– Теперь сыграем свадьбу, – ликовала Филимонова. – Иначе я буду мать-одиночка, а это, по стариковским понятиям, ужасный позор. Мамаше теперь некуда деваться! Собирайся!
– Куда? – уточнил Федя.
– Пойдем ко мне, хватит в шалаше прятаться, – радовалась Олеся, – устроимся с комфортом.
– Нет, – отказался любовник.
– Почему? – насторожилась девушка.
– Вид у меня не самый лучший, – опустил глаза Баландин. – Я прямо с работы, в джинсах, ботинки нечищеные, небритый. Произведу плохое впечатление, лучше нанесу визит в среду.
– Но сегодня воскресенье! – воскликнула Олеся.
– В понедельник на стройке аврал, – пояснил Федор, – нас уже предупредили, что придется работать до полуночи. Во вторник дадут получку, я съезжу в Москву, сбегаю в парикмахерскую, куплю себе костюм, тебе колечко, будущей теще коробку конфет и заявлюсь красиво. Пойми, первая встреча с родственниками очень ответственное мероприятие.
– Да, милый, ты прав! – взвизгнула дурочка и обняла его. – Значит, в среду, в восемь вечера.
– Жди меня! – велел Баландин и ушел.
Больше Олеся его не видела. Утром в четверг Филимонова не поехала на занятия, а помчалась на стройку. Там отыскала прораба и узнала, что Федор еще в понедельник взял расчет, собрал нехитрые пожитки и был таков. Сказал начальству, что жена заболела.
– Федор имеет законную жену? – чуть не упала Олеся.
– Ну да, – кивнул прораб, – она к нему пару раз приезжала.
Стараясь не разрыдаться, Олеся поторопилась в Москву. Купила газету, отыскала объявление «Аборты в день обращения. Анонимно. Недорого. Наркоз» и рванула по указанному адресу.
Реклама не подвела, операцию сделали быстро, никаких бумаг не оформляли. Около четырех вечера Филимонова очнулась, села на кровати и увидела на соседней койке бледную девушку, которую рвало в таз.
– Вау, тебе плохо! – испугалась Олеся.
Соседка только застонала, и тут в комнату вошла женщина, которая с порога зашумела:
– Лена, что за дурь была обращаться сюда? Есть же приличные места!
Олеся замерла. Она сразу узнала даму – это Гарибальди, ее соседка по Евстигнеевке. Разумеется, никакой дружбы Филимонова с Даной не водила, но в лицо ее прекрасно знала.
Пока некстати появившаяся односельчанка отчитывала девицу, Олеся, сделав вид, что хочет умыться, прикрыла лицо полотенцем и выскользнула в коридор. Филимонова очень надеялась, что Дана ее не узнала, но в душе все равно шевелилось беспокойство. А ну как Гарибальди все же сообразит, кто только что сидел на койке, прямиком отправится к матери Олеси и расскажет, в клинике какого профиля встретила дочь соседки?
Неделю Филимонова тряслась от каждого шороха, а потом успокоилась. Похоже, ей удалось вовремя вытащить хвост из мышеловки. А потом пришло письмо.
– Какое? – насторожилась я.
– В конверте, – шмыгнула носом Олеся, – без адреса. Его под дверь подсунули, у нас там щель большая. Хорошо еще, что я первая домой вернулась, маму на работе задержали, а то бы скандал случился. Вот гадина!
– Кто? – не поняла я.
– Гарибальди! Здорово, что она из окна выпала! – зло воскликнула Олеся. – Открыла я конверт, а там записка: «Знаю все. Молчание стоит пять тысяч долларов. Если через неделю не получим денег, о вашей тайне узнают все». Ваще с ума съехала! Откуда у меня такие деньги?
– Почему ты решила, что послание от Даны? – поинтересовалась я.
– От кого же еще? – возмутилась девчонка. – С кем я в больнице столкнулась? Ну хитра! Со мной тогда даже не поздоровалась, бросилась к своей знакомой, а сама гадость придумала. Ну, я и решила с ней разобраться… Понимаете?
– Пока не очень, – ответила я. – Вообще-то письмо могло предназначаться твоей маме, и автором его мог быть кто угодно.
Филимонова закатила глаза.
– Маманька старуха, ей сороковник стукнул! Какие, блин, тайны? Я про нее все знаю: мужиков у нее нет, денег ни копейки, на уме одна картошка да банки, консервирование. Нет, точно меня пугали.
Я опустила глаза. Если человек совершает не очень хороший поступок, он боится, что об этом узнают люди, и порой теряет способность мыслить здраво. Ну зачем Дане шантажировать девчонку? Думаю, вся Евстигнеевка в курсе материального положения Филимоновых. Скорей всего, Гарибальди не узнала тогда в больнице Олесю – не ожидала ее увидеть в клинике, была озабочена состоянием своей знакомой. Но девушку мучает чувство вины, из-за него она и заподозрила Гарибальди в шантаже.
– И как ты решила с ней разобраться? – ожила я.
Олесин голос задрожал от негодования.
– Она мне гадость сделала, письмо с угрозами подсунула, и я тоже решила ей пакость навалять. Насобирала в пакет собачьего дерьма и хотела в комнату зашвырнуть.
– Креативно!
– Вовсе я не кретинка! – воскликнула Олеся. – Че обзываешься? Еще в Библии написано: окно за окно, зуб за зуб!
– Я не хочу тебя обидеть, слово «креативно» означает «оригинально», и в цитате, которую ты сейчас вспомнила, речь идет не об окнах, а о глазах: око за око, – вздохнула я. – Лучше вернемся к мобильному. Откуда он у тебя?
Олеся сдвинула брови к переносице.
– Ну прошла я к ней в сад, осторожно, спряталась за кусты. Там такие здоровенные торчат, всегда зеленые, пушистые, не знаю, как называются… Стою и думаю, куда лучше пакет запульнуть: через форточку в столовую или дом обойти? И тут, гляжу, Расторгуева…
– Вера?
– Ага. Слоном прет, глаза вытаращила, морда красная, летит к забору. Во облом! Тока ее мне и не хватало, классная ситуация!
– Неприятно, – согласилась я. – И что дальше?
– Я дышать перестала, – тихо сказала Олеся, – Верка умчалась, а я решила, что лучше всего дерьмо Дане в кухню шваркануть, к еде поближе. Вылезла из кустов, пару шагов сделала и… У них там дорожка есть, к гаражу ведет, неширокая, плиткой выложена… Короче, выперлась я на нее и вижу… Ваще охренеть! Гарибальди лежит! На спине! Мертвая! Ну я просто остолбенела! Потом уж сообразила: Верка тоже, значит, ее увидела, потому и унеслась. И тут звук такой, типа скрип противный, сверху! Я башку задрала, а тама в мансарде окно распахнуто, рамы качаются… Тут меня и стукнуло: Гарибальди самоубилась, удирать надо. Расторгуева-то не дура, живо смылась, никому неохота с ментами общаться. И намылилась я бежать, развернулась, гляжу – мобила лежит. Дорогущая! Эксклюзив! Не сломалась от удара. Ну я ее и подобрала. Не сразу домой ломанулась, а сюда, в сарайчик. Тут и телефон разглядела. Вот здесь обрывок цепки болтался – небось оборвалась, когда Дана на землю шлепнулась. Тут я и сообразила, как мне свезло. Гарибальди из окошка навернулась, значит, никому про аборт не растреплет. А еще крутую мобилу получила! Мне все девки в больнице обзавидовались, ни у кого такого телефона нет. Ну и приврала я немного, рассказала, что парень подарил. И чего плохого сделала?
Я потрясла головой. Что за дурацкая история с письмами? Кто в Евстигнеевке шантажирует людей? Кому известны их тайны? Настю, учительницу, изнасиловали в лесу, и она, получив послание, покончила с собой. Может, кто-то наблюдал из укрытия за надругательством, побоялся вступиться за Настю, а потом решил подзаработать на ее несчастье? Ладно, пусть так. Но Вера Расторгуева и Грибков устроили себе любовное гнездышко на чердаке, где их никто не мог подстеречь. Олеся поехала в первую попавшуюся клинику. Хотя…
– Кому из подруг ты рассказывала об аборте? – спросила я у Филимоновой.
– Ваще молчала! Уж не дура! – фыркнула Олеся.
– Может, советовалась по поводу выбора медцентра?
– Не, просто поехала в Москву и по газете искала, где подешевле, – объяснила девушка.
Я встала.
– Хорошо, я поняла. Отдавай сим-карту!
– Еще чего! Она денег стоит! – возмутилась Олеся.
– Мобильный ты украла, – напомнила я, – но я его назад не требую. Мне нужна лишь сим-карта Даны. Там лист контактов.
Филимонова насупилась.
– Не, ту я выкинула.
– Симку Гарибальди выбросила?
– Да.
– Зачем?! Она мне так нужна! – растерянно повторила я.
Олеся удивилась:
– Только тупорылый оставит чужую карту! Конечно, я новую купила!
– И куда дела ту, что принадлежала Гарибальди?
– В сортир швырнула. В яму на огороде. Можете слазить, поискать, – схамила Олеся.
Я только вздохнула. Пропала надежда порыться в телефонной книжке Даны. С одной стороны, это плохо, но с другой… Я все больше убеждаюсь, что объектом преступления была Жозя. Именно ей хотели за что-то отомстить. Вполне вероятно, что некто ждал подходящего момента не один год. Бывший сотрудник института, подчиненный Матвея Витальевича, наконец понял, что без Даны жизнь старухи Колосковой превратится в ад, и сумел подстроить несчастный случай.
А еще мне в голову пришла новая мысль. И Расторгуева, и Олеся считали Дану шантажисткой. Вера пошла к Гарибальди, чтобы попросить ее о молчании, Олеся хотела отомстить Дане, зашвырнув ей в дом пакет с фекалиями (отвратительная затея, хулиганство!). А что, если есть человек, тоже получивший письмо с угрозами и требованием денег, и вот он решил убить Дану, которую тоже счел шантажисткой? Кто еще мог получить подобное послание?
