашивал грубым усталым голосом:
— Ты, что ли, торф примешь?
И Николай ответил так же грубо:
— Накладная-то имеется? Небось не из своего кармана плачу.
Кучер вынул половину открытки. Николай приставил другую половинку, и на них глянуло улыбающееся лицо киноактрисы Любови Орловой. Улыбалась она ободряюще, чуточку вопросительно, будто спрашивала: «Ну как, ребята, не подкачаете?»
— Эхма! — сказал Николай и бережно убрал портрет в карман, решив непременно подклеить его на досуге.
