казалось, устал от всего на свете и сейчас его занимает лишь один вопрос: когда уйдет этот незваный гость, кто бы он ни был — партизан, полицай, хоть сам господь бог.
— Слушайте, вы, юноша, — наконец с горечью произнес Сенкевич, — к лицам, сотрудничающим с немцами партизаны являются затем, чтобы пристрелить их. Действуйте!.. Или уходите.
— У вас есть смягчающее обстоятельство — не вы предложили оккупантам свои услуги, вас мобилизовали как инженера-строителя.
— Благодарю. Не собираюсь ни перед кем оправдываться.
Гость слегка наклоняет голову.
— А почему же так? Вы же понимаете, что все это временно. Фашистский режим рухнет, и очень скоро… Согласны?
Сенкевич молчал.
— Допустим, что вы можете возразить: «Мне безразлично, что обо мне подумают». Но вашим внукам — расти и жить при Советской власти. Об их будущем вы думаете?
— Они еще достаточно малы, чтобы нести какую-либо ответственность. Что касается меня… За свои поступки я сумею ответить…
— А особенность нашей с вами беседы в том и состоит, что вам передо мной не надо оправдываться. Мы все знаем. Знаем, например, что вы, в отличие от некоторых ваших коллег, ни на кого не писали доносов в гестапо.
— Это не моя профессия, молодой человек! На меня писали доносы…
— И это известно нам… И ваша реабилитация.
Инженер устало опустился в старое кресло и, закрыв глаза рукой, медленно произнес:
— Так… Говорите, зачем пришли… Я устал.
— За помощью…
— Я ни на что не способен…
Гость молчал, сосредоточенно размышляя о чем-то. Прошла минута, другая. Сенкевич сказал:
— Вы меня извините… Меня поражает ваша самоуверенность, если не сказать резче. Прийти к незнакомому человеку, подвергавшемуся репрессиям при советском строе, скомпрометировавшему себя затем службой у фашистов… Это… я не найду слов! На что вы рассчитывали?
— На честность старого российского интеллигента… и патриота.
— Не говорите чепухи!.. «Патриот»!.. Я служу немцам. Да, служу… У меня семья, внуки. Что еще связывает меня с жизнью? Я не герой.
Теперь гость молчал. Кажется, у него какие-то свои мысли, от которых ему трудно отвлечься.
— Не герой… Да, конечно, это сложный вопрос, — как бы про себя замечает он. — Впрочем…
Он опять замолкает. Хозяина это уже начинает раздражать.
— Послушайте… Вы объясните мне наконец цель вашего визита? — говорит Сенкевич.
— Да, простите… Скверная привычка… Видите ли… Особенно героического мы от вас и не требуем, хотя… известное мужество необходимо для того дела, которое мы хотим вам поручить.
Гость снова выдерживает паузу, тянет. Но хозяин не указывает на дверь. Это уже маленькая победа. Гость продолжает:
— Итак, вы удивлены моим визитом? Поставим все точки над «и». Партизаны действуют — в этом секрета нет. Что ж странного, что они обращаются за помощью к своим соотечественникам? Чем мы рискуем? Чем я рискую? Пропуск у меня есть, я свободно хожу по Киеву. Если даже предположим невозможное, что вы поднимете шум, я, поверьте, уйду дворами, отстреливаясь…
— Предварительно пристрелив меня, — усмехнулся хозяин.
— Откровенно? Даже если вы попытаетесь силой задержать меня, я не стану убивать вас. В худшем случае — нокаутирую… Это придется…
— Откуда такое великодушие?
— Не великодушие. Дисциплина. Я точно выполняю инструкции.
— Чьи?
— Своего командира. Посылая меня к вам, он сказал: «Как бы ни вел себя Сенкевич, даже если выгонит вас, — не убивайте его».
Сенкевич вдруг опустил голову и закрыл рукою глаза. Отворилась дверь, и из спальни вышла женщина в ватном халате. Поза мужа и незнакомец со свастикой на рукаве напугали ее. Она закричала:
— Герр полицай! Что это? За что? За что вы его терзаете? Он ни в чем не повинен… У него слабое сердце… Он честно служит вашему фюреру и страдал при Советской власти! Он сидел в тюрьме! У нас есть справки… Коля, что же ты молчишь? Покажи ему…
Она подбежала к мужу и обняла его. Он взял себя в руки и тихо проговорил:
— Оставь нас, Сонечка… Это вовсе не полицай — он партизан.
Еще больший ужас отразился в ее глазах. Она как бы застыла в отчаянии.
— Сжальтесь, — прошептала она и упала на колени перед грозным гостем. Тот смущенно встал, поднял женщину, стал успокаивать ее:
— Пожалуйста, не раскаивайтесь в том, что сказали… Это все вы неизбежно должны были сказать в создавшейся ситуации. Конечно! Я же «полицай». К кому апеллировать? К фюреру, ясно…
— Так вы… из энкаведе? — делая попытку улыбнуться, спросила женщина.
— Ну, если угодно — так, — усмехнулся гость.
— Сонечка, он не причинит нам зла, — сказал Сенкевич, — пожалуйста, дай нам договорить.
— Скажите, это правда?! Умоляю… У нас внуки…
— Я Даю честное слово большевика, что ничего дурного не сделаю вашему мужу, — сказал гость.
Она прошептала что-то, опустила голову и вышла.
— Говорите, — отрывисто сказал Сенкевич.
И разведчик кратко объяснил ему свою просьбу. Сенкевич думал. Потом сказал, что вряд ли его мнения, даже если он изложит его на бумаге, будет достаточно. Все важнейшие коммуникации находятся под контролем СС и гестапо.
— Все дело в том, как аргументировать… — возразил гость. — Сошлетесь на то, что вы уже ставили в свое время этот вопрос перед советскими органами. Но к вам не прислушались…
— Почему именно сейчас я вновь поднимаю этот вопрос?
— За последний месяц интенсивность движения через мост возросла примерно в три раза… Вам эти данные неизвестны?
